Анна Антоновская - Ходи невредимым!

• Название: Ходи невредимым!
• Автор: Анна Антоновская
• Издательство: Мерани
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1979

---

– Разрушатся троны и сметутся границы. В корону империи войдут Германия, Италия. Франция, Испания, Англия, господа Нидерландские штаты. В короне Польши – Россия… – Унгерн сделал красноречивую паузу, – Швеция и Дания. Иезуиты всюду внедряют католицизм. Вновь загремят немецкие трубы и польские литавры. Прямой католический крест увенчает немецко-польское знамя.

Капельки пота усеяли лоб побагровевшего Унгерна. Картины мрака, нарисованные им, так потрясли его самого, что он не в силах был продолжать.

«Для всеблагой цели: победы над Польшей – надо нам самим короля свейского Густава-Адольфа прибрать к рукам. Иисусе Христе, буди воля твоя святая!» – И, смотря в упор на послов, патриарх сурово и твердо изрек:

– Два Рима падоши, третий стоит, четвертому не быть! Вы глаголете, что император немецкий да король польский восхотели многие русские городы забрать. А то где слыхано, чтобы городы отдавать даром? Отдают яблоки да груши, а не городы.

– Великая правда! – восторженно подхватил Броман, переходя к седьмому параграфу королевской инструкции. – Вот почему вы, великий государь-царь… – выразительно смотря на патриарха, убеждал он царя, – вы должны примкнуть к врагам Польши и империи. – И, не забыв восьмой параграф, вдохновенно продолжал: – Ради евангелической и греческой вер не медлите, великий государь-царь, на неверных поляков поднимите и татар, в сече бесноватых, и запорожских казаков, вольных рыцарей реки Днепра.

Царь Михаил Федорович невольно поморщился: евангелическую веру посол упомянул на первом месте, – но вслух обнадежил шведов и, как бы придавая особое значение их мысли, многозначительно добавил:

– О том великом деле еще долго судить надо, – величественно приподнял он скипетр, – дабы приступить согласно к отомщению крови христианской и достойно крепко постоять за благочестие. – И протянул Броману руку.

Начался обряд рукоцелования. Чины шведской свиты прикладывались к руке царя и с низкими поклонами отступали от трона. Пока Михаил Федорович милостиво протягивал «свейским людям» руку, а сам размышлял о жестокой необходимости так явно показывать расположение слугам шведской короны, которая при Четвертом Иване отринула от Руси прибалтийские гавани, Филарет подал знак окольничему, стоявшему вблизи царя, но не спускавшему глаз с патриарха.

Окольничий вышел на середину палаты и от имени самодержца всея Руси просил высокое посольство перейти в Ответную палату. Там послам сообщат дальнейший порядок переговоров, а также час первого совместного торжественного стола.

Вступительные поручения, так удачно переданные, привели штатгальтеров в прекрасное расположение духа. Теперь они не сомневались, что дальнейший ход переговоров еще более заинтересует Москву и создаст для короля Густава-Адольфа превосходную позицию в Восточной Европе против Габсбургов.

Выходя из Грановитой палаты, Броман и Унгерн и не подозревали, какую роль сыграли в эти дни сообщения из Западной Европы в судьбе Картли-Кахетинского царства и в личной судьбе царя Теймураза. Угроза независимости России на длительный срок поворачивала копье московской политики от восточных держав – Ирана и Турции – в сторону польского королевства. Слишком живы еще были воспоминания о кровавых делах гетмана Жолкевского, не отгремели еще грозы Смутного времени…

Сейчас патриарх Филарет твердо решил отвести раньше опасность от западных рубежей Московского царства, отвести любой силой. Но сил еще было мало. В ожидании более широких союзов, которые парализовали бы Польшу, если бы она нарушила Столбовский мир, приходилось не расхолаживать и Швецию, враждебную Москве не намного меньше, чем Польша. Успех же войны с Польшей зависел от мира на южных рубежах. Отсюда «дружба» с Ираном приобретала особое государственное значение. И Филарет наказал вслед за приемом шведских послов с еще большей пышностью, чем шведов, встретить иранских послов, Рустам-бека и Булат-бека, срочно прибывших в царствующий град Москву от шаха Аббаса с неким таинственным ковчежцем.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Предрассветная тишь еще стелилась вдоль Кахетинской дороги. Серо-желтые сланцевые горы безмолвно окружали сонный город. Из бело-серого тумана послышалось усталое пофыркивание. Но вот за поворотом показались зубчатые стены. Неясно вырисовывались Авлабарские ворота, буднично молчала сторожевая башня, и на кованых створах привычно тускнел железный брус.

Довольная улыбка промелькнула на губах Теймураза, он подал знак сопровождающим его всадникам и властным толчком послал коня вперед.

