Анатолий Иванов - Повитель

• Название: Повитель
• Автор: Анатолий Иванов
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Первый роман А.С.Иванова (1928-1999), автора знаменитых эпических произведений «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов». В нем раскрываются особенности русского национального характера, проведенного сквозь горнило революции и медные трубы строительства социализма. Загубленные судьбы сибиряков, попавших в путы повители государственного механизма, вызывают чувство боли. Бытовые и любовные коллизии, колоритный, сочный язык и сюжетная свежесть романа рождают неиссякаемый читательский интерес.

---

Однако люди стояли молчаливые и безучастные, как нависшая над Локтями ночь. Только огонь отсвечивал на их хмурых, окаменевших лицах.

Через толпу протиснулся Григорий, только что вставший с постели, несколько минут смотрел, как струи пламени бьют из-под крыши, рвутся изнутри сквозь тяжелые ставни, наискось опоясанные железными болтами. Он не метался, не кричал, как отец, только одна щека его нервно подергивалась да пальцы левой, не засунутой в карман руки сжимались и разжимались.

Среди полнейшего молчания ухнула крыша, взметнув к небу снопы крупных искр.

— Вот! Во-от! — застонал Петр Бородин и, обессиленный, присел на землю.

— Ничего, — проговорил Андрей Веселов, будто желая утешить старика. — Скоро все сгорит…

Григорий молча повернулся и ушел.

Когда Петр перед рассветом, закопченный, в прожженной рубахе, приплелся домой, Григорий сказал ему:

— Лопатин… удружил тебе…

— А? — вздрогнул старик всем своим маленьким щуплым телом.

— Забыл, что ли?.. — Григорий усмехнулся. — Он тебя по-всякому отговаривал: и народу мало, покупать, мол, некому, и товар возить издалека надо… Пашни свои предлагал даже по дешевке… А ты не послушался…

— Ага… ну да… — мотал головой отец, пытаясь понять, что говорит Григорий.

Едва рассвело, старик решительно встал и пошел к Лопатиным. Вернулся, однако, очень скоро, бросил в угол костыль, плюхнулся на лавку.

— Уехал, говорят, хозяин три дня назад по делам в соседнюю деревню… Хитер тоже, а? Люди — волки лютые… Ну, погоди… Мы тебя… погоди-и… — И Бородин потряс в воздухе высохшим кулаком.

— А может, и Андрюха это… — сказал вдруг Григорий. — Тот еще лютей волка, однако…

Старик ничего не мог говорить, сидел жалкий, придавленный.

Но беда, как говорят, не ходит одна.

Однажды завернул к ним Гордей Зеркалов. Войдя, закрыл за собой дверь на крючок.

— Чтоб не помешали, — объяснил он. — Разговор серьезный будет.

— Именно!.. — кинулся ему навстречу Бородин. — Ты проходи, садись, Гордей Кузьмич.. Лопатин-то что со мной сделал, а? Кто ж мог подумать?

— А что? — поднял Зеркалов глаза, в которых светилась плохо скрываемая неприязнь.

— Как что? Магазинишко-то…

— Ну?

— Он ведь, Лопатин… Поперек горла я ему… И спалил-таки…

— Чем ты докажешь? — сухо и холодно спросил Зеркалов.

— Что доказывать? Он все ходил тут, хвостом землю мел… зачем, мол, ты…

Но Зеркалов не стал слушать, поморщился и перебил его:

— Нашел о чем… Сейчас другая забота… Пропадем мы… И ты и я, если…

— Господи, да что еще? — промолвил старик упавшим голосом.

Зеркалов помедлил и начал:

— Вот что, Петр… как там тебя дальше? Забыл. Насчет Григория… Я все делал, пока, знаешь, можно было… Потому как по-дружески к тебе относился.

— Вон что! — протянул Петр, и руки его затряслись…

— Да… А теперь дозналось начальство… Ну и… сам понимаешь. За такие дела могут и меня, и… особенно Гришку…

Зеркалов замолчал, давая возможность Бородину осмыслить все сказанное. Повернулся к нему спиной и стал ждать.

— А… не шутишь? — робко, с бледной тенью надежды спросил Бородин. — Люди болтают, вроде ты не при власти теперь, потому-де… И начальство, говорят, новое сейчас в городе…

Зеркалов покусывал с досады губы: на этот раз с Бородина, очевидно, ничего не удастся сорвать. Но на всякий случай бросил на него гневный взгляд, пригрозил:

— Ну и… оставайся тут, жди, когда приедут за Гришкой… Узнаешь потом, старое или новое начальство в городе. Я-то вывернусь как-нибудь…

И шагнул к двери. Бородин догнал, повис у него на руке:

— Да ты подожди, Гордей Кузьмич… Я ведь так, сдуру… Надо уж как-то вместе… Твой-то, Терентий, тоже… В один год с Гришкой ведь родился…

Зеркалов стряхнул Бородина:

— Ты не болтай, чего не знаешь!.. У Терентия отсрочка, по закону… Как выхлопотал я — не твое дело… А по закону! Понял ты?

— Понял, Гордей Кузьмич, понял… Прости великодушно. Неужели ж так-то теперь… и нельзя никак? — завыл Бородин, опять хватая его за рукав и усаживая.

Гордей Зеркалов не особенно сопротивлялся, сел, вытащил из кармана большой платок и неторопливо вытер лоб.

— Можно, конечно, — сказал он немного погодя. — Заткнуть надо кое-кому рот… Там…

И кивнул головой на окно. Петр присел на лавку, опустил голову.

