Анна Антоновская - Ходи невредимым!

• Название: Ходи невредимым!
• Автор: Анна Антоновская
• Издательство: Мерани
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1979

---

– Что, что? Как ты сказал? О Керим, о мой дорогой Керим! Где ты видел ходящих по земле святых?

– Слава всевидящему властелину властелинов. Он определил царю Картли Луарсабу Второму быть святым, ибо обыкновенному не снести столько страданий…

– …отмеренных щедрой рукой всевидящего, – добавил Папуна. – Здоровье Луарсаба! Другую чашу за него выпью в Метехи.

Тэкле, широко раскрыв глаза, горестно проговорила:

– Керим, дорогой Керим! В субботу светлому царю тридцать шесть лет! Более шести лет мой царь в плену… Пресвятая богородица, не слишком ли много испытания для преданного православной церкови? В день святого ангела я хочу быть с моим царем… Керим, пусть ценою жизни, пусть я не буду жить после! Если узнают сарбазы, приму яд… И об этом все!..

Устремив взгляд куда-то далеко, Тэкле дрожала, – казалось, она увидела то, чего никто не может видеть. И такое смятение охватило ее, таким ужасом горели, как черные солнца, глаза ее, и так взметнулись тонкие руки, что, казалось, вот-вот она взлетит и исчезнет в надвигающейся черной туче.

Первым очнулся Керим, он незаметно смахнул упавшие на щеку холодные капли.

– О царица цариц, разве пророк не подсказал тебе подходящее к месту слово: «Керим, раб мой, приказываю тебе!»? Хотя недостойно произносить рядом с тобою свои мысли, тоже скажу: ты увидишь царя. И если проклятый Мохамметом хан Баиндур догадается – раньше его убью, потом спасу тебя, и только тогда о себе подумаю, ