Артур Хейли - Аэропорт. На грани катастрофы

• Название: Аэропорт. На грани катастрофы
• Автор: Артур Хейли
• Жанр: Литература 20 века
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-17-150557-8

«Аэропорт» – роман-бестселлер Артура Хейли, вышедший в 1968 году. Вымышленный город, где находится крупнейший аэропорт, неожиданно накрывает снежный буран, поэтому все службы работают в экстренном режиме. На сотрудников аэропорта обрушивается одна проблема за другой, от сгинувшей непонятно где машины с продуктами до страшной аварии на борту одного из самолетов. А ко всему прочему добавляются обострившиеся личные проблемы героев, их сложные душевные драмы – вот в такой запутанный клубок сюжетных линий завяжется действие романа, уместившееся в один пятничный вечер. В этот сборник также вошел дебютный роман «На грани катастрофы».

---

– Добрый вечер, Вернон.

– Подготовка к полету начнется на двадцать минут раньше обычного, – предупредил его Димирест. – Я хочу проверить, в порядке ли у вас бортовой журнал и на месте ли все инструкции.

Какое счастье, подумал Хэррис, что жена только вчера проверила инструкции и внесла туда последние изменения. Но еще надо будет просмотреть в экспедиции почту, не то этот мерзавец может потом поставить ему в вину, что он не исправил какой-то пункт, текст которого был утвержден только сегодня. Чтобы чем-то занять руки и успокоиться, капитан Хэррис набил трубку и закурил.

Он почувствовал на себе критический взгляд Димиреста.

– У вас неформенная рубашка.

На секунду Хэррис не поверил, что его коллега говорит это всерьез. Но когда понял, что тот и не думает шутить, лицо его стало цвета спелой сливы.

Форменные рубашки вызывали крайнее раздражение у пилотов не только «Транс-Америки», но и других авиакомпаний. Рубашки эти приобретались у поставщиков авиакомпании и стоили девять долларов; они были плохо сшиты, притом из материала весьма сомнительного качества. В обычном же магазине можно было купить рубашку куда лучше и дешевле, причем по виду она почти не отличалась от форменной. Многие пилоты ходили поэтому в неформенных рубашках. В том числе и Вернон Димирест. Энсон Хэррис не раз слышал, как презрительно отзывался Димирест о рубашках, поставляемых компанией, и противопоставлял им те, которые носил сам.

Димирест велел официантке подать кофе и примирительно сказал Хэррису:

– Ничего страшного. Я не напишу в рапорте, что видел вас в неформенной рубашке. Только переоденьтесь до того, как явитесь на мой корабль.

«Сдержись! – сказал себе Энсон Хэррис. – Великий Боже, дай мне силы! Только бы не сорваться – ведь именно этого добивается сукин сын. Но почему? Почему?»

Ладно. Ладно, решил он про себя: он проглотит обиду, сменит рубашку и наденет форменную. Он не даст Димиресту повода упрекнуть его хоть в чем-то – пусть даже в самой малости. Правда, не так-то просто будет добыть сегодня форменную рубашку. Наверное, придется одолжить ее – поменяться с кем-нибудь из капитанов или первых пилотов. Когда он скажет, зачем ему это нужно, никто не поверит. Он сам еле поверил своим ушам.

Ну ничего, у Димиреста тоже будет контрольный полет… и пусть он поостережется… и в очередной раз, и во все последующие. У Энсона Хэрриса немало хороших друзей среди старших пилотов. И уж он позаботится о том, чтобы Димиреста заставили надеть форменную рубашку, заставили следовать правилам во всем – во всем, вплоть до мелочей… А не то… Эта хитрая сволочь еще попомнит его, мрачно подумал Хэррис. Уж он постарается, чтобы попомнил.

– Эй, Энсон! – В голосе Димиреста звучал смешок. – Вы сейчас откусите мундштук у своей трубки.

Ведь и в самом деле чуть не откусил. Вспомнив сейчас эту сцену, Вернон Димирест хмыкнул. Да, полет будет легкий – для него.

Лифт остановился на четвертом этаже, и мысли Димиреста вернулись к настоящему. Он вышел в коридор, застланный ковром, и уверенно свернул налево – к квартире, которую Гвен Мейген занимала вместе со стюардессой «Юнайтед эйрлайнз». Димирест знал от Гвен, что ее соседки не будет дома – она улетела в ночной рейс. Он по обыкновению отстучал на звонке свои инициалы азбукой Морзе – точка-точка-точка-тире тире-точка-точка, – затем вошел, воспользовавшись тем же ключом, которым отпер дверь подъезда.

Гвен была в душе. Он услышал шум воды. Когда он подошел к двери ее спальни, она окликнула его: «Вернон, это ты?» Даже сейчас, перекрывая шум душа, голос ее звучал мягко и мелодично. И Димирест подумал: «Неудивительно, что Гвен имеет такой успех у пассажиров». Он сам видел, как они буквально тают – особенно мужчины, – когда она с присущим ей обаянием обращается к ним.

Он крикнул в ответ:

– Да, крошка.

