Морис Метерлинк - Жизнь термитов

• Название: Жизнь термитов
• Автор: Морис Метерлинк
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-008974-0

Человечество издавна беспокоил вопрос: одиноки ли мы во Вселенной? Те, кто задумывался над этим, чаще всего устремлялись мыслью в надзвездные миры, гадая, есть ли жизнь, например, на Марсе и как она может при этом выглядеть.

Между тем совсем рядом с нами обитают хорошо знакомые всем существа, жизнь которых нисколько не проще и не скучнее нашей. В их загадочный мир не так просто проникнуть: здесь не помогут вездесущие папарацци, да и сами обитатели ульев и муравейников вовсе не стремятся попасть на страницы светской хроники.

Эта непростая задача оказалась по силам Морису Метерлинку – бельгийскому поэту и драматургу, лауреату Нобелевской премии (1911). Под его поэтическим взглядом, полным доброжелательного внимания, сообщества термитов и пчел предстали во всей красе своих непростых взаимоотношений и стройной логичности внутренней организации. Книги Мориса Метерлинка о пчелах и термитах – блестящий пример того, как простой и гармоничный взгляд на мир позволяет обнаружить массу интересного и поучительного буквально под ногами, а заодно и избавиться от излишнего снобизма и комплекса собственной уникальности.

---

Если все, что мы наблюдали в термитнике, не образует морали, то что же это такое? Вспомните о героическом самопожертвовании солдат, сдерживающих муравьев, пока рабочие замуровывают за ними двери, через которые они могли бы спастись, и тем самым, с их ведома, предают их безжалостному врагу. Не величественнее ли это Фермопил, где еще оставалась надежда? А что вы скажете о муравье, которого сажают в ящик и морят голодом несколько месяцев, после чего он начинает есть самого себя, – жировое тельце и грудные мышцы, – чтобы прокормить своих юных личинок? Почему это не достойно похвалы и восхищения? Потому, что мы считаем все это механическим, фатальным, слепым и бессознательным? По какому праву, и что мы об этом знаем? Если бы кто-нибудь наблюдал за нами так же поверхностно, как мы наблюдаем за ними, то что бы он подумал о руководящей нами морали? Как бы он объяснил противоречивость и нелогичность нашего поведения, безумие наших ссор, наших развлечений и наших войн? Каких бы только ошибок ни наделал он в своих толкованиях! Самое время повторить то, что тридцать лет назад сказал старик Аркель: «Мы всегда видим лишь изнанку судьбы – даже своей собственной».

III

Счастье термитов – это необходимость бороться с безжалостным, столь же умным, но более сильным и лучше вооруженным врагом – муравьем. Муравей появился в миоцене (средний кайнозой), и вот уже два или три миллиона лет, как термиты столкнулись с противником, не дававшим с тех пор им покоя. Можно предположить, что если бы они на него не наткнулись, то теперь прозябали бы в безвестности – в маленьких, беззаботных, ненадежных и слабых колониях. Первое знакомство, естественно, было катастрофическим для жалкого личинкообразного насекомого и изменило всю его судьбу. Пришлось отказаться от солнца, прибегнуть к ухищрениям, тесниться, прятаться в норах, замуровываться, налаживать жизнь в темноте, строить крепости и склады, разбивать подземные сады, обеспечивать питание с помощью своеобразной живой алхимии, придумывать колющее и метательное оружие, содержать гарнизоны, заботиться о необходимом отоплении, вентиляции и влажности и размножаться до бесконечности, чтобы противостоять захватчику сомкнутыми непобедимыми рядами; и, прежде всего, нужно было взять на себя это бремя, научиться дисциплине и самопожертвованию – источникам всех добродетелей, словом, извлечь из невиданной нищеты все те чудеса, которые мы видели.

Что случилось бы с человеком, если бы он, подобно термиту, встретил противника под стать себе – изобретательного, методичного, беспощадного и достойного его? У нас всегда были только бессознательные противники-одиночки; уже тысячи лет мы не сталкивались ни с каким другим серьезным врагом, кроме самих себя. Этот враг многому нас научил – трем четвертям из того, что мы знаем; но он не был посторонним, не пришел извне и не мог дать нам ничего такого, чего бы у нас уже не было. Возможно, когда-нибудь, для нашего же блага, он спустится с соседней планеты или появится с совершенно неожиданной стороны, если только прежде, что гораздо вероятнее, мы сами не истребим друг друга.

Судьбы

I

Вызывает тревогу тот факт, что всякий раз, когда природа наделяет существо, кажущееся разумным, общественным инстинктом, организуя и укрепляя общинную жизнь, отправной точкой которой служит семья и отношения матери к ребенку, то она приводит его, по мере совершенствования сообщества, ко все более суровому режиму, ко все более нетерпимым и невыносимым дисциплине, принуждениям и тирании, к рабской, казарменной или каторжной жизни без досуга и отдыха, немилосердно, вплоть до истощения, вплоть до смерти используя все силы своих рабов, требуя от каждого жертв и горя без пользы и счастья ни для одного из них, – и все это только затем, чтобы продлевать, возобновлять и множить веками своего рода общее отчаяние. Можно подумать, что эти города насекомых, предшествующие нам по времени, представляют собой пророческую карикатуру или пародию на земной рай, к которому движется большинство цивилизованных народов; и, в первую очередь, создается впечатление, будто природа не желает счастья.

