Дженнифер Джордан - Нянька. Меня воспитывал серийный убийца

• Название: Нянька. Меня воспитывал серийный убийца
• Автор: Дженнифер Джордан
• Жанр: Биографии
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-04-162085-1

Главная тру-крайм книга 2021 года по версии MARIE CLAIRE. Мемуары женщины, друг семьи которой был серийный убийца Тони Коста, прозванный «Джеком-Потрошителем эпохи хиппи». Бурные 1960-е, время хиппи, рок-н-ролла и наркотиков. У маленькой Лайзы не самая лучшая мать. Девочка слышит от нее только ругань и пренебрежение, а сама мама больше озабочена поиском новых мужчин, чем воспитанием дочери. Но все меняется, когда в их семье появляется «нянька» – местный разнорабочий Тони Коста, который иногда присматривает за Лайзой и ее младшей сестренкой. Он возит девочек на своем фургоне, покупает им сладости, и впервые Лайза получает от кого-то комплименты, а не тычки и затрещины. Они с сестрой думают, что Тони – «отличный парень». Но чего они не знают: их «нянька» на самом деле – серийный убийца. Тони Коста, прозванный «плотником-убийцей» и «Джеком-Потрошителем эпохи хиппи», вел асоциальный образ жизни, убивал и расчленял девушек, с которыми близко сошелся на почве употребления наркотиков. В детстве Лайза не понимала, что загадочные убийства, о которых шепчутся взрослые, – дело рук Тони, но повзрослев и осознав, погрузилась в расследование его убийств. «Нянька» – частично тру-крайм, частично собственные воспоминания – это книга о злобном серийном убийце, который по стечению обстоятельств стал харизматичным «нянькой» для маленькой девочки, жаждущей любви и внимания. «Захватывающе, остро и душераздирающе… Авторы в своей книге выходят за рамки простого развлечения и исследуют дисфункциональные семьи. В конце концов, это история выживания Лайзы Родман – и ее силы духа». – The Bookreporter «Убедительный и деликатный гибрид мемуаров и тру-крайма – беспощадный в своей прямоте». – The Independent «Интимный, личный взгляд от первого лица и легкий для чтения стиль приклеят читателей к страницам!» – Booklist «Захватывающе… Не оторваться». – Publishers Weekly

---

В долгих поездках мама словно забывала, что на заднем сиденье сидят дочери, и громко подпевала песням по радио. Ей нравился звук собственного голоса. Кроме того, пение не давало ей заснуть. Я тоже пела, но не вслух – мама могла разозлиться. Я научилась запоминать слова песен так же, как мамины истории. Она любила рассказывать, как я родилась. Все начиналось с того, как мама дрожала от холода на больничной каталке. Медсестра привезла ее в родильное отделение больницы Броктон, похлопала по плечу и ушла. Мама лежала, несчастная и одинокая. Ей страшно хотелось курить. В холле никого не было, кроме других рожениц. Женщины стонали и кричали на своих каталках.

«Чего, черт побери, я жду тут, в этом чертовом холле?» – подумала мама. Когда очередная схватка закончилась, мама нагнулась, и ее вырвало прямо на серый пол, застланный линолеумом. Голова у нее закружилась, в глазах потемнело.

Где, черт побери, хоть кто-то?

А потом родилась я.

Мама называла ту ночь худшей в своей жизни.

До сих пор не понимаю, почему она так любила об этом рассказывать.

Мама назвала меня в свою честь, Элизабет. Но все вокруг – и сама мама, и отец, и сестра, и бабушки с дедушками, и дяди с тетями, и кузены – сразу стали называть меня Лайзой. Я спрашивала, почему мама назвала меня Элизабет, но никогда так не называла. Она лишь отмахнулась: «Не знаю. Не помню». Впрочем, и ее саму никогда не называли Элизабет – она всегда была Бетти.

