Генри Олди - Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит

• Название: Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Героическая фантастика

Не всякому дано побывать в Эфире. Так говорят, изнывая от зависти, жители Афин и Спарты, Фив и Аргоса. Здесь, в богатой Эфире, владычице торговых путей, правит Главк, знаменитый лошадник. Домой возвращается из царства мертвых отец Главка, великий хитрец Сизиф. Сюда прилетает жечь храмы ужасная трехтелая Химера. В эти края прилетает и крылатый конь Пегас, чтобы напиться из источника на площади. Тут сойдутся интересы богов: лукавого Гермия, мудрой Афины, вспыльчивого Посейдона. В Эфире живет мальчик Гиппоной, сын Главка и внук Сизифа. Тот, кого позже узнают под именем Беллерофонта – Метателя-Убийцы. Здесь начнется его яркая, буйная, трагическая судьба, а что случится дальше – это еще лежит у богов на коленях.

---

Может, какое новое объявилось?

Папа воинов в бой поведет. Ну да, папа – кто еще? Воссядет на колесницу, возьмет два копья. Меч возьмет, щит. Жаль, меня не возьмет. Может, хоть издали дадут посмотреть? Нет, не дадут. Ну и ладно! Я дыру в стене знаю. Чудовище туда не пролезет. И взрослый не пролезет. А я пролезу! Проверял уже. Выберусь тише мыши – и за ними. Все-все увижу! Расскажу Алкимену и Делиаду с Пиреном, как дело было – они от зависти сдохнут! Они большие, с мечами и копьями упражняются. Мне, сказали, еще рано. Ну и пусть! Зато я увижу, как будут убивать чудовище!

Главное, выяснить, куда воины пойдут. И бегом, чтобы не отстать.

– Радость, господин!

Из дворца, никуда не торопясь, вышел Главк, правитель Эфиры. Мой папа. Ну да, не только мой. У меня трое братьев – всем Главк папа. И все братья – старшие.

Не повезло.

Папа остановился наверху широкой лестницы. О нашей лестнице всегда говорят – широкая, так как высокой ее назвать трудно. Пять ступенек, зато из белого паросского мрамора. Служанки моют-подметают трижды в день. Поэтому лестница всегда чистая и сияет. Папа любит стоять на самом верху и смотреть сверху вниз. На дворцовый двор. На крепость-акрополь. На Эфиру, раскинувшуюся под холмом. На Лехейскую гавань, где толкутся пузатые, как водяные жуки, корабли со всего света. А Кенхрейскую гавань отсюда не видно. Видно, не видно – все наше, в смысле папино, наше-нашенское до последнего камешка.

На море папа тоже любит смотреть, хоть море не наше, а Посейдоново. Постоит, скажет что-нибудь такое, что правителю положено – например: «Сегодня у меня важный гость. Никого не принимаю,» – и обратно во дворец уйдет.

Сейчас Главк Эфирский смотрел на гонца. Смотрел так, словно дворца не существовало. Ни крепости, ни города, ни даже моря. Гонец бухнулся перед владыкой на колени. Никакой это не гонец, дошло до меня. Гонцов я видел. Они молодые, да. А этот седой, лишь на затылке кое-где черные кучеряшки. Хитоны на гонцах яркие. Сами гонцы потные, в пыли, а все равно нарядные. У этого хитон простой, некрашеный, по подолу обтрепался. Вместо пояса – веревка. У ног посох валяется.

Пастух. Точно вам говорю, пастух! Небось, его овец чудовище сожрало.

Чего папа ждет?

Во дворе начали собираться люди. Только что никого, считай, не было – и вот нате вам! Придворные и советники толпились по обе стороны крыльца. Слуги замедляли шаг, останавливались. Вроде как случайно задержались или дело прямо тут нашлось.

Не видно ничего за их спинами. Ну, кроме папиной макушки.

– Встань и говори.

Я стал протискиваться поближе. Вокруг меня мелькали ноги – босые, в сандалиях, исцарапанные, гладкие – и подолы одежд. Время от времени я падал на четвереньки и лез напрямик, между ногами. Я мелкий, мне легко. В нос шибали запахи: пот, ароматические притирания, чеснок, лаванда, свежий хлеб, вино. Я изворачивался, лавировал в бесконечном лабиринте-многоножке, спешил как мог. А пастух уже возвещал:

– Господин, меня послали сообщить о великой радости!

– Ты уверен, что это радость?

Ну да, небось, папа тоже лицо пастуха разглядел.

– Так он мне велел, господин. Сообщи, мол, басилею[4] Главку о великой радости.

– Кто – он?! Говори толком!

– Прости, господин! Я говорю, как велено. Радость!

Полный отчаяния голос пастуха взлетел над двором, «пустил петуха» и рухнул обратно. Пастух закашлялся. К этому времени я уже выбрался из толпы и услышал:

– Богоравный Сизиф, сын Эола…

– Что – Сизиф?!

– Твой отец, господин! Он вернулся!

Ахнула бабушка Меропа, закрыла рот рукой. Я и не заметил, как она вышла, встала позади отца. Бабушка Меропа у нас красавица. На вид ровесница моей мамы, а главное, ее даже папа побаивается. Бабушка – не только бабушка, но еще и дочь, одна из плеяд[5]. Ее папа, мой прадедушка – Атлант. Ага, тот самый, титан.

Который небо держит.

