Розалин Майлз - Незаконнорожденная

• Название: Незаконнорожденная
• Автор: Розалин Майлз
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 0-330-30-977-3,5-7027-0196-8

Роман написан в форме мемуаров английской королевы Елизаветы Первой, правившей в 1558-1603 гг. Долгая, полная приключений жизнь позади. Королева вспоминает дворцовые интриги и религиозные войны, которые одних ее сподвижников привели к вершинам власти, а других — на эшафот. Она пишет о своем отце, короле Генрихе VIII, убийце ее матери; о двоюродной сестре Марии Стюарт, павшей жертвой в борьбе за престол; о себе самой — забитой девочке, превратившейся в великую правительницу…

---

— А что, если, мои добрые лорды, — пробормотал Ризли яростно, но тихо, словно едва осмеливался говорить, — что, если Господь захочет избавить принца от тягот земной жизни и до срока возвести его к венцу вечному?

Паджет резко отступил назад, зыркнул пронзительными серыми глазами.

— Опасные речи, Ризли!

Ризли зло сплюнул на свежесрезанный зеленый тростник под ногами.

— Разве только старые умирают?

— Все в руках Господних! — сурово оборвал его Кранмер. — И мы, и то, что нам предстоит. Да будет воля Его!

Словно услышав эти слова, Мария повернула худую шею и близоруко взглянула в нашу сторону.

— Сестра! — позвала она (меня она не видела, только различала мое новое алое платье). — Елизавета, иди сюда, познакомься — это милорд Гардинер, епископ Винчестерский.

Уходя, я поймала последнюю реплику Ризли:

— Если папистка Мария спелась с Гардинером, за ним стоит приглядеть…

Позади низкорослой худышки Марии высился дородный мужчина в епископской мантии и с большим наперсным крестом. За ним, молчаливо ожидая его приказаний, толпились клирики помельче.

— Эта девочка — леди Елизавета? Епископ Гардинер спесиво нахмурился, его глубоко посаженные глазки не соизволили заглянуть в мои. Лицо смуглое, нос хищно изогнут, грубое обхождение больше пристало бы завсегдатаю пивных, чем служителю Божию. Хмурые кустистые брови, изрытая оспинами кожа пугающе безобразны, зато красный рот под жесткими усами — мягкий и безвольный, как у женщины.

Он не может не знать, кто я! Зачем же это грубое притворство? Однако Мария глядела на него с таким обожанием, что не замечала ничего вокруг. С трудом она отвлеклась на меня.

— Его преосвященство наставлял меня, сестрица, во… во многом. — Снова восторженный взгляд, который гордый прелат принял как должное. — Познакомься с ним, Елизавета, молю тебя, ради спасения твоей души.

— Души, миледи? — рявкнул герцог Норфолк, сердито хватаясь за рукоять шпаги. — Все идет гладко, покуда заботиться о душах предоставляют его преосвященству и иже с ним. А вот наши дела — телесные! Если король намерен воевать во Франции, нам нужны люди — люди и деньги! И в Нидерландах тоже…

Я незаметно отошла. Свадьба отца, способность новой мачехи произвести потомство, любовь Марии к Богу — или к епископу? — всего этого для моего десятилетнего ума было более чем достаточно. Надо сознаться, многое я не стала тогда обдумывать, оставила на потом и забыла. Вскоре меня вновь отослали от двора, и мы с Кэт и фрейлинами вернулись к тихой жизни в Хэтфилде, Гертфордширском захолустье. И здесь Судьба, зная, что меня ждет, позволила мне проспать остаток детства тем сном невинности, от которого все мы пробуждаемся слишком рано.

Глава 2

Он приехал на Благовещенье, в марте лета Господня тысяча пятьсот пятьдесят шестого. В тот год весна была дружная, ее дыхание проникало в затхлые, завешанные на зиму покои, в холодные, заброшенные углы. Сама природа словно радовалась уходу суровой зимы. Раскинувшийся на холме Хэтфилд подставил сияющее утреннее лицо новорожденному солнцу. Зима умирала, пробуждалась новая жизнь, в хлевах день и ночь ревели, тоскуя по коровам, быки.

У тех, кто живет в домах, тоже играла кровь. Покой старого поместья все чаще нарушали шепот и грудной смех; мои ровесницы вздыхали о суженом или мечтали увидеть его во сне в канун дня святой Агнессы. Однако я встречала свою четырнадцатую весну, думая о другом, — игры матушки-природы еще не влекли меня.

В ту пору моей любовью были книги. С замиранием сердца бежала я по темным коридорам, чтобы поспеть на урок прежде наставника, и голова моя была забита выученным вчера:

«Могущество Рима в те дни было столь велико, что многие злоумышляли захватить верховную власть. И среди них Катилина, муж многих добродетелей, но поддавшийся великой алчности и властолюбию…»

Черная молчащая фигура на фоне окна показалась мне выходцем с того света. Я замерла на пороге — солнце слепило глаза — и сказала про себя: «Сгинь!» Привидений я не боялась, зная: это не что иное, как мы сами, вернее, то, что с нами станет потом.

Однако он развернулся, как змея, и двинулся на меня. Я закрыла глаза и прижала к себе книги, так что окованный медью угол Псалтири впился в грудь. «Conserva me, Domine… Сохрани меня. Господи, только на Тебя уповаю…».

— Леди Елизавета?

В ярком утреннем свете передо мной по-прежнему стоял человек в черном с головы до пят. В черном, но одет богато — видно, что придворный, и не из последних, судя по мерцанию расшитого золотом атласа, по лоснящимся шелковым чулкам. В глазах его вспыхивал тот же холодный блеск, словно на подернутой пленкой стоячей воде.

— Сэр?

Я видела его впервые, однако я давно не была при дворе, а новые люди появляются там часто. Эдакую сороку заметишь в любом обществе. На шее — алмазное ожерелье, на шляпе, которую он снял с головы, блеснули плоскогранные алмазы размером с ноготь. Поклонился он низко, но как-то небрежно. Судя по речи, он учился в университете, но свой вызывающий тон усвоил явно не там. Черные, как у ящерицы, глаза на старчески-юном лице смотрели прямо на меня.

— Я прислан отвезти вас ко двору, мадам. Мы отбываем немедленно.

— Ко двору? Но моя гувернантка мистрис Кэт ничего об этом не знает! Мои домашние не могут собраться в одну секунду. Мои фрейлины…

— Мистрис Эшли уведомлена — сейчас она занята сборами, вместе со всеми вашими фрейлинами и кавалерами.

Он замолчал и вновь взглянул угрожающе-дерзко.

У меня кровь прихлынула к лицу.

— Сэр, я возражаю…

Его ответ выбил почву у меня из-под ног:

— Неужели вы посмеете противиться воле вашего отца — короля?

— Король?

— ..велел поторапливаться. Когда высшие приказывают, — он мрачно усмехнулся, — низшие повинуются. А в вашем положении, миледи, не следует прекословить королю.

У меня перехватило дыхание.

— В моем положении?.. Он пожал плечами.

— Мадам, кто будет столь неучтив, чтобы напоминать об измене вашей матери и о той форме, которую эта измена приняла? — Снова пауза. — Однако и король, и великие мира сего подчиняются судьбе — силе, над которой никто не властен…

Вокруг него плясали пылинки, солнце согревало золоченые дубовые рамы, со двора веяло сладким медвяным ароматом сот. От страха мне ужасно захотелось есть. О зеленое стекло беспомощно билась мушка, такая же черная против света, как и мой посетитель. За окнами солнце заливало парк, ярко освещало большую восточную галерею, вспыхивало огнем на бутонах в саду. На полях из влажной земли поднимались всходы, бальзамин у дороги, казалось, осыпали падучие звездочки.

В углу оконной рамы, в сплетенной недавно паутине, притаился огромный черный паук. Мушка почуяла опасность, затрепыхалась еще отчаянней — и еще больше запуталась в розовых сетях. Теперь паук расправил длинные, черные, мохнатые ноги и двинулся к жертве.

Domine, conserva me…

Я бросилась в угол и порвала паутину, высвободила мушку, открыла окно и проследила взглядом, как она улетает в чистое голубое небо. Потом повернулась к черному гостю и, натянутая, как струна, удостоила его улыбкой — под стать его собственной.

— Мы все — слуги Его Величества, — произнесла я благоговейно, сложив ладони в жесте девической покорности. — А забуду моего господина, пусть забудет меня Бог, как учит нас Библия. Пусть будет, как желает король.

И, чтобы довершить впечатление, присела в глубоком реверансе.

Он оторопело сморгнул, но тут же пришел в себя и ответил поклоном — его берет описал в воздухе идеальную черную дугу.

— В таком случае, я последую за вашей милостью ко двору.

— А ваше имя, сэр? Чтобы мне величать вас, как положено?

— Мое имя, миледи, не имеет ни малейшего значения. Я всего лишь посланник тех, кто стоит неизмеримо выше, и смиренный, преданный слуга вашей милости.

Вот он опять, этот многозначительный тон, этот знакомый, пристальный взгляд. Все во мне возмутилось. Он еще смеет ставить себя выше меня, королевской дочери? Что он знает такого, чего не знаю я?

— До свидания, миледи. — Он повернулся к дверям.

— Сэр… — Я выдавила небрежный смешок. — Что нового при дворе? Как мой отец король? И мадам королева?

Он изобразил еще одну фальшивую, мимолетную улыбку.

— Вы все увидите сами, миледи. Мне хотелось его убить.

— Но разве вы не привезли придворных сплетен в нашу забытую Богом глушь?

С неимоверной тщательностью он надел берет и поправил матовые черные локоны.

— Вам недолго оставаться в этой глуши. — Вытащил расшитые золотом перчатки, расправил кружева. — Что до новостей, мадам Елизавета… — Комната внезапно наполнилась угрозой. — Я же сказал, вы все увидите своими глазами — или услышите своими ушами.

Он повернулся на цветных каблуках и вышел.

В комнате стало холодно и пусто, словно сквозь нее прошел дьявол. Стук каблуков затихал в темной галерее. Я ухватилась за край стола и постаралась превозмочь стиснувший сердце страх.