Говард Лавкрафт - Запертая комната

• Название: Запертая комната
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

А потом кто-то не очень громко, но отчаянно— зловеще произнес:

— Это дело рук Эбнера Уотелея!

Потрясенный, прикованный к месту от все более нараставшего осознания происходящего, Эбнер силился оторвать от уха трубку аппарата и удалось ему это лишь с большим трудом. Смущенный, расстроенный, испуганный, он стоял, бессильно прислонившись к стене. Все его мысли сейчас кружились вокруг одной— единственной, отражавшей непреложную истину: селяне считали, что именно он повинен в происходящем, причем интуиция подсказывала ему, что эта их убежденность базировалась на чем-то большем, нежели чем на традиционной неприязни провинциальных жителей к чужакам.

Ему не хотелось сейчас думать о том, что случилось с Люком Лэнгом — да и с остальными тоже. В ушах его по-прежнему звенел испуганный, искаженный агонией голос незнакомого ему мужчины. Наконец он все же нашел в себе силы отойти от стены и едва не споткнулся о стоявший рядом стул. Какое-то время он постоял возле стола, не зная, что теперь делать, однако как только сознание стало проясняться, мысли его потекли только по одному руслу — как поскорее бежать из этого места. И все же он продолжал разрываться между позывами к немедленному бегству и признанием того факта, что в таком случае завещание Лютера Уотелея так и останется невыполненным.

О Боже, ведь он же все здесь обыскал, просмотрел все вещи старика — кроме, пожалуй, книг, — договорился о предстоящем сносе мельницы, тогда как продажу самого дома можно будет организовать через брокерское бюро — так зачем же ему было здесь оставаться?! Он импульсивно бросился в спальню, схватил еще неупакованные вещи, рассовал все по чемоданам и поспешил к машине.

Сделав все это, Эбнер на секунду задумался. А к чему, собственно, такая поспешность? Он ведь не сделал ничего плохого, ни в чем не провинился перед этими людьми. Медленным шагом Эбнер вернулся в дом — там все оставалось спокойным, если не считать несмолкавшего гомона лягушек и козодоев. Какое-то мгновение постоял в нерешительности, а затем присел к столу, в очередной раз извлек последнее письмо деда и снова принялся вчитываться в его строки. На сей раз он читал его медленно и особенно внимательно. Что же хотел сказать старик, когда, упоминая про безумие, поразившее семью Уотелеев, писал: Пошло все это именно от меня? Ведь самого-то его оно отнюдь не поразило! Бабка Уотелей скончалась задолго до появления Эбнера на свет; его тетка Джулия умерла еще молодой девушкой; родная мать тоже вела самую что ни на есть добропорядочную жизнь. Оставалась только одна тетя Сари. В чем же тогда заключалось ее безумие? Ведь ничего иного Лютер просто не мог иметь в виду. Кроме как на тетю Сари, больше и думать было не на кого. Что же она сотворила такого, за что ее на всю оставшуюся жизнь лишили свободы? И на что пытался намекнуть дед, когда заклинал Эбнера убить любое живое существо, которое тот может обнаружить в примыкающей к мельнице части дома? При этом он прямо написал; Вне зависимости от того, сколь малых размеров оно может оказаться, и невзирая на его форму... .

То есть что, подумал Эбнер, даже настолько маленькое; как самая безобидная жаба? Паук? Муха? Молодой человек невольно почувствовал острую досаду: Лютер Уотелей явно предпочитал писать загадками, что уже само по себе было оскорблением для интеллигентного человека. Или дед и в самом деле считал, что Эбнер подвержен так называемому научному суеверию ? Муравьи, пауки, мухи, различные виды клопов, многоножек, долгоножек — все это в изобилии водилось на старой мельнице; разумеется, не обошлось там и без мышей. Неужели Лютер предполагал, что его внук примется истреблять всю эту нечисть?

Внезапно у него за спиной что-то ударило в окно. На пол посыпались осколки стекла, а вместе с ними упало и что-то тяжелое. Эбнер вскочил на ноги и резко обернулся. Снаружи послышался приглушенный топот бегущих ног. На полу среди осколков стекла лежал увесистый камень, к которому обычной бечевкой была привязана какая-то бумажка. Эбнер наклонился, поднял камень, развязал веревку и развернул записку, исполненную на оберточной бумаге, которой обычно пользуются в магазинах.

Глаза его забегали по коряво написанным слова. Уезжай, пока тебя самого не убили! Это походило не столько на угрозу, сколько на искреннее и даже доброе предупреждение, и скорее всего, подумал Эбнер, автором этого послания являлся не кто иной, как Тобиас Уотелей. Он раздраженно швырнул записку на стол.