Но едва царь приблизился к городским стенам, как внезапно где-то слева во все колокола ударила Шамхорская церковь. И тотчас Сионский собор ответил торжественным гудением меди.

Царь Теймураз невольно откинулся в седле и придержал коня. За ним, будто вкопанная, остановилась свита. И не успел князь Чолокашвили выразить свое удивление, как, словно из гигантского котла, на кахетинцев опрокинулся оглушающий перезвон всех колоколов Тбилиси.

Услужливо, с шумом распахнулись ворота, и оттуда пестрой волной выкатилась праздничная толпа: амкары с цеховыми знаменами, дружинники с копьями, горожане в ярких архалуках, торговцы с грудами плодов на деревянных подносах, рыбаки с живой рыбой. Где-то зазвучали пандури, забили барабаны, зарокотали трубы, – все гремело, кружилось, пело, ликовало вокруг царя, не давая ему двинуться.

Внезапно толпа расступилась по обе стороны. Из ворот величаво выезжали конные княжеские группы, окруженные телохранителями и оруженосцами в одежде цвета знамен своих господ. За ними бесшабашной гурьбой спешили азнауры в разноцветных куладжах, с цветами, воткнутыми в островерхие папахи. Заздравные крики, пожелания огласили воздух. Груды роз падали перед Теймуразом, образуя ковер. И на цветистых коврах подпрыгивала выплеснутая из корзин живая рыба.

Господи, господи,
Милость твоя над царем!.. –

торжественно неслось из какой-то часовни.

Теймураз растерянно оглядывался: веселятся! Но ему-то на что зурна? Разве он не ради келейной беседы с католикосом затруднил себя тягостной поездкой?

– Моурави! Моурави! Наш Моурави скачет! – кричала толпа.

Побледнел даже Теймураз: ведь он, царь, желая выказать католикосу смирение перед церковью, прибыл на тощей кобыле. А Саакадзе точно взбесился: разукрасил своего черного черта белым сафьяном, бирюзовыми запонами и серебряными кистями. И сам он, точно хвастая своей силой, навьючил на себя пол-арбы драгоценностей… И потом, князья еще не совсем совесть потеряли: выступают чинно, и свита их в меру блестит, подобно удачно выписанной стихотворной строке. А этот беззастенчивый «барс» не постеснялся вытащить из преисподней прислужников сатаны в огненных плащах.

– Победа! Победа нашему Моурави!

Саакадзе потопил усмешку в усах: «Кажется, Элизбар немного перестарался». Изысканным поклоном приветствовал Саакадзе царя, благодаря за радость, которую венценосец соизволил доставить верным картлийцам.

И когда Саакадзе последовал за царем, сжимавшим в бешенстве простые поводья, в толпе прошелестел шепот: «Неизвестно, кто кого сопровождает!»

– Смотрите, смотрите, люди! Жалкая свита царя подобна горсти серых камней, брошенных в золотую россыпь!

– Да, заносчивый Моурави умеет показать уважение к царю! – сквозь зубы процедил Палавандишвили.

– Это я вижу! – буркнул Липарит. – Но почему царь не пожелал оказать картлийскому княжеству уважение и прибыл в достославный Тбилиси, город картлийских Багратиони, как разорившийся азнаур?

Угадывая неудовольствие картлийцев, то бледнел, то краснел Джандиери, ругая себя за оплошность: надо было ему предупредить Моурави, что царь пожелал прибыть в богом ниспосланный удел скромно, дабы доказать свое высокое расположение…

Настроение Джандиери еще более ухудшилось, когда кахетинцы въехали в главные ворота Метехского замка. Он почему-то сосредоточенно рассматривал знамена, развевавшиеся между двумя мраморными конями над главным входом. Справа, на золотом древке, колыхалось картлийское знамя: темно-красный шелк с вышитыми светло-коричневым львом и белым быком. Джандиери мерещилось, что лев и бык, лежащие друг против друга, кичливо выставляют: лев – картлийский скипетр, увенчанный крестом, а бык – меч династии картлийских Багратиони.

Джандиери покосился на царя Теймураза и в его глазах прочел то же негодование: светло-розовое кахетинское знамя почему-то очутилось на левой стороне. И хотя крылатый конь цвета спелой фисташки и вздымал раздвоенный флажок с крестом и хотя корона была расшита золотыми нитями, но почему-то по сравнению с картлийским знаменем кахетинское казалось блеклым. Еще возмутительнее представилось царю и князю общегрузинское знамя, утвержденное в центре. Вскинув копье, Георгий Победоносец в белой кольчуге, устремляясь по голубому полю на дракона, явно склонялся в сторону картлийского быка.