Думаю, ей казалось, что она полюбит меня, когда я появлюсь на свет. А когда стало ясно, что этого не будет, было уже слишком поздно менять имя. Я слышала, как она однажды говорила подруге: «Не все автоматически начинают любить своих детей». Мамины слова меня напугали: значит, детей любят не все? Нет, мама меня не ненавидела, но, пожалуй, и не любила. Она никогда не проявляла своей любви – не обнимала меня, не гладила, не целовала. Я не знала почему. Похоже, мама не любила меня с самого рождения. Ей нравилось рассказывать, что при рождении я была похожа на Боба Хоупа[20] – Боба Хоупа с жестокой экземой. При этих словах она всегда начинала хохотать.

Я росла, становилась выше. И мама заявила, что я похожа на Бемби – у меня такие же длинные и тощие ноги, слишком длинные для моего тела.

«Ты слишком высокая для девочки», – твердила она, словно я могла что-то с этим сделать. И волосы она мои постоянно критиковала: «Ты не можешь причесаться нормально? Твои волосы – словно клубок проволоки!» Мои уши напоминали ей уши слоненка Дамбо: «Но ты не расстраивайся. Элизабет Тейлор закрепляла уши шпильками. Твои лопухи тоже можно будет закрепить шпильками, если придется». Мне все это не нравилось. Но я понимала, что главная мамина проблема не в моих ушах-лопухах, не в моих длинных, тощих ножках Бемби и не в том, что я была безобразным младенцем с раздражением на коже. Просто я с каждым днем все больше походила на отца. Я даже смеяться начала так, как он.

Глава 5 Тони

Тони Коста полагал, что все женщины, в том числе такие юные, как Авис, гладят одежду сыновей и мужей, стирают их трусы и поддерживают в доме безупречный порядок. Животным позволено жить лишь в подвале. Так было в доме его матери. Но, в отличие от Сесилии, Авис терпеть не могла домашние обязанности. Тем не менее в первое время она неохотно подчинялась его требованиям – когда грязной посуды в раковине становилось слишком много, он орал, что вернет ее в родительский дом. «Грязная посуда буквально с ума его сводила»[21], – вспоминала она позже. Сесилия невестке не помогала – напротив, критиковала ее при каждом удобном случае. Ей не нравилась ее внешность, умение вести дом и растить ребенка. А больше всего ей не нравилось, как Авис заботится о ее сыне. Завидев, как Сесилия шагает по Конант-стрит, Авис с подружками стонали: «О господи, опять она!»

Авис научилась готовить, шить и стирать на стиральной доске в ванной. Но как бы она ни старалась сделать дом чистым и уютным, Тони вечно был недоволен. Он постоянно выискивал в ней недостатки, унижал и наедине, и в присутствии друзей и родственников. Он называл ее тупой коровой, плохой матерью и кошмарной женой. Вскоре он начал переходить к насилию. Авис сообщила семейному врачу, что Тони не раз бил ее и ребенка. Через год после свадьбы супруги обратились к адвокату по поводу развода, но им сказали, что нельзя просто заявить, что они больше друг друга не любят, и развестись. Так не получится, особенно когда в семье есть маленький ребенок. Они оба были католиками. Кроме того, в шестидесятые автоматический развод был невозможен – супругам нужно было назвать причину и доказать, что брак более невозможен.

Поэтому они продолжали свою печальную, бессмысленную семейную жизнь. Впрочем, Тони преисполнился решимости вернуть разнообразие в сексуальную жизнь. Опасный и возбуждающий секс на заднем сиденье машины в лесу Труро остался в далеком прошлом.

Тони узнал о запретной книге с описанием разнообразных сексуальных позиций и множеством рисунков. Книга называлась «Камасутра». Тони нашел ее в книжном магазине Молли Мэлоун на Коммершиал-стрит и быстро сунул в карман, чтобы продавщица не заметила, что он интересуется «грязными проделками». Изучив картинки, Тони закрепил на потолке семейной кухни прочный железный крюк – «вовсе не для подвешивания цветочных горшков»[22]. Авис он заявил, что собирается подвешивать ее за ноги, чтобы кровь приливала к голове. Это должно было повысить ее сексуальное наслаждение. Сопя от усилий, он сумел ее подвесить, но Авис стало так плохо, что она чуть не погибла, и ему пришлось отказаться от этой идеи. Тогда он с еще большим трудом подвесил себя, закрепил веревку и принялся мастурбировать. Авис смотрела на Тони, висящего на крюке. Ей хотелось кричать. «Меня чуть не вырвало – тот, кого я любила, висел, как мертвый, выпотрошенный олень, медленно покачиваясь в свете лампы. После этого у меня к Тони осталась только жалость. Это худшее, что может случиться с женатыми людьми – жалость. Я точно это знаю»[23].