Ее тонкое белье лежало на постели: нейлоновые трусики; прозрачный лифчик телесного цвета и такого же цвета пояс с резинками, комбинация из французского шелка с ручной вышивкой. Гвен носила обычную форму, но любила, чтобы под ней было дорогое белье. Кровь быстрее побежала по жилам Димиреста, и он нехотя отвел глаза от соблазнительных вещиц.

– Я рада, что ты пришел пораньше, – снова крикнула она. – Мне хотелось поговорить с тобой до полета.

– Отлично – время у нас есть.

– Если хочешь, можешь пока приготовить чай.

– О’кей.

Она приучила Вернона к английской манере пить чай в любое время дня, хотя прежде, до их знакомства, он вообще не любил чай. А теперь он так к нему пристрастился, что даже пил чай дома; это крайне удивляло Сару, особенно когда он требовал, чтобы чай был заварен по всем правилам, как учила его Гвен: сначала нагреть чайник, потом кипящей водой заливать чай.

Он прошел в крошечную кухоньку, где ему было все знакомо, и поставил чайник на конфорку. Потом отыскал в холодильнике пакетик молока, вылил его в молочник, отпил немного сам, а остальное поставил обратно. Он, конечно, предпочел бы виски с содовой, но, как большинство пилотов, уже за сутки до полета не брал в рот ни капли спиртного. По привычке он посмотрел на часы – было без трех минут восемь. И он машинально подумал о том, что в аэропорту сейчас уже кипит работа и какие-то люди готовят для него элегантный, рассчитанный на большие расстояния «Боинг‑707», на котором он будет совершать свой пятитысячемильный полет в Рим.

В ванной закрыли кран, вода перестала литься. И в наступившей тишине Димирест снова стал весело напевать: «О соле мио».

Глава 7

Резкий, холодный ветер по-прежнему бушевал над аэропортом, по-прежнему валил густой снег.

Сидя в своей машине, Мел Бейкерсфелд вдруг снова почувствовал озноб. Полоса три-ноль и застрявший на ней самолет остались позади; теперь Мел направлялся к полосе один-семь, левой, по которой только что прошли снегоочистители. Откуда этот озноб? – подумал он. Дает себя знать холод или боль в покалеченной ноге, или это опять предчувствие беды, которое возникло у него недавно?

Ногу Мел повредил шестнадцать лет назад у берегов Кореи, когда служил в морской авиации и летал с авианосца «Эссекс». Тогда, за полсуток до рокового вылета (он это отчетливо помнил), у него возникло предчувствие беды. Это не был страх – подобно многим своим коллегам он научился жить рядом с опасностью, – а скорее подсознательная уверенность в том, что на него надвигается что-то неотвратимое и это может кончиться гибелью для него. На другой день в бою с МиГ‑15 самолет Мела подстрелили над морем.

Он сумел немного спланировать, но левая нога у него попала под педаль и там застряла. Самолет быстро погружался в воду – он шел ко дну со скоростью кирпича, – и Мел, выхватив охотничий нож, в последнем, отчаянном усилии полоснул по педали и по ноге. Уже под водой ему каким-то чудом удалось высвободить ногу. И он вынырнул, преодолевая адскую боль.

Целых восемь часов его носило по волнам, и он уже начал терять сознание, когда его подобрали. Потом он узнал, что перерезал себе сухожилия, и нога у него перестала сгибаться в щиколотке.

Со временем флотские медики подлечили ему ногу, но с тех пор Мел уже не летал. Правда, боль время от времени вдруг возвращалась, всякий раз напоминая о том, как много лет назад инстинкт предупреждал его о надвигавшейся беде. Вот такое же предчувствие появилось у него и теперь.

Осторожно ведя машину, чтобы не сбиться в темноте с пути, Мел продвигался к полосе один-семь, левой. По словам руководителя полетов, именно эта полоса будет нужна диспетчерам, когда переменится ветер, а он, судя по прогнозам, должен был вот-вот перемениться.

В настоящее время в аэропорту пользовались двумя полосами – два-пять и один-семь, правой. А всего взлетно-посадочных полос было пять. И здесь, на этих полосах, вот уже три дня и три ночи буран давал аэропорту жестокий бой.

Самой длинной и широкой была полоса три-ноль, перекрытая «боингом» компании «Аэрео Мехикан». (Если ветер изменится и самолет будет подлетать с противоположной стороны, ее можно заменить полосой один-два.) Она была почти в две мили длиной и шириной с городской квартал; в аэропорту шутили, что с одного ее конца не видно другого, потому как Земля-то ведь круглая.

Остальные четыре полосы были на полмили короче и гораздо уже.

С тех пор как начался снегопад, все полосы непрерывно расчищали, освобождали от снега, подметали и посыпали песком. Машины – с ревущими дизелями стоимостью в несколько миллионов долларов – останавливались лишь для заправки или смены обслуживающего персонала. Этой работы никто из пассажиров не видел, потому что самолеты выпускали уже на расчищенную полосу и притом лишь после того, как ее поверхность была осмотрена и признана безопасной. На этот счет существовали очень строгие правила. Полдюйма твердого снегового покрова или три дюйма пушистого снега – максимум, что разрешалось оставлять на полосе, используемой реактивными самолетами. Если оставить более толстый покров, снег будет всосан двигателями и они могут заглохнуть.