Мысли его продолжали пребывать в полнейшем беспорядке, однако он все же решил, что причин для поспешного бегства пока нет. Он останется — не только чтобы убедиться в том, что его догадка в отношении постигшей Люка Лэнга участи оказалась верной — как будто услышанное им по телефону оставляло для этого какие-то сомнения, — но и чтобы предпринять решающую и последнюю попытку разобраться в той загадке, которую оставил после себя его дед. Эбнер потушил лампу и прошел к кровати, после чего, как был, не раздеваясь, вытянулся на покрывале.

Сон, однако, не шел. Он лежал, блуждая по лабиринту своих мыслей, в очередной раз силясь уловить хоть какой-то смысл в том ворохе информации, которую успел к этому времени получить, и, как и прежде, пытаясь отыскать тот главный факт, который стал бы ключом к пониманию всех остальных. Он был уверен в том, что таковой действительно существует; более того, он был уверен в том, что факт этот лежит прямо у него перед глазами, и он только не замечает его, или не может правильно истолковать.

Так он пролежал почти полчаса, когда расслышал сквозь пульсирующий хор лягушек и козодоев, что в водах Мискатоника что-то или кто-то плещется, причем звук этот явно приближался, словно на берег накатывала какая-то большая волна. Он сел кровати и прислушался. Звук тотчас же смолк, но его место сразу занял другой — такой, от которого у него мурашки поползли по спине и который мог означать лишь одно — кто-то пытался вскарабкаться по мельничному колесу.

Эбнер неслышно соскользнул с кровати и вышел из комнаты. Со стороны запертой комнаты послышался приглушенный, тяжелый падающий звук, похожий на шлепок, а затем раздалось какое-то странное, задыхающееся то ли хныканье, то ли всхлипывание, показавшееся ему особенно ужасным, как если бы где-то далеко-далеко невидимый ребенок звал на помощь. Через секунду опять все стихло, причем ему показалось, что прекратился и казавшийся нескончаемым гвалт лягушек.

Он вернулся на кухню и зажег лампу.

Окруженный желтоватым сиянием светильника, Эбнер стал медленно подниматься по лестнице, приближаясь к двери запертой комнаты. Шагал он тихо, стараясь не издать ни малейшего звука.

Подойдя к двери, снова прислушался и поначалу вообще ничего не услышал — но затем ушей его достиг какой-то шорох. В комнате определенно кто-то находился, причем существо это дышало.

Постаравшись отбросить возникший было страх, Эбнер решительно вставил ключ, повернул его и, широко распахнув дверь, поднял лампу над головой.

Потрясение и ужас сковали все его тело.

Прямо поверх скомканного покрывала, лежавшего на давно покинутой кровати, сидело чудовищное, кожистое нечто , которое не было ни человеком, ни лягушкой, и жадно пожирало окровавленный кусок мяса. Кровь вытекала из омерзительного жабьего рта и падала на искривленные, перепончатые лапы. У этого чудовища были длинные, мускулистые конечности, выраставшие из дьявольского тела наподобие лягушачьих лап, и заканчивались почти настоящими человеческими кистями, разве что с перепонками между пальцами... Зловещая немая сцена продолжалась какую-то секунду, а затем неведомое существо, издав леденящее душу рычание — ех-й а-й а-й а-й ахааах-нгх' ааа-хйу х,х 'йух, поднялось, выпрямилось и бросилось на Эбнера.

Реакция молодого человека была мгновенной, как если бы в глубине сердца он давно ожидал, что может произойти нечто подобное. Он размахнулся и что было силы швырнул массивную керосиновую лампу прямо в устремившуюся на него тварь.

Пламя окутало существо, которое на долю секунды замерло на месте, но тут же принялось отчаянно пытаться сбросить с себя огонь. Огонь же не только лизал жуткого монстра, но также перекинулся на покрывало у него за спиной, распространился и на пол под ногами существа. В тот же миг тембр его голоса резко изменился, превратившись из низкого, гортанного рычания в пронзительный, протяжный вой:

— Мама-мама-ма-аа-ма-аа-ми-ааа!

Эбнер выскочил из комнаты, захлопнул дверь у себя за спиной и бросился вниз. Летя по ступеням, едва не падая, он с безумно бьющимся сердцем пронесся через комнаты первого этажа и наконец выбежал из дома. Все так же спотыкаясь, добежал до машины, почти ничего не соображая и не замечая вокруг себя, наполовину ослепленный от застилавшего глаза пота, повернул ключ зажигания и помчался, не разбирая дороги, лишь бы оказаться подальше от этого Богом проклятого места, над которым уже начал виться дым пожара, а вгрызавшиеся в иссохшее дерево постройки языки пламени стали взметаться в темное небо.