— Если в раньше… А теперь-то чем? Погорел ведь я… Сам нищий стал…

— Коней продай, — подал голос Зеркалов.

Бородин вскочил, замахал руками:

— Что ты, что ты? А сам с чем останусь? Хозяйство развалится.

И вдруг закрутился по комнате, точно в припадке:

— Ну и пусть!.. И пусть приходят, забирают Гришку, засудят, в солдаты законопатят, мне с него толку — с комариную холку… Вырос он моими заботами да на мое же горе.. У других дети как дети, а у меня в сучки срос… Все, что было, на ветер из-за него пошло…

— С ветра и пришло… — перебил Зеркалов.

Старик от неожиданности встал посреди комнаты как вкопанный. Руки его тяжело обвисли.

— А откуда же? — продолжал Зеркалов. — Клад в земле нашел, что ли? Их уже до нас все повыкопали… Думаешь, мало я жалоб на тебя в печь побросал? Народишко давно-о интересуется: с чего разжился…

— Вот… И ты как Лопатин… — побледнев, еле выговорил Бородин.

— Я к тебе всегда по-дружески, — ответил Гордей. — Да вижу — не собрался с мыслями ты… Пораскинь умом… Ладно, в другой раз потолкуем.

— Что толковать? — грустно откликнулся старик. — Кроме скотины и дома, у меня ничего нет. А лошадей кому продашь?

— Давай я сам продам… Тебя чтоб не беспокоить. Я полагаю, двух хватит, чтоб мне уладить дело. Не всех же тебе коней лишаться…

— Бери, — безразлично и устало махнул рукой старик.

Григорий, узнав о потере двух лошадей, вымолвил негромко:

— Та-ак! Обдирают нас… Щиплют как дохлых кур — по перышку…

И в голосе его, звенящем как туго натянутая струна, прозвучало злобное предостережение кому-то.

— Хороши перышки, — простонал отец. — Этак глазом не успеешь моргнуть — голым местом засверкаешь… Ведь ничего у нас не останется… Подавился бы он конями…

— Ну ладно, чего теперь выть? Не поможешь этим…

— Эх, сынок, не отстанет он от нас теперь, жирный боров, пока не доконает… Ишь завел: «Жалобы», «с чего разжился»… Не отстанет. — Старик вздохнул.

Однако и это было еще не все.

Через неделю или полторы, поздним вечером, когда Бородины ложились уже спать, к ним прибежал поп Афанасий. Остроносый, растрепанный, с круглыми горящими гневом глазами, он напоминал какую-то хищную птицу — не то сову, не то ястреба. И полы его тяжелой рясы тоже махали, как крылья птицы, когда он заметался по комнате.

— Да ты что, батюшка! — встревоженно спросил Петр Бородин.

Поп ничего не мог вымолвить, не в силах был раскрыть жирных трясущихся губ. Подбежав к Григорию, он поднял над его головой обе руки, точно хотел обрушить на молодого Бородина что-то невидимое и тяжелое.

— Вв-а… вв-а… — несколько раз взвизгнул поп, трясясь над Григорием. — В ад бы тебя, антихриста, чтобы горел на вечном огне, дьявол, аспид, с-сатана-а… — И, захлебнувшись, упал на табурет.

— Бабка, воды… скорее! — заревел Петр Бородин на кухню, где шаркала ногами по полу старуха.

Но поп Афанасий уже снова метался по комнате.

— Воды?! Ты спроси лучше, что сынок твой с Маврушкой моей сделал! Ты спроси его, антихриста… Ну, что молчишь? Спроси, спроси…

— Господи, господи, — растерянно крутил головой на тонкой шее Петр Бородин, нервно крестясь. — Да ты что, батюшка?

— Не поминай бога, не поминай! — краснея от натуги, ревел поп — Опозорили седины мои… Ведь Маврушку-то он, сынок твой… Понесла она… Все таилась, таилась, пока глаз мой не замечал, а сегодня после ужина выложила все, он, Гришка твой, да Гордея сынок… Господи, неужели переживу!. Куда я с ней? — И повернулся к Григорию: — Бери ее теперь!

Петр Бородин оттолкнул очутившегося возле его кровати попа, встал и выбежал в кухню. И уже оттуда ринулся на Григория, сжимая в руках короткую железную кочергу.

— Ах ты… кобель! — срывающимся голосом крикнул Петр, наступая на сына. — Ах ты кобель! Что наделал, что наделал!.. Терпел, видит бог, да лопнуло мое терпение… Маленького тебя разорвать бы надо!.. На одну ногу наступить, а за другую дернуть!!

Таким Григорий еще никогда не видел отца. И он второй раз в жизни испугался его, хотя сейчас у отца в руках был не топор, а обыкновенная кочерга.

Григорий до того растерялся, что не сообразил даже выбежать в кухню. Несколько секунд они, пригнувшись, кружили по комнате, сторожа, как лютые враги, друг друга, забыв о прижавшемся в углу священнике. И пока кружили так, Григорий немного опомнился, пришел в себя. Когда отец бросился на него, он отскочил в сторону и в тот же миг сам неожиданно кинулся сбоку к отцу, намертво вцепился ему в кисть руки, сжал ее, не жалея, изо всей силы. Петр Бородин глухо вскрикнул от нестерпимой боли, кочерга упала на пол. Подняв ее, Григорий сильно толкнул отца на кровать. И проговорил, переводя дыхание: