Розалин Майлз - Незаконнорожденная

• Название: Незаконнорожденная
• Автор: Розалин Майлз
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 0-330-30-977-3,5-7027-0196-8

Роман написан в форме мемуаров английской королевы Елизаветы Первой, правившей в 1558-1603 гг. Долгая, полная приключений жизнь позади. Королева вспоминает дворцовые интриги и религиозные войны, которые одних ее сподвижников привели к вершинам власти, а других — на эшафот. Она пишет о своем отце, короле Генрихе VIII, убийце ее матери; о двоюродной сестре Марии Стюарт, павшей жертвой в борьбе за престол; о себе самой — забитой девочке, превратившейся в великую правительницу…

---

Он повернулся на цветных каблуках и вышел.

В комнате стало холодно и пусто, словно сквозь нее прошел дьявол. Стук каблуков затихал в темной галерее. Я ухватилась за край стола и постаралась превозмочь стиснувший сердце страх.

Измена моей матери… форма, которую эта измена приняла.

Глухой стук каблуков замер. Наступила долгая тишина. В следующую минуту в комнату вбежала верная Кэт. За ней, в развевающейся мантии, вошел мой наставник, мастер Гриндал. Оба прятали глаза.

— Как могло случиться, Кэт, — спросила я нарочито ровным голосом, — что этот… этот придворный вошел, не предупредив, и застал меня одну, без присмотра воспитательницы или другой женщины?

Милое круглое лицо Кэт было искажено гневом и страхом, ее маленькое тело тряслось от обиды.

— Мадам, он так велел!

Я не могла сдержать ярость.

— Велел? Он велел? А кто он такой, Кэт, чтобы распоряжаться в моем доме?

— Мадам, он показал нам королевский приказ!

— Подписанный самим королем?

— Позвольте мне, миледи. — Высокий, худощавый мастер Гриндал выступил вперед и неуклюже поклонился. — Мы с мистрис Эшли, — он кивнул в сторону Кэт, — изучили бумаги этого утреннего посланца. Они и впрямь подлинные и скреплены личной печатью короля.

Значит, все правда. Приказ подписал либо сам король, либо кто-то из ближайших советников.

— О, миледи! — Кэт, бледная как смерть, заламывала свои пухленькие ручки.

Мне было нестерпимо видеть ее страдания. Десять лет она была мне верной наставницей, воспитательницей, больше чем матерью. Всего лишь год назад она еще крепче привязалась ко мне, выйдя замуж за родственника моей матери — моего старшего кавалера, Джона Эшли.

За последнее время я заметно вытянулась (ростом я пошла в отца) и скорее с удивлением, чем с радостью обнаружила, что смотрю на нее сверху вниз. Однако я никогда не стала бы нарочно ее унижать или ставить под сомнение ее авторитет.

— Ладно, — сказала я как можно веселее, — значит, у нас есть приказ короля, в котором выражена его воля. Едем ко двору! Когда?

Озабоченность Кэт приняла теперь новое направление: она вздохнула так тяжко, что натянулась шнуровка на груди.

— Он говорит, прямо сейчас! — Кэт потянулась к связке ключей на поясе. — Но мне надо еще переделать кучу дел! Сегодня мы с мастером Парри должны проверить счета, потом…

— Тогда скажи ему, Кэт, — меня саму удивил мой спокойный голос, — что здесь ты хозяйка, а не он. Мы выедем по твоему слову, не по его. Такова моя воля. Так и скажи ему.

Озабоченное лицо Кэт просветлело.

— Скажи ему… — Я на минуту задумалась. — Что я во всем дочь своего отца. Еще скажи, что отец меня не забывает, так что и он пусть не забывается — а то ему не поздоровится!

Кэт кивнула, глаза ее зажглись праведным негодованием.

— И еще скажи, — я дерзко улыбнулась Гриндалу, — что у меня урок! И покуда он не закончился, мы с мастером Гриндалом бродим по Древнему Риму в обществе Цицерона и мерзостного Катилины!

Кэт присела и убежала. Гриндал подошел к столу и положил на него сумку с книгами. Солнечный луч прыгал на его ветхой ученой мантии, на пыльной шапочке, на волосах, причесанных с одной стороны и всклокоченных с Другой.

Однако по сравнению с черным утренним гостем он казался мне ангелом красоты. Да и не только сегодня: вот уже три года он самоотверженно руководил моими штудиями, а через них — становлением моего ума. Он научил меня думать и спрашивать; он ненавидел слепую веру, вбиваемую силой, ту веру, которой придерживалась моя сестра Мария — ее воспитывали в испанском духе и пороли каждый день. Мадам Екатерина Парр сама выбрала его мне, когда стала королевой. Она в письмах советовала ему, что мне читать, к тому же он переписывался со своим Кембриджским наставником, мастером Эскемом. Вместе с Кэт он был частью моей души, более того, одним из ее проводников. Я, не задумываясь, доверила бы ему свою жизнь.

Сейчас, открывая сумку, он был странно погружен в свои мысли. Из сумки он вынул пачку писем и тщательно спрятал за пазуху. Потом выложил на стол учебные принадлежности: перья, чернильницы, букварь и даже мою старую грифельную доску. Я села, открыла вчерашний урок и с чувством прочла:

«Как повествует Саллюстий[7], когда великий Цицерон был римским консулом, восстал человек суетный и мерзкий, именем Катилина. Сей Катилина презирал закон и доброе управление, он жаждал только власти, которую надеялся снискать хитростью, силой или кровью. Он возмущал простонародье, после поднялся и пошел на самый Рим. Его гнусное тщеславие…»

— Власть всегда влечет! — настойчиво, но тихо перебил мой ментор. — Ярче червонного золота, искуснее женских чар и всегда… всегда!

Для начитанной по истории девочки это была не новость.

— Учитель?

— Всегда! Суетные, алчные и честолюбивые люди рвутся к власти! — Он рассеянно провел рукой по волосам. — Они собираются вокруг каждого трона! Даже здесь!

Здесь? Не о черном ли это посетителе? Или о дворе? Кто эти люди?

Гриндал прочел вопрос в моих глазах.

— Довольно Саллюстия! — быстро проговорил он. — Вы захватили с собой басни, миледи? Эзоповы?

Мои пальцы потянулись к знакомому кожаному томику.

— «Басня о состарившемся Льве, повелителе Зверей, когда он лежал при смерти».

Повелитель… состарившийся… при смерти. Я не могла отыскать страницу. Тонкая ладонь Гриндала накрыла мою, голос снизился до шепота:

— Вообразите, мадам, что старый Лев, умирающий повелитель, оставил совсем немногочисленное потомство. И сейчас все животное царство ждет, кому он передаст трон.

За оконным переплетом возникали и стихали ласковые утренние шумы. Высоко в небе пел жаворонок. Однако в залитой солнцем классной комнате стояла тишина.

— Свою старшую, молодую львицу Лев отослал в пустыню, затем что не ужился с первой супругой. Однако там, в пустыне, львица наша друзей, и многие собрались вокруг, кто сочувствовал ее невзгодам. Теперь она собирается заявить о своих правах, и приверженцы ее накапливают силы.

Мария. Моя старшая сестра Мария. Мой отец развелся с ее матерью, отрекся от Марии и сделал ее прочь.

Мария копит силы — против меня?

Гриндал с опаской глянул через плечо. За дверью на стене висел ковер; по Рождественским играм я знала, что за ним легко может спрятаться человек.

Мне показалось, что ковер шевельнулся. Я повернулась к Гриндалу, но он смотрел в стол, на перистые золотые извилины дубовых волокон.

— Скажем больше, — прошептал он. — У старого Льва, умирающего повелителя, есть еще отпрыск женского пола, младшая львица, и что она любезнее отцовскому сердцу и ближе ему по образу мыслей.

Это обо мне.

Больше не о ком.

— У нее тоже есть приверженцы, те, кто любят ее и новую веру. Однако сестра ее входит в силу, и эти люди напуганы. Их письма вскрывают, их собственные слова обращаются против них. — Он постучал пальцами по запрятанным в мантию письмам. — Так что сейчас они пребывают в смятении и неведении. Друзьям маленькой львицы приказано… отвернуться от нее… предать ее.

Гриндал смолк. За ковром что-то зашуршало. Я встала, оправила платье — пальцы, коснувшиеся шершавого бархата, были потны — и шагнула к двери.

Предать…

В дверях меня затрясло, однако рука продолжала тянуться к занавесу. Я узнаю, кто меня предает, пусть это будет стоить мне жизни.

«Каждый свой собственный Эдип, говорит Софокл, рожденный разрешить загадки своего неведения».

Ну и дурочку же я сваляла! За ковром было пусто. Серая мышка пробежала вдоль стены — ее шуршанье и достигло моих чутких со страху ушей. Я села рядом с Гриндалом и взяла Эзопа — руки у меня еще дрожали.

— Вы говорили, сэр: «Маленькая львица! Предадут ли ее?».

Молчание. Гриндал вздохнул, отодвинул букварь в серебряном чеканном переплете — давнишний подарок Кэт — и взял книгу изречений.

— Давайте займемся грамматическим разбором, миледи.

Его тощий палец уткнулся в латинский стих.

Si labat fortuna,

Itidem amid collabascunt:

fortuna amicus invenit.

— Плавт. — сказала я наугад и начала переводить:

— «Когда отворачивается удача, отворачиваются друзья; друзей обретешь с удачей».

Что Гриндал хочет этим сказать: что друзья со мной, лишь пока мне улыбается Фортуна? Остальные не в счет. Но Гриндал?..

— Еще одно упражнение, мадам Елизавета.

Он потянулся за доской и коряво, даже сердито, вывел слова, которых я прежде не видела:

VIDE AMPLISQUE ETIAM.

Таких простых упражнений мне не задавали давно — с тех пор как мы с Кэт начинали учить латынь, десять лет назад.

Я мысленно повертела фразу и торопливо перевела:

— Vide amplisque etiam? смотри и смотри снова.

— Нет! Неверно! Еще раз! Еще раз! Снова. Лихорадочный жест, которым он сопроводил свои слова, окончательно уверил меня в важности задания.

Я попыталась перевести иначе — получилось довольно коряво: