Марио Льоса - Литума в Андах

• Название: Литума в Андах
• Автор: Марио Льоса
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-8301-0046-0

Живой классик латиноамериканского романа, перуанский писатель №1 – Марио Варгас Льоса (р. 1936) хорошо известен русскому читателю по книгам «Город и Псы», «Тетушка Хулия и писака» и др. «Литума в Андах» – это та сложная смесь высокой литературы, этнографического очерка и современного детектива, которую принято называть «магическим реализмом».

Сложно остаться в стороне от политики в стране, традиционно для Латинской Америки охваченной братоубийственной гражданской войной. Литума, герой романа, – полицейский, которому поручено вести дела в небольшом поселке, затерянном в Андах, прикладывает все силы, чтобы удержаться в стороне от разворачивающихся событий, но в конце концов это не удается и ему. Автор не подтверждает и не опровергает существование вампиров, которым местные жители, потомки индейцев, приписывают значительную часть происходящих в горах преступлений. Но страшнее любой нежити, любых выходцев с того света выглядят участники кровавой гражданской распри, несколько эпизодов которой описано автором с реализмом, заставляющим болезненно вздрагивать. Эта книга в который раз убеждает, что самые изощренные потусторонние ужасы, родившиеся в воображении писателя, не сравняться с подробным и честным описанием войны

---

– Хватит, папочка, – умоляла женщина задыхающимся голосом. – Не бей меня больше!

Карреньо почудилось, что Боров засмеялся тем же самодовольным смехом, который он уже слышал в прошлый раз в Пукальпе.

– Смех воротилы, главаря, который все может себе позволить и которому все нипочем, потому что у него карманы набиты долларами и солями*, – пояснил он капралу, и в его голосе звучала все еще не угасшая ненависть. – Кончай же наконец, Боров, сукин ты сын, думал я, – продолжал Томас. – Получи свое удовольствие, излейся и отвали спать! Но он и не собирался кончать.

* Соль – денежная единица в Перу.

Лптума представил себе раскосые глазки садиста: они выкатываются из сальных мешочков и сладострастно вспыхивают при каждой жалобе женщины. Его самого такие штучки не возбуждали, но некоторых, судя по всему, даже очень. Но они не травмировали его так, как его помощника. Паскудная жизнь, она и есть паскудная жизнь, тут уж ничего не попишешь. А эти чертовы терруки, разве они не продолжали убивать людей ради их пресловутой революции? Их ведь тоже пьянит кровь.

– Довольно, папочка! Будет уже! – умоляла время от времени женщина.

Томас обливался потом и с трудом переводил дыхание. На шоссе загрохотал грузовик, желтушный свет фар на мгновенье выхватил из темноты стволы и кроны деревьев, дренажную канаву, полную камней и грязи. И снова все поглотила фосфоресцирующая темнота. Томас никогда раньше не видел светлячков и представлял себе их в виде крохотных летающих фонариков. Как жаль, что толстяк Искариоте сейчас не с ним. Можно было бы послушать его рассказы, где и как он объедался, а за разговорами и шутками, смотришь, и время бы пролетело незаметно. И он не слышал бы то, что слышит теперь, и не воображал бы то, что теперь лезет в голову.

– А сейчас я тебе засуну эту штуку, да так, что до самого затылка достану, – довольно урчал Боров, захлебываясь от наслаждения. – Чтоб ты заорала, как твоя мать, когда рожала тебя на свет божий.

Литуме почудилось, что он слышит похотливое хихикание Борова, который, видно, всегда получает все, что захочет. Его он представлял себе без труда, ее – не так ясно. Женщина виделась ему только как некая безликая форма, как силуэт, лишенный объемной телесности.

– Если бы со мной был Искариоте, мы болтали бы с ним о разных разностях и мне было бы наплевать на то, что происходит в доме, – сказал Томас. – Но Толстяк стоял в карауле у дороги, и я знал, что он ни за что не покинет свой пост – простоит там всю ночь, мечтая о вкусной жратве.

Женщина снова закричала, ее крик перешел в плач. А эти глухие удары, что это – пинки?

– Ну ради Бога, прошу тебя, хватит, – умоляла она.

– И тут я заметил, что держу в руках револьвер, – сказал парень, понизив голос, словно опасаясь, что его подслушивают. – Оказывается, я уже раньше вынул его из кобуры и играл им – надавливал на спусковой крючок, взводил курок, крутил барабан. Совершенно машинально, господин капрал, клянусь вам.

Литума повернулся на бок, чтобы взглянуть на него. В ночной темноте, разбавленной вливающимся в окно бледным светом луны и звезд, с трудом можно было разглядеть профиль Томасито, лежавшего на соседней раскладушке.

– Что ты задумал, чокнутый?

Он поднялся на цыпочках по деревянному крыльцу, слегка надавил на входную дверь, почувствовал, что изнутри ее что-то держит. Все происходило так, будто его руки и ноги действовали сами по себе и он не управлял ими. «Хватит, папочка», – повторяла женщина. Но удары продолжались. Теперь он слышал тяжелое дыхание Борова. Дверь не была заперта на ключ, он навалился на нее всем телом, она поддалась, хруст засова смешался со звуками ударов и всхлипываниями. В следующее мгновенье дверь со скрипом распахнулась настежь. Послышался разъяренный рев. В полумраке комнаты Томас увидел голого Борова, тот осыпал его проклятьями. На гвозде, вбитом в стену, раскачивался фонарь, разбрасывая причудливые тени. Запутавшийся в москитной сетке Боров судорожно шарил вокруг себя руками. Взгляд Томаса наткнулся на испуганные глаза женщины.

– Вы уж не бейте ее, сеньор, – произнес он умоляюще. – Я вам не разрешаю.

– Вот эту самую белиберду ты ему и сказал? – изумился Литума. – И вдобавок назвал его сеньором?

– Да вряд ли он меня слышал, – ответил парень. – То ли у меня перехватило горло, то ли я вообще сказал это про себя.

Боров нашел наконец, что искал. Привстал, возясь с сеткой и натыкаясь на женщину, и стал наводить на Томаса пистолет, не переставая при этом чертыхаться, словно желая подзадорить себя. Томасу показалось, что выстрел прогремел раньше, чем он успел нажать спусковой крючок, но нет, это его рука оказалась проворнее. Боров вскрикнул, выронил пистолет, согнулся и стал заваливаться. Юноша шагнул вперед. Тело Борова наполовину свесилось с кровати, ноги запутались в простыне. Он не шевелился. Нет, это не он кричал – женщина.

– Не убивайте меня! Не убивайте меня! – заходилась она в крике, съежившись в комочек, пряча лицо в коленях.

– Что ты там несешь, Томасито! – Литума был поражен. – Хочешь сказать, что ты его прихлопнул?

– Заткнись! – приказал Томас. Дыхание его уже выровнялось. Комок в горле рассосался. Ноги Борова соскользнули на пол, потащив за собой москитную сетку. Томас расслышал, как тот застонал. Очень тихо.

– Так ты и вправду убил его? – снова спросил Литума. Он полусидел на раскладушке, опираясь на локоть, и силился получше разглядеть лицо своего помощника.

– Ты вроде один из его охранников? – Женщина смотрела на него, редко моргая. Животный страх в ее глазах сменился недоумением. – Зачем ты сделал это?

Теперь она старалась прикрыться: приподнялась, ухватила край одеяла, потянула его на себя. На одеяле были пятна крови, она указала на них обвиняющим жестом.

– Я не мог больше вынести это, – сказал Томас. – Чтобы вот так, ни за что ни про что, просто ради своего удовольствия избивать женщину? Ведь он мог убить ее.

– Это уж как пить дать! – подтвердил Литума, которого разбирал смех.

– Что все это значит, а? – Женщина оправилась от страха, голос ее окреп. Томас смотрел, как она встает с кровати, как, спотыкаясь, идет через комнату. Почувствовал, как жаром обдало щеки, когда она прошла около фонаря, высветившего ее тело. Она окончательно успокоилась, взяла себя в руки и теперь, натягивая поднятую с пола одежду, ни на минуту не закрывала рот: – Из-за чего ты его застрелил? Из-за того, что он меня бил? А кто тебе позволил совать нос не в свои дела? И кто ты вообще такой, можно узнать?

Но прежде чем он успел ей ответить, со стороны шоссе послышался взволнованный голос Искариоте: «Карреньо! Карреньито!» Заскрипели ступеньки крыльца, входная дверь распахнулась, и ее проем заполнила бочкообразная фигура Искариоте. Он уставился на Томаса, перевел взгляд на женщину, на развороченную постель, скомканное одеяло, упавшую на пол москитную сетку.

– Что случилось?

– Не знаю, – выдавил Томас, с трудом ворочая тяжелым, как камень, языком. В темном углу на полу снова шевельнулось тело Борова. Но уже без стона.

– А это, мать твою, что такое? Это?.. – Голос у толстяка Искариоте прервался, глаза округлились и вылезли из орбит, как у лягушки. – Что тут произошло, Карреньито?

Женщина уже оделась и теперь, елозя пятками, втискивала ноги в туфли – сначала одну, потом другую. Смутно, как во сне, Томас припомнил, что уже видел это платье, белое с цветочками, ну конечно, сегодня в полдень она вышла в нем из прилетевшего из Лимы самолета в аэропорту Тинго-Марии, где они с Искариоте встречали ее, чтобы отвезти к Борову.

– Пусть, пусть он тебе расскажет, что тут произошло! – Ее глаза метали молнии. Она показала рукой на лежавшее на полу тело, потом на Томаса и снова на Борова.

– Она так рассвирепела, что я думал, она набросится на меня и расцарапает лицо ногтями. – В голосе Томаса прозвучали теплые нотки.

– Ты убил шефа, Карреньо? – Толстяк не мог опомниться. – Ты застрелил его?

– Да, да! – закричала женщина вне себя от ярости. – Да! А теперь? Что теперь будет с нами?

– Ну и дела, – заладил, словно автомат, толстяк Искариоте, не переставая моргать. – Ну и дела.

– Кажется, он еще жив, – сдавленным голосом сказал Томас. – Я видел, как он пошевелился.

– Но почему, почему, Карреньито? – Толстяк наклонился, стараясь получше рассмотреть распростертое тело, и тут же испуганно отпрянул. – Что он тебе сделал? За что ты его?

– Он ее избивал. Мог убить. Просто так, для удовольствия. Я чуть не задохнулся, прямо голову потерял. Не мог больше вытерпеть это свинство.

Круглое, как луна, лицо Искариоте вплотную придвинулось к нему. Толстяк впился в Томаса глазами, казалось, он собирается обнюхать или лизнуть его. Он открыл рот, но ничего не сказал. Только переводил взгляд с парня на женщину, тяжело дышал и обливался потом.

– И из-за этого ты его укокошил? – произнес он наконец и ошеломленно тряхнул кудрявой головой. На его лице, словно маска, застыла гримаса недоумения.