Георгий Марчик - Прекрасная папиросница

• Название: Прекрасная папиросница
• Автор: Георгий Марчик
• Издательство: Буквица
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1992

---

Писатель нежился в ванне и грезил о прекрасной папироснице. Не будучи практичным человеком, он все же наметил план, как достать пять рублей. Он решил продать сюжет рассказа своему коллеге прозаику Клыкастому — очень милому, толстому человеку с тонкими ногами, у которого к тому же можно гостеприимно согреться и попить чайку.

На большее не рассчитывал — Клыкастый был трезвенником. Ходили, правда слухи, что он пьет вмертвую под замок, то есть закрывается и неделю хлещет так, как не снилось ни одному выпивохе во всем околотке. Но мало ли о чем болтают досужие обыватели. Посвежевший и помолодевший писатель вышел на улицу.

К ночи мороз усилился, мокрое белье на нем олубенело, топорщилось острыми углами, глухо стукало словно просилось наружу… Под режуще холодным ветром гремела жестяная грудь луны. Но сейчас она уже не манила к себе — писатель замерз. Даже пупок у него превратился в сосульку.

Он подошел к дому Клыкастого, вошел в пахнущий паутиной подъезд, на гремящем лифте поднялся вверх, на площадке нажал кнопку музыкального звонка. Через несколько минут ему открыли дверь, помогли снять пальто, шапку, провели в гостиную, усадили в полукресло и таким образом, как понял писатель, сразу ограничили зону его передвижения по квартире.

Спустя две минуты — кинематографически быстро на столе перед писателем уже стояла закуска — на хрустальных блюдах папиросными ломтиками — для удобства пережевывания — нарезанная колбаса, подсохший кусочек сыра с отломленным уголком, две любительских карамельки к чаю и, наконец, сам чай, из заботы о здоровье веселого гостя желтенького цвета — крепкая заварка, как известно, вредна. Клыкастый сел напротив писателя и, устремив на него умильный взгляд, сказал: „Ну?" Другой бы может и стушевался от такого внимания, но не писатель. Жена Клыкастого сидела сбоку, даже чуть сзади — так что он целиком был в поле зрения. „Крепко окружили", — подумал писатель.

Он прихлебывал теплый чай вприкуску с карамелькой и беседовал с хозяином. Клыкастый выписывал научно-популярные журналы и был очень эрудированным человеком.

— А скажите, — говорил он, — если все улицы нашего города соединить и вытянуть по прямой, то получится очень большое расстояние. Верно?

— Хотите сюжет? — напрямую спросил писатель. Он держал в руке стакан чая, как чашу изгоняющий из нее яд Иоанн Евангелист на знаменитом полотне Эль Греко. — Всего за пять рублей. Вы сможете сделать из него роман или пьесу.

Клыкастый с готовностью кивнул. Писатель стал рассказывать.

— Некий гражданин приехал в Дом отдыха. Это был я, — смущенно признался писатель. — Ему, то есть мне, в первую же ночь до утра мешал стук кровати в стену из соседней комнаты. Утром он, то есть я, подошел к женщине, живущей в соседней комнате, и спросил как получилось, что всю ночь спинка ее кровати стучала в мою стену. Но вместо ответа она молча влепила ему, то есть мне пощечину и ушла. Ну, как? Стоит этот сюжет пять рублей?

— А скажите, — заговорил Клыкастый, загадочно улыбаясь, — если все толчки кроватей о стены, то есть механическую энергию, преобразовать в электрическую, смогло бы человечество преодолеть энергетический кризис? Как вы считаете? Ой! — вскрикнул он. — Откуда это?

У ног писателя на паркете образовалась небольшая лужа воды.

— А, — сказал он, поднимаясь, — не обращайте внимания. Это с меня. Я постирал белье, но не выкрутил. Ну, я пошел. Пока. Спасибо за угощение. — Он оделся в прихожей, поспешно вышел, спустился вниз, на гремящем лифте и вышел на студеную улицу. Белье быстро вновь олубенело и не облепляло тело, как в теплой комнате. „Хорошие люди, — благодарно подумал он о Клыкастых, — душевные. Чаем угостили, отогрели. Пойду-ка к Захирееву. Может он купит сюжет?"

Писатель остановился у бетонного столба, скобкой загнутого вверх, в сторону середины улицы, и, подняв вверх голову, смотрел на дугу фонаря над головой. Ему казалось, что он летит куда-то в темное бесконечное пространство вместе с этой дугой, бетонным столбом, плохо иллюминированной улицей. В столб с жалобным шелестом ударяла струя, такая же желтенькая, как чай, которым его только что угощали.

Чтобы не остыть, писатель быстро шел по темной улице, и олубеневшее белье гремело на нем как железный лифт, на котором он не так давно поднимался и опускался.

Захиреев впустил его, не выразив на своем худом лице с блуждающим взглядом никаких эмоций.