Тут кто угодно забоится. Обидишь бабушку, а тебя небом по башке – тресь! И звезды из глаз. Говорят, бабушку Меропу только дедушка Сизиф не боялся. Даже жениться на ней – и то не побоялся! Я вот иногда думаю: как он с ней столько детей прижил? Храбрый какой…

Ой! Это же пастух про дедушку Сизифа сказал! Дедушка, значит, вернулся. Как он мог вернуться?! Он же умер! И как же теперь чудовище?!

От внезапной догадки я похолодел. Чудовище; дедушка. Вдруг дедушка Сизиф в Аиде чудовищем заделался? В царстве мертвых под землей и не такое случается. Вернулся злой, голодный, сейчас нас есть начнет. Меня первого, я маленький, самый свежий…

– Боги лишили тебя разума, пастух?! Мой отец умер три года назад.

– Прости, господин! – пастух рухнул на колени, как подрубленный. – Я видел его своими глазами! Я помню твоего отца с давних времен. Он говорил со мной. Это Сизиф, клянусь!

– И где сейчас мой отец?

– Он послал меня возвестить о его возвращении. Сам он идет следом. Меланий и Феодор его сопровождают. Они скоро будут здесь.

– Меланий?! Феодор?!

На лице папы читалось недоумение. Главк Эфирский припоминал имена даймонов, обитателей подземных бездн. Кто из них сопровождает воскресшего отца?

– Пастухи, господин. Неокл со стадом остался. Меня богоравный Сизиф вперед погнал, а Меланию с Феодором велел…

Пастух замолчал, побагровел. Тишина залила двор вязким маслом. Я обернулся. Я бы ничего не увидел, но толпа, запрудившая двор, торопливо расступалась перед людьми, которые мигом раньше вошли в ворота.

Впереди шел крепкий мужчина высокого роста. Его хитон – длинный, до колен! – был выкрашен в дорогущий заморский пурпур, а по подолу змеилась золотая кайма. За мужчиной робко жались двое пастухов. Вне сомнений, беднягам хотелось сбежать куда подальше, но они боялись. Попробуй, ослушайся, ага! Про пастухов я и забыл-то сразу – во все глаза глядел на предводителя. Вышагивал он так, будто это он здесь хозяин, а не папа. Такой весь… уверенный, вот! Настоящий басилей, и не потому что хитон. Походка, осанка, взгляд. Борода седая, а кажется, что серебряная. Аккуратная, завитая, колечко к колечку – лучше, чем у папы.

Морщины на лице? Ну, морщины.

Нет, я не мог назвать его стариком. Даже про себя. Не мог, и все! Ну какой он старик?! Дедушку Сизифа я помнил смутно. Он умер, когда мне было года три. А сейчас мне целых шесть! Ну, почти. Осенью исполнится. Вроде, дедушка. А может, нет. А если все-таки дедушка – он какой?

Живой? Мертвый?!

Солнечная колесница Гелиоса катилась по небу. Жарило будь здоров. Как вчера и позавчера. Каменные плиты двора обжигали мои босые ступни. Но мне вдруг сделалось зябко. Если это дедушка Сизиф, с бородой и в хитоне, он вряд ли чудовище. С другой стороны, если он мертвый – может, он не лучше чудовища? Или лучше? Или он все-таки живой? В Аиде умершие становятся бесплотными тенями, это все знают…

Я пожирал деда глазами. На тень он нисколечко не походил. У него, кстати, своя собственная тень имелась: исправно волочилась следом. У тени ведь не может быть тени, верно? Или может?

Ох, что-то я совсем запутался!

Дедушка-не-дедушка тем временем уже весь двор пересек. Встал напротив папы, глядит снизу вверх. Нет, не снизу вверх. Будто вровень стоят.

– На тебе твой лучший хитон, отец, – сказал Главк Эфирский. – Мы тебя в нем похоронили. Надеюсь, ты был доволен.

Сказал негромко, но в тишине его слова прозвучали как гром.

– Я доволен, – кивнул нежданный гость. – С чего бы мне гневаться? Это мой любимый хитон. Пурпур для него привез толстяк Аби-Баал из Багряной страны[6]. Проклятый торгаш! Мера краски за три меры серебра, не грабеж ли? Владыка Аид тоже оценил. Он бы сам не отказался от такого хитона.

И Сизиф засмеялся.

⁂

Одна служанка завизжала так, что у меня заложило уши.

Другая молча грохнулась в обморок.

2 Боги, за что караете?!

– Сожгли!

– Не сожгли!

– Точно вам говорю! Не сжигали его!

– Как так?! Разве можно?!

– Нельзя!

– Госпожа Меропа приказала, вот и не было костра.

– В толос[7] медный положили!

– Я помогал, все видел…

– Травами всего засы́пали. Благовониями…

– Лежал как живой…

Когда дедушка – конечно, дедушка, раз папа его признал! – проходил мимо меня, я и впрямь уловил аромат благовоний. Лаванда, мирра, ладан, опопанакс… У меня чуткий нос, а названиям меня обучила бабушка. Запах был приятный, можно сказать, торжественный, но я чуть не расчихался.

– …вот потому и вернулся!

– Почему – потому?

– Потому что тело не сожгли, баранья твоя башка!

– Точно! Тень из Аида шасть – и в тело…

– Тс-с-с-с! Идет!..

У всех немедленно нашлись срочные дела. Слуги порскнули во все стороны стаей испуганных воробьев. Дел и правда хватало: из кладовых тащили амфоры с вином, мед, сыр, фрукты, лепешки, прочую снедь. От запаха жарящегося мяса у меня отчаянно бурчало в животе. По этой причине я и не заметил, как дедушка вернулся: ни аромата его торжественного не учуял, ни шагов не расслышал.