Кейт Расселл - Моя темная Ванесса

• Название: Моя темная Ванесса
• Автор: Кейт Расселл
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-00131-310-6

Ванессе было пятнадцать, когда у нее случился роман с сорокадвухлетним учителем литературы мистером Стрейном. Сейчас ей тридцать два и их связывают теплые дружеские отношения. Когда одна из бывших учениц обвиняет Стрейна в домогательствах и призывает открыться всех, кто знал преподавателя с этой стороны, Ванесса оказывается перед мучительным выбором: молчать, отказываясь считать себя жертвой и продолжая верить в добровольность и чистоту тех отношений, или переосмыслить события прошлого и столкнуться с безжалостной правдой. Но если не любовь, то что же это было?

---

– Что заставило тебя посетить наш клуб? Слабое место в аттестате?

Я кивнула. Казалось, с ним можно говорить начистоту.

– Миссис Антонова сказала, что мне это нужно. Но я правда люблю писать.

– И что же ты пишешь?

– В основном стихи. Ничего особенного.

Оглянувшись, мистер Стрейн улыбнулся мне одновременно словно бы по-доброму и снисходительно.

– Я хотел бы почитать твои работы.

Мой мозг уцепился за то, как он произнес слово «работы», – словно то, что я пишу, стоит воспринимать всерьез.

– Без проблем, – ответила я. – Если вы правда хотите.

– Хочу. Если бы не хотел, не попросил бы.

Я почувствовала, что у меня вспыхнули щеки. По мнению мамы, моей худшей привычкой было отклонять комплименты самоуничижением. Мне требовалось научиться принимать похвалу. Мама говорила, что все сводится к уверенности в себе. Или ее отсутствию.

Мистер Стрейн положил тряпку на полку и пристально посмотрел на меня с другого конца аудитории. Засунув руки в карманы, он оглядел меня с головы до ног.

– Милое платье, – сказал он. – Мне нравится твой стиль.

Промямлив «спасибо» – меня так основательно обучали хорошим манерам, что они стали почти инстинктивными, – я опустила глаза на свое платье. Оно было из темно-зеленого трикотажа, немного трапециевидное, но в общем-то бесформенное, чуть выше колен. Это не было стильное платье; я носила его только потому, что мне нравилось, как его цвет контрастирует с моими волосами. Казалось странным, что мужчина средних лет обращает внимание на девчачью одежду. Мой папа едва отличал платье от юбки.

Мистер Стрейн отвернулся к доске и опять принялся ее протирать, хотя она уже и так была чиста. Мне почти показалось, что он смутился, и отчасти мне захотелось поблагодарить его снова, на этот раз искренне. Я могла бы сказать: «Спасибо вам большое. Мне такого еще никто не говорил». Я ждала, что он повернется ко мне, но он продолжал водить тряпкой из стороны в сторону, оставляя на зеленой поверхности мутные потеки.

Я бочком двинулась к двери, и тут он сказал:

– Надеюсь снова увидеть тебя в четверг.

– Конечно, – сказала я. – Увидите.

Так что в четверг я пришла снова, и в следующий вторник тоже, а потом и в следующий четверг. Я стала официальным членом клуба. Отбор работ для литжурнала занимал у нас с Джесси больше времени, чем ожидалось, – в основном потому, что я была слишком нерешительна и по нескольку раз меняла свое мнение. В отличие от меня Джесси выносил вердикт стремительно и беспощадно; его ручка так и резала по страницам. Когда я спросила, как ему удается так быстро принять решение, он ответил, что, хороша ли работа, должно быть очевидно с первой строчки. Как-то в четверг мистер Стрейн исчез в кабинете за аудиторией и вернулся со стопкой старых выпусков, чтобы мы поняли, как должен выглядеть журнал, – хотя Джесси был редактором в прошлом году и, естественно, все уже знал. Листая один из выпусков, я увидела среди авторов художественной прозы имя своего соклубника.

– Эй, тут ты, – сказала я.

При виде своего имени Джесси застонал:

– Не читай при мне, пожалуйста.

– Почему нет? – Я бегло просмотрела первую страницу.

– Потому что я не хочу.

Я положила журнал в рюкзак и вспомнила о нем только после ужина, когда тонула в невразумительных задачах по геометрии и изнывала от желания отвлечься. Достав журнал, я открыла рассказ Джесси и прочла его дважды. Он был хорош. По-настоящему хорош. Лучше, чем все, что я когда-либо писала, лучше всех материалов, которые нам подавали. Когда я попыталась сказать ему об этом на следующей встрече клуба, он меня перебил:

– Я больше не увлекаюсь сочинительством.

В другой раз мистер Стрейн показывал нам, как форматировать выпуск с помощью нового издательского ПО. Мы с Джесси сидели за компьютером бок о бок, а мистер Стрейн стоял сзади, наблюдал и поправлял. В какой-то момент я сделала ошибку, и он накрыл мою ладонь своей большой рукой, под которой моей было совсем не видно, и принялся водить моей мышкой. От его прикосновения у меня загорелось все тело. После еще одной моей ошибки все повторилось. На этот раз учитель слегка сжал мою ладонь, как бы давая понять, что я во всем разберусь; но он не делал так с Джесси, даже когда тот случайно вышел из программы, не сохранив изменения, и мистеру Стрейну пришлось объяснять все заново.

Наступил конец сентября, и целую неделю стояла идеальная солнечная прохлада. Каждое утро листва становилась все ярче, превращая горы вокруг Норумбеги в красочный переполох. Кампус выглядел так же, как в брошюре, которой я бредила, подавая заявление в Броувик: ученики в свитерах, ярко-зеленые лужайки, белые дощатые постройки, пылающие в лучах заката. Мне бы наслаждаться, но от этой погоды я не находила себе места, паниковала. После уроков я не могла угомониться, бродила из библиотеки в комнату отдыха «Гулда», потом в свою комнату и снова в библиотеку. Где бы я ни находилась, меня тянуло куда-то еще.

Как-то после уроков я трижды обошла кампус и всякий раз оставалась недовольна: в библиотеке было слишком темно, в моей захламленной комнате – слишком депрессивно, а остальные места заполонили школьники, занимающиеся группками, что только подчеркивало мое вечное одиночество. Наконец я заставила себя остановиться на склоне лужайки за гуманитарным корпусом. Успокойся, дыши.

Я прислонилась к одинокому клену, привлекавшему мой взгляд на уроках литературы, и прикоснулась к своим горячим щекам тыльной стороной ладони. Я была так взвинчена, что вспотела, хотя на улице было всего десять градусов.

«Все в порядке, – сказала я себе. – Просто позанимайся здесь и успокойся».

Я села спиной к дереву, запустила руку в рюкзак и, проигнорировав учебник геометрии, достала блокнот на пружине. Мне подумалось, что я почувствую себя лучше, если сначала поработаю над стихотворением. Но, перечитав его – пару строф о девушке на необитаемом острове, которая призывает на берег моряков, – я поняла, что стихи плохие. Топорные, сбивчивые, практически бессвязные. С чего я взяла, что эти строки хороши? Как могла так ошибаться? Они были вопиюще плохими. Скорее всего, все мои стихи были плохими. Я свернулась в комок и стала тереть веки основанием ладоней, пока не услышала приближающиеся шаги, хруст листвы и ломающихся веток. Я подняла взгляд. Солнце заслонила исполинская фигура.

– Ну привет, – произнесла она.

Я загородилась ладонью от солнца – это был мистер Стрейн. Когда он заметил мои покрасневшие глаза, у него вытянулось лицо.

– Ты расстроена, – сказал он.

Глядя на него снизу, я кивнула. Похоже, лгать было бесполезно.

– Хочешь, чтобы я оставил тебя одну? – спросил он.

Поколебавшись, я отрицательно покачала головой.

Учитель тоже опустился на землю в нескольких футах от меня, вытянув свои длинные ноги. Под брюками проступили очертания коленей. Не сводя с меня взгляд, он наблюдал, как я вытираю глаза.

– Я не хотел тебе мешать. Заметил тебя из того окна и решил подойти поздороваться. – Он показал в сторону гуманитарного корпуса за нашими спинами. – Можно спросить, что тебя расстроило?

Я перевела дух, пытаясь найти слова, но через секунду покачала головой.

– Слишком сложно объяснить, – сказала я.

Потому что дело было не только в том, что мои стихи никуда не годились, и не в том, что я не могла выбрать место для занятий, не выбившись предварительно из сил. Это было более темное чувство – страх, что со мной что-то не так и я никогда не смогу стать нормальной.

Я думала, что мистер Стрейн сменит тему. Но он просто дожидался ответа, словно задал сложный вопрос на уроке. Конечно, объяснить сложно. Трудные вопросы и должны вызывать у тебя затруднения, Ванесса.

Я втянула в себя воздух и сказала:

– Это время года сводит меня с ума. Я чувствую, что вроде как мое время истекает. Как будто я понапрасну растрачиваю свою жизнь.

Мистер Стрейн моргнул. Я поняла, что он ожидал другого ответа.

– Растрачиваешь свою жизнь, – повторил он.

– Я знаю, что это бессмыслица.

– Неправда. Ты говоришь вполне разумные вещи. – Он оперся на ладони, поставив их за спиной, запрокинул голову. – Знаешь, будь ты моей ровесницей, я бы сказал, что у тебя, похоже, начинается кризис среднего возраста.

Он улыбнулся, и мое лицо поневоле последовало его примеру. Мистер Стрейн усмехнулся, я тоже усмехнулась.

– Мне показалось, ты что-то писала, – заметил он. – Получается что-то стоящее?

Я пожала плечами, не зная, хочу ли назвать свои потуги стоящими. Это казалось хвастовством. Не мне судить.

– Покажешь, что написала?

– Ни за что. – Я стиснула блокнот в руках, прижала к груди и заметила, что в глазах моего собеседника вспыхнула тревога, словно мое резкое движение его напугало. Я взяла себя в руки и добавила: – Просто я еще не закончила.