— Проходите, — равнодушно сказал он, скользнув взглядом по рукам и карманам гостя — контура бутылки не угадывалось — и жестом указал в направлении кухни. Писатель, не раздеваясь, последовал туда, за ним — хозяин. Они уселись за стол. Захиреев выжидающе смотрел на писателя. Взгляд его был холодным, недобрым. Кадык на худой шее выпирал вперед как острый клык. „Не вовремя я пришел, — подумал писатель. — Видно оторвал его от работы. Многоречив, напорист, но все равно его романы умрут в один день с автором. Нет, у него не разживешься пятеркой, это сразу видно, но делать нечего, раз уж пришел…"

— Хотите выпить? — казенным голосом спросил Захиреев, в упор глядя на писателя.

— Нет, нет, — поспешил отказаться писатель. — Я по делу. Хочу предложить вам один сюжет. Может пригодится. «Нет, у него пятерку не попросишь. Оплюет потом так, что до конца жизни не отмоешься».

Захиреев ждал, в упор глядя на незваного гостя.

— Некий человек, — неуверенно начал писатель, а сам подумал: „Черт его знает, зачем я это говорю…", женился на одной одинокой женщине. Вообще-то он был брачным аферистом, но она не знала этого. Стал он-с ней жить. Жили они дружно, любили друг друга. Когда его поймали, она часто вспоминала и жалела его, говорила, хоть он и был брачный аферист, но какой он был нежный и ласковый, как любил меня, как заботился. Ни с одним мужчиной его сравнить не могу.

— Какой же он был к черту брачный аферист, если он женился на ней и жил с ней, — вскрикнул Захиреев, в упор глядя на писателя своими без умными глазами, будто поймал с поличным на месте преступления. Писатель поежился, он уже стал бояться этого, проникающего сквозь кожу, взгляда.

— Он на самом деле был брачным аферистом, — виновато пояснил писатель, — и вначале женился на ней с преступными целями, но потом узнал ее ближе и полюбил.

— Чепуха какая-то, — Захиреев пожал плечами, — за что же его тогда посадили? — Ладно, продолжайте, если уж начали.

— За что его посадили, я тоже не знаю, — Сухо сказал писатель. — И не обязан знать — я ведь не следователь. Так вот, приводит он как-то домой своего приятеля — такого же жулика, как и сам, но не отмытого — заросшего щетиной, всклокоченного, да еще выпившего, спина и плечи в мелу, костюм в грязи и в перьях и говорит жене: „Знакомься, это мой сын". Та чуть в обморок не упала. „Да, он старше тебя", — говорит. „Нет, не старше, мы одногодки. Я его усыновил. Не бойся, он добрый, ласковый парень".

— Ну и что же дальше? — с недоверчивой язвительностью спросил Захиреев. Он был начисто лишен чувства юмора.

— Стал приемный сын жить у них. Отмылся, отоспался и оказался очень приятным молодым человеком. Они с женой брачного афериста ближе узнали друг друга и полюбили.

— А что же брачный аферист? — возмущенно спросил Захиреев. — Он ведь тоже любил свою жену.

— Да, не совсем складная история, — вздохнул писатель, — не знаешь, как свести концы с концами. Впрочем, оставляю это на ваше усмотрение. Ну как, годится для романа?

— Послушайте, — мрачно сказал Захиреев. — Что вы мне голову морочите? Скажите прямо, что вам надо?

— Займите пять рублей, — попросил писатель, увиливая от прямого уничтожающего взгляда Захиреева. — Честное слово, отдам. Как только получу первый же гонорар.

Захиреев скрестил руки на груди и надменно, словно принц на нищего, смотрел на жалкого коллегу.

— У меня есть все, кроме свободного времени, — сказал Захиреев. — Заходите, всегда рад вас видеть. — Он глянул под ноги гостя, увидел лужу воды, лицо его выразило крайнюю степень удивления. — Что с вами?!

— Э, не беспокойтесь, — с досадой махнул писатель рукой. Это совсем не то, что вы подумали. Просто я был в бане и не выкрутил белье. На морозе оно залубенело, а здесь в тепле, оттаяло. Дайте тряпку, я подотру, а то мы наследим.

— Ничего, мы сами, — сквозь зубы процедил Захиреев.

Писатель затылком чувствовал, что он едва сдерживается, чтобы не вытолкать его в шею и поспешил закрыть за собой дверь.

„Сволочь! — в сердцах вырвалось у него на морозной улице. — Сукин сын. Дерьмо, оборотень какой-то, а не человек. Надо искать добрых людей, а злых обходить за версту. Черт меня дернул пойти к нему на поклон. Стоп! Это идея. Пойду к Нетаковскому. Он выручит".

Слово „черт" и натолкнуло писателя на мысль пойти к старому веселому одноногому поэту. Лицо у Нетаковского было точь-в-точь таким, каким рисуют Мефистофеля, или изображают на курительных трубках. Поэт встретил писателя радушно.