Луис Ламур - Зов западных рек

• Название: Зов западных рек
• Автор: Луис Ламур
• Жанр: Вестерн

---

С чего он взял, что меня грызут опасения? Не спал ночью? Или это он сам стоял надо мной и потом так молниеносно исчез?

И все-таки почему бы не разрешить ему? Грабитель — так проще будет следить за ним, а нет — его присутствие послужит дополнительной защитой.

— Иди, если тебе по пути со мной.

Мы не начинали собирать наши шмотки, пока остальные не ушли. Укрепив на спине свой тюк и подняв с пола инструменты и винтовку, я обратился к Вотсону:

— Милях в четырех или пяти назад по дороге лежит мертвый. Он был английским офицером, и его будут искать. Возьми вот, — я передал ему монету из небольшого запаса покойного, — и пригляди, чтобы останки похоронили как полагается, на сухой земле. Его звали капитан Роберт Фулшем, а умер он вчера. Напиши на могиле имя и дату гибели.

Бет пристально, в упор глядела на меня. Суровый взор. Вотсон взял деньги, затем спросил:

— Отчего он умер?

— Его убили. Ударили ножом. Потом он упал в болото, или его туда бросили. Прожил как раз, чтобы выбраться и рассказать мне об этом.

— Убили? Кто же…

— Как бы не один из тех, что здесь только что ночевали. Поэтому я и помалкивал при них. Разинь я рот раньше, появился бы еще мертвец, чего доброго.

— Что с его имуществом?

— У него почти ничего не было. Я напишу его родным и начальству, и они приедут убедиться, что его похоронили по правилам. — Я помолчал. — Так что позаботься.

Мы сразу взяли хороший темп, потому что я не беспокоился, отстанет ли одноногий; он оказался ходоком не хуже меня. Во время моего разговора с трактирщиком он не проронил ни слова.

По дороге с глазу на глаз он сказал мне:

— На рожон лезешь, приятель. Есть вещи, которые лучше оставлять в покое.

— Может, и так. Да только я не из тех, кто пускает все на самотек. Сообщу, кому следует, тогда уж займусь своими делами.

— У тебя это так просто. Если заварилась такая история, разве скажешь, когда она кончится! И где.

Темнотища стояла в этом болоте! Темь и сырость. Мы шли в вечных сумерках переплетенных ветвей, пропускающих, лишь редкие проблески дневного света. Почва под ногами представляла черную массу разлагающихся растений. Старые листья плавали в озерках стоячей воды, старые комли высовывали отвратительные комки перекрученных корней, похожих на голову Медузы, старые деревья росли из грязи, вокруг которой копилась черная вода. Идти можно было едва-едва, рискуя костями, если не жизнью, на каждом шагу. Но наконец мы все же добрались до твердой, лежавшей выше, земли. Опять поднялся ледяной ветер, выстуживая наши тела на долгой сумрачной дороге.

Однажды нам встретились развалины жилья. Почти вплотную к ним — ветхая изгородь. С кольев отваливается кора. Буйная трава скрыла все, что могло быть на земле, сообщая лачуге еще более заброшенный, потерянный вид.

Дорога оставалась безлюдной, и на ходу мы разговаривали. О многих вещах: о кораблях, и людях, и бурях на море, о крушениях, и судовых наборах, и как построить крепкую посудину, и как чувствуешь в руках добротно сделанное судно при высокой волне. Моряком я не был, хотя много раз выходил в залив, плавал в Ньюфаундленд, Новую Шотландию, на Лабрадор. Мне исполнилось всего десять, когда я под парусом один дошел до острова Бонавентур, который виднелся из моего дома. Да, впрочем, таких вещей какой мальчишка из Гаспе не делал. Но пусть я не был морским волком, как строить корабли, я знал, и знал, что требуется, чтобы они успешно противостояли стихиям.

Деревянная Нога знал больше. Он был знаком с открытым морем, и не поверхностно. Ему доводилось плавать боцманом, парусным мастером и судовым плотником. Он говорил о Марселе, Ла-Рошели, о Дьеппе, Сен-Мало, Бристоле, Генуе. Знал Малабарский берег и глубокие воды Иравади. Обо всем этом я слышал с детства, ведь многие Талоны возвращались в море, и наш родоначальник не остался единственным приватиром в семье.

И вдруг я застыл как вкопанный. За поворотом того, что здесь сходило за дорогу, в нескольких сотнях ярдов шел Маклем. Не один.

Жобдобва чертыхнулся, но было поздно. Он увидел нас и остановился подождать.

— Гляди в оба, парень, — предупредил мой спутник. — Злой тот человек, грешный, ни совести в нем, ни жалости. Дай малейшую возможность, сердце у тебя из груди вынет.

— Так ты знаешь его?

