Людмила Петрушевская - Королева Лир. Чудесные истории

• Название: Королева Лир. Чудесные истории
• Автор: Людмила Петрушевская
• Жанр: Сказки
• ISBN: 9785001397427

Людмила Петрушевская – классик русской литературы, блистательный рассказчик. В книгу «Королева Лир» вошли избранные сказки автора. Их герои – принцессы и принцы, короли и королевы, а также обычные люди – счастливо справляются с различными испытаниями, преодолевают все трудности. Добро и справедливость побеждают, даря читателю уверенность в собственных силах, вдохновение и надежду. Сказки, вошедшие в книгу «Королева Лир», Людмила Петрушевская, по её словам, чаще всего сочиняла для детей – иногда на ходу, как для внучки, шестилетней Анютки. Та славилась своим умением исчезать, и поэтому бабушка всю долгую дорогу крепко держала её за руку. Но перед тем просила: «Дай тему». Она говорила первое, что приходило в голову, например: «Принц с золотыми волосами». И всю долгую дорогу бабушка сочиняла сказку про маленького принца, у которого были по-настоящему золотые волосы, что светились в темноте. Маленькая шустрая девчонка слушала не отнимая руки, насупившись: переживала. Но не плакала. Ждала хорошего конца. И он наступал! В этой книге у всех сказок счастливый конец. Читайте! Даже вслух.

---

На вопрос, почему они там стоят, хозяин отвечал строго и преувеличенно любезно:

– Оформление витрины.

Как будто хранил некоторую тайну.

Единственная сотрудница хозяина, дальняя тётка, солидная дама по прозвищу Кувшиня, раз в неделю посещала сообщество зеркал. У тётушки Кувшини имелись в хозяйстве щётки, тряпки и бутылочка со специальной жидкостью (как шептались в магазине, это был эликсир для протирки бриллиантов!).

Итак, прохожие тормозили на бегу и засматривались в зеркала. Главное показывало зрителя целиком, средние – по частям, то есть бюст до макушки или центральную часть туловища, а маленькие – вообще вразнобой, кто что ухватит – пуговицу, карман, большой палец. Ухо кошки. Растопыренную воронью лапу, промелькнувшую перед приземлением. Дребедень, короче.

В целом это было похоже на картину художника-авангардиста. Пикассо бы позавидовал такому кристально чистому, подробному, лучезарному и раздробленному на грани изображению. Бриллиант, а не витрина!

Всякое зеркало в ней имело своё точное место – от самого ничтожного, того самого маленького и квадратного, которое пристроилось в глубине неизвестно зачем, до центрального, завитого, как парик, в амурах и венках, стоящего слева по центру.

Хозяин строго следил насчёт еженедельных протирок, а по поводу самого маленького предупреждал об осторожности, чтобы с места не сдвигать!

Но в витрине царили свои порядки, свои мерки и законы.

Всё равно что в семье.

Дело в том, что когда нас оценивают наши близкие и родные, одноклассники и соседи, то вблизи никто никогда и не заподозрит, что имеет дело с выдающейся личностью! А то такую личность и локтем толкнут.

Только иногда и издалека доносится весточка о том, что, оказывается, ваш дальний троюродный дед известен всему миру как автор книги о супах или создатель теории брюк! А в семье его презирали, держали на старом диванчике и попрекали за дневной храп.

Так и в нашем случае: тусклое маленькое зеркало почему-то очень заботило хозяина, а сотоварищи по витрине дружно считали этот стеклянный квадратик ничтожеством, мелким и упрямым.

Почему бы тебе немного не подвинуться, тогда Второе Слева трюмо разместится не под углом, а прямо!

Но Маленькое упорно стояло на своём месте.

Ну и стой. Не обращайте на него внимания.

В витрине господствовало, кстати, такое мнение: ничего не принимать близко к сердцу, всё провожать лишь беглым взором, проводил – встречай следующее, но ни на чём не останавливайся! Это вредно для отражающей поверхности. Слишком много информации.

И то сказать – мелькали велосипеды, собаки, машины, дальние облака, дождевые потоки, вихри снега, воцарялись туманы. Мимо шмыгали школьники, неторопливо проходили люди в форме, долго громыхали мимо уборочные комбайны. Ползли, обращая на витрину робкое внимание, старушки. Тормозила молодёжь, взбивая или затягивая то, что у них было в данный момент на голове. Дамы задерживались, вертелись, якобы интересуясь выставленными антикварными объектами.

Происходили ночи, каждая в своём блеске фонарей, рекламных огней и еле заметных звёзд, наступали прекрасные рассветы, особенно глубоким летом, и это были настоящие спектакли – от чёрного бархата к синеве, к лиловой мгле и затем к сияющим розам.

Что говорить, мир, отражаемый зеркалами, был прекрасен!

Но эти пустые стёкла – они ничего не запоминали, ещё новости.

Маленькое зеркало в углу тоже получало свою долю света и тьмы, в нём мелькали клочки, блёстки и детали нижней части жизни – сверкающий обод велосипедного колеса, качающееся надутое днище сумки, порхнувшая из рук газета, быстрые каблучки, тяжело прыгающий резиновый колпачок костыля.

И то хорошо.

Мало, видимо, ему было надо.

Тем не менее какая-то тайна заключалась в том, что хозяин берёг это ничтожество и каждый раз предостерегал Кувшиню, чтобы она аккуратно обращалась именно с данным объектом. Чтобы ни в коем случае ничего не стряслось с тем в углу, с тем маленьким!

И он даже несколько раз лично протирал его, как глазик ребёнка, поджавши губы от усердия и заботливо скрючив руку. А Кувшиня покачивала головой: не беритесь за эту работу, ой не надо. Не для принцев это занятие.

Ясное дело, что толстая Кувшиня не очень любила данный мелкий предмет. Пшикнет жидкостью из флакончика, а протрёт кое-как – и зеркальце иногда слепло на неделю, особенно если хозяин уезжал по делам.

Но он возвращался и первым делом останавливался перед витриной, проверял, как протёрто и блестит ли содержимое его витрины – особенно то зеркальце заднего вида. И Кувшиня получала выговор и лезла протирать заново новоявленное сокровище, при этом она шептала что-то, пыхтя. Ей, понятное дело, было тяжело – аристократке и просвещённому человеку да заниматься уборкой! (Прежним королям она вроде бы приходилась десятиюродной кузиной.)

Конечно, среди обитателей витрины ходили всякие предположения.

Народ поговаривал, что Маленькое з. – это явно осколок какого-то большого и очень ценного зеркала. Может быть, царского… И что хозяин явно хочет его продать за большие денежки. То есть мало ли что в нём отражалось. Царицы, царевны! Убийства, мало ли.

Иначе что беречь такую мелочь!

Спрашивали Маленькое з. Оно не возражало, но и не говорило ничего конкретного. Напускало туману. Гордое слишком!

А то у кого-то рождалось мнение, что у него есть какие-то свойства. Что оно якобы древнее и, грубо говоря, волшебное. Магическое…

И не раз всё население витрины приступало к нему с вопросом: да или нет. Однажды получился ответ «Да».

– Да?!

А в чём заключается, осторожно стали спрашивать дальше. В чём?

Ответа всё не было.

Малого гордеца называли Гением, в шутливой форме, конечно.

– Эй ты, Гений! Опять ни шута не видишь? Не помыли тебя?

– Ах оставьте его, он Гений! Как он отразил резиновый сапог!

– Он у нас по подробностям. О, о, прославь собачий хвост! Смотри, пакет с мусором понесли! Это твоя тема!

И так далее.

Но однажды из угла витрины донеслось что-то.

– Алё, мы не слышим! Повтори, Гений!

Он проговорил что-то типа «Я могу остановить».

– Можешь остановить что? – последовал законный вопрос.

– То, что надвигается, – прошелестело из угла.

– Ну и что?

– И тогда я погибну, – тихо сказал этот Гений.

Гибели боялись они все, и каждый знал, что зеркала умирают. Пятнышко, второе, тёмная полоска – и дело пропало.

Все они при этом предчувствовали чужую кончину (и ревниво следили за приметами), однако совершенно не верили в свою.

Поэтому они развеселились и дружно сказали то, что обычно говорят в ответ на такие заявления:

– Ты ещё всех нас переживёшь!

– Маленькое живучее большого, – вздохнуло Среднее зеркало, которое претендовало на первенство, потому что было без единого изъяна, и считало, что рама ещё не значит ничего.

– Да ну! Гений, не бойся, тебе сделают новую амальгаму! И вперёд по кочкам! – сказало одно Среднее з. с пятнышком, которое верило в оживление с помощью операции.

Большое з. трагически молчало. У него имелась уже тёмная полоска. Но оно надеялось на свою прекрасную раму и на то, что мы достойны реставрации в первую очередь.

– Да нам всем тут без исключения должны сделать новую амальгаму! – сказало оно наконец.

– Да, и тогда нас наконец купят! – вырвалось у Среднего з. с пятнышком.

(Витрина подозревала, что никто и никогда не интересовался ценой на зеркала, потому что они все были старые. Старое никому не нужно! Сейчас мода на новое!)

– Да некоторым и новое покрытие не поможет, – проскрежетало одно кривоватое зеркало по прозвищу Дядя Свист.

Все довольно посмеялись, имея в виду самого Дядю Свиста, и замолчали, отражая мокрую ночную мостовую, сверкающие лужи, мелкие снежинки и тёмные дома.

Зеркала, разумеется, чувствовали, что если бы не хозяин, то никто бы и не поглядел в их сторону. Это только он обожал старые вещи, свою коллекцию древностей. И он ценил именно знаки времени, муть, пятна, царапины.

Ещё бы, это ведь были следы жизни его предков-королей!

Но он один был таковский, подслеповатый чудак.

И у него не было денег на реставрацию. Видимо, поэтому он не раз говорил, что в старой вещи всё должно быть подлинно.

Ведь некоторые покупатели отдавали вещи в реставрацию – купленные тёмные картины, фарфоровых кукол с сомнительно поцарапанным цветом лица и со слегка побитыми носами, потёртую мебель.

Такая была мода – улучшать. Чтобы было старое, но новое. А хозяева города вообще не церемонились с древними домами и сносили всё подряд.

Всё выходило из рук ремонтников в возмутительно новеньком виде, якобы старые здания с пластиковыми скульптурами, блестящие, светлые, как облитые клеем картины, куклы с абсолютно розовыми лицами в цветущем состоянии, чисто как витринные манекены.

Это была трагедия, которую могло исправить только время в виде трёхсот последующих лет. Или немедленное землетрясение (или приезд на дачу на летние каникулы пятерых внуков с друзьями).