Миллионы лет термиты стремились к идеалу, которого они почти достигли. Что произойдет, когда они полностью его осуществят? Станут ли они счастливее, выйдут ли наконец из своей темницы? Маловероятно, поскольку их цивилизация вместо того, чтобы развиваться при свете дня, по мере своего совершенствования все глубже уходила под землю. У них были крылья – их больше нет. У них были глаза – они от них отказались. У них были половые органы (и у наиболее отсталых, например у Calotermes, они есть до сих пор) – они ими пожертвовали. Во всяком случае, как только они достигнут кульминационного пункта своей судьбы, произойдет то, что происходит всегда, когда природа извлекает из той или иной формы жизни все, что она могла от нее получить. Незначительное понижение температуры в экваториальных районах, – также акт природы, – одним махом или за очень короткое время уничтожит целый вид, от которого останутся лишь окаменелости. И все начнется сначала, все станет в очередной раз бесполезным, если только где-нибудь что-нибудь не произойдет и не суммируются последствия, о которых мы не имеем ни малейшего представления, что маловероятно, но, в принципе, возможно.

Если это возможно, то мы почти не испытаем его воздействия. Принимая во внимание предшествующую вечность и бесчисленные возможности, предоставляемые ею природе, становится очевидным, что в других мирах и, возможно, даже на нашей планете, существовали цивилизации, аналогичные нашей или немного ее превосходящие. Воспользовался ли ими наш предок, пещерный человек, и извлекли ли мы сами из них какую-либо выгоду? Возможно, но эта выгода настолько мала и так глубоко погребена в глубинах нашего подсознания, что нам очень трудно ее осознать. Но даже если бы дела обстояли так, то все равно это был бы не прогресс, а регресс, тщетные усилия и чистые убытки.

С другой стороны, можно предположить, что если бы один из этих миров, которыми изобилуют небеса, достиг за прошедшие тысячелетия или достигал бы в данный момент того, к чему мы стремимся, то мы знали бы об этом. Населяющие его живые существа, если только они не чудовища эгоизма (что выглядит не очень-то правдоподобно, коль скоро они оказались настолько умны, что достигли той точки, где, по нашим предположениям, они сейчас находятся), заставили бы нас воспользоваться тем, чему они научились, и, имея за плечами вечность, наверняка смогли бы нам помочь и вывели бы нас из нашей гнусной нищеты. Это тем более вероятно, что, покорив, возможно, материю, они обретаются в духовных областях, где пространство и время не имеют значения и больше не служат препятствием. Не резонно ли полагать, что если бы во вселенной существовало нечто в высшей степени разумное, в высшей степени благое и счастливое, то последствия этого дали бы знать о себе в каждом из миров? И если этого никогда не было, то как мы можем надеяться на то, что это когда-нибудь произойдет?

В основе самой прекрасной человеческой морали лежит представление о том, что нужно бороться и страдать, чтобы становиться лучше, расти и совершенствоваться; но никто не пытается объяснить, зачем беспрестанно начинать все сначала. Так куда же уходит и в каких бескрайних безднах теряется то, что целую вечность росло в нас и не оставило следа? И если Аnima Mundi так беспредельно мудра, то зачем ей эта борьба и эти страдания, которые никогда не кончаются и, следовательно, не кончатся никогда? Почему бы сразу не привести все вещи к совершенству, к которому, как мы полагаем, они стремятся? Потому что счастье нужно заслужить? Но какие заслуги могут иметь те, кто борется и страдает больше своих собратьев только потому, что какая-то внешняя сила вложила в них больше, чем в других, мужества или добродетели, которые их воодушевляют?

Ясно, что в термитнике мы не найдем ответа на эти вопросы; но хорошо уже то, что он помогает нам их задать.

II

Судьба муравьев, пчел и термитов, столь малая в пространстве, но почти бескрайняя во времени, – это прекрасный конспект, вся наша судьба целиком, и сейчас мы держим ее, накопленную веками, в своей ладони. Вот почему ее необходимо изучать. Их судьба предвосхищает нашу, но улучшилась ли она, несмотря на миллионы лет, несмотря на добродетели, героизм и жертвы, которые у нас вызвали бы восхищение? Она немного стабилизировалась и застраховалась от некоторых опасностей, но стала ли она более счастливой, и окупает ли скудная плата громадный труд? Во всяком случае, она постоянно зависит от малейших капризов климата.

На что направлены эти эксперименты природы? Мы этого не ведаем, да и она сама, похоже, не знает, поскольку, если бы у нее была цель, то она научилась бы достигать ее за ту вечность, что предшествовала нашему времени, так как та, что последует за ней, будет иметь ту же величину или ту же продолжительность, что и прошедшая, или, точнее, обе они образуют единое целое – вечное настоящее, где все, чего не было достигнуто, не будет достигнуто никогда. Каковы бы ни были длительность и размах наших движений, неподвижных между двумя бесконечностями, мы всегда остаемся в одной и той же точке пространства и времени.