Жоб не отвечал, как если бы выболтал чего не следовало, затем с горечью проговорил:

— Да, знать его я знаю… скорее, о нем, и мерзостная случилась штука, когда он впервые встрял мне поперек курса. Следи за ним, не доверяйся ни на минуту. Почему-то ты привлек его внимание, а на кого он обращает внимание, те умирают. Сам видел.

Полковник Родни Маклем продолжал ждать на тропе. Красивый, смелый человек.

Глава 3

— Говори быстро, пока мы не подошли, — и тихо, звук разносится далеко. Куда ты идешь?

Признаться? А кто он такой, допрашивает тут меня? И стоит ли верить ему больше, нежели Маклему? Тот хоть больше похож на джентльмена.

Пока я колебался, Нога сказал:

— У нас больше общего, чем ты думаешь, куда больше. Порешить он тебя целится, и меня тоже. Мы с ним и вдвоем не справимся, но, может, хоть подольше протянем. Ну, что скажешь?

— В Питтсбург я иду.

Он нахмурился.

— В Питтсбург? Что это такое? И где?

Мы замедлили шаг и беседовали полушепотом.

— Это новый город на Западе. Там раньше стоял форт, Форт-Питт. На этом месте сливаются реки, и там строят суда для западных водных путей.

— Западные пути? Это через Тихий океан?

— Нет, по рекам. На Западе текут большие реки, во всех направлениях. Миссисипи видел?

— Ага, плавал разок-другой в Новый Орлеан. Вот уж река так река, больше всех на свете!

— Не больше. Есть река длиннее, намного длиннее, она впадает в Миссисипи. Называется Миссури. Далеко к западу она тянется, а исток ее — в Скалистых горах. В Питтсбурге еще много будут строить, и мои руки пригодятся, а со временем и для себя что-нибудь построю.

— По воде соскучился, так чего бы тебе не податься на море? Там есть местечки — острова, бухты и всякое такое, — которые ни одна живая душа еще не видела, и многие из них, сколько ни глядеть, не надоедят. Чего на реке-то ковыряться?

— Ах, Жоб, но это же совсем другая река! Она течет с высоких вершин, с ревом несется сквозь каньоны. Длиной она почти в три тысячи миль, и кто знает, что таится у ее начала и по берегам? Я пароход хочу строить, Жоб, пароход, чтобы поднялся до самых дальних пределов. Хочешь со мной — напарник мне не лишний, но друзья для хорошей погоды мне не нужны. Идешь со мной, — значит, на весь рейс.

Жоб молчал. Наконец со злостью выругался.

— Почему бы и нет в конце-то концов! Я с тобой, Джон Даниэль, раз ты решил так называться, потому что вместе мы целее будем, так я считаю.

Тут мы подошли к Маклему. С ним стояло трое, знакомых мне с прошедшей ночи, змееглазый среди них.

— Пошли компанией, — весело предложил он, — чем больше народу, тем безопаснее. Слышно, индейцы еще по временам нападают, а о белых бандитах и говорить нечего.

Так что дальше мы отправились все вместе. Маклем и я шли впереди, Жобдобва отстал, чтобы видеть, если кто сделает предательское движение, но так, что мог не только предостеречь, но и помочь мне делом. Сомнения меня все же донимали. Что мне о нем известно, в самом деле?

Враги окружали меня, но юношеское недомыслие и самоуверенность вселяли надежду: пусть хоть всем скопом набрасываются, авось слажу!

Я был сильнее, чем они, скорее всего, меня считали, и лучше стрелял. Но и здравого смысла у меня имелось достаточно — как ни склонен я был задирать нос, — чтобы сознавать: мне могут не дать шанса выстрелить или даже пустить в ход свою силу.

Постепенно деревья становились реже, появились фермы. Ближе к вечеру начали попадаться дети — мальчики и девочки, гонящие с пастбищ домой скот. Люди останавливались поглядеть, как мы проходим мимо, некоторые отвечали на наши дружеские оклики, некоторые нет, но глаза пялили все.

Гостиница, к порогу которой мы наконец-то прибыли, на сарай, где мы останавливались перед этим, не походила ни чуточки. Просторное здание в два этажа, окна застеклены, в общем зале подают напитки и еду.

Владелец заведения, очевидно, питал к себе уважение. О политике рассуждал — поневоле поверишь: понимает, о чем говорит. Но я не торопился выносить решения. Может, просто очередной язык без костей. В нынешнем году — 1821 нашей эры — урожай таких был хорош.

Однако же белье было свежим, полы подметены, кушанья приготовлены превосходно.

Один в своей комнате, за запертыми дверями, я искупался в горячей воде, принесенной мне в ванне — ею служила широкая бочка. В первый раз от Квебека и только во второй со времени, когда я покинул свой дом в Гаспе.

Незащищенные документы, взятые мной из карманов капитана Фулшема, прочесть оказалось почти невозможно. Одним было письмо, по-видимому, от брата. Я мало что из него разобрал: чернила от воды расплылись и слиняли. Брал жил в Лондоне и уговаривал капитана вернуться.