Тони подвешивал ее на крюк еще два-три раза, но потом возбуждение ослабело, и тогда он стал привязывать Авис к кровати и прижигать ее тело сигаретой[24]. К счастью, и эта игра ему быстро наскучила.

Он сказал Авис, что в Сомервилле бывал на вечеринках, где парни придушивали девушек подушками, а потом делали с ними что угодно. Он потребовал и от Авис того же: он клал ей на лицо полиэтиленовый пакет и держал, пока она не теряла сознание[25]. Однажды он потребовал, чтобы она хлестала его ремнем, пока он мастурбирует. Тони засовывал в вагину Авис деревянный член, утверждая, что она «слишком тугая». Авис считала это глупым, потому что пенис Тони был куда меньше того члена. Иногда он заставлял ее «заводить его», а потом мастурбировал практически до оргазма. Порой он падал возле кровати на колени и растирал ее обнаженное тело, одновременно мастурбируя. Авис подчинялась, но подобные желания вызывали у нее все более сильную тревогу.

Тони явно увлекался экстремальным сексом. Обычная стимуляция на него уже не действовала – нужно было что-то более опасное и необычное. Иначе ни возбуждения, ни тем более оргазма достичь не удавалось. Все это было странно и тревожно. Но пятнадцатилетняя Авис не представляла, что не все супружеские пары таким занимаются – Тони же утверждал, что это совершенно нормально. «Все, что я знаю о сексе, я узнала от Тони. И про контрацепцию тоже – так я и забеременела», – вспоминала Авис[26].

Ее подруга рассказывала: «Ей было всего четырнадцать или пятнадцать – ребенок родил ребенка. Что она могла знать?» Не получая сексуального удовлетворения и тоскуя по более нормальной близости времен ухаживания, Авис впала в депрессию. Тони постоянно стремился вызвать у нее чувство вины за нежелание участвовать в его все более извращенных сексуальных фантазиях. Ночь за ночью она лежала без сна, мучимая тревогой. От секса (а чаще всего от мастурбации) Тони получал мгновенное удовлетворение и засыпал, она же чувствовала себя несчастной и грязной. Она поняла, что Тони способен получить сексуальное удовлетворение, только когда она теряла сознание или находилась на грани кататонии – до этого состояния он доводил ее хлоральгидратом, «наркотиком насильника». Это сильное седативное средство было в таксидермическом наборе Тони[27]. Авис спрашивала, почему секс ему нужен только с бесчувственным телом – «словно с мертвой». Ей хотелось поговорить с кем-то из взрослых, кто мог бы «выслушать и помочь», но в то же время она не хотела, чтобы люди узнали, что с Тони что-то не так[28]. Она чувствовала себя одинокой, страх и тревожность нарастали.

После очередного подвешивания Авис не могла уснуть. Она открыла таксидермический набор Тони, достала флакон с хлоральгидратом. Тони крепко спал. Авис села на край, отвинтила крышку и выпила весь флакон. Она потеряла сознание и упала на пол. Голова гулко стукнулась о пол. Тони проснулся. Разбудить жену ему не удалось. Он завернул ребенка в одеяло, подхватил Авис прямо в халате и повез к семейному врачу, доктору Дэниелу Хиберту. Он звонил в дверь ночной приемной, пока доктор не выглянул. Несколько часов они промывали Авис желудок, вливали в нее кофе и водили по кабинету, пока хлоральгидрат не вышел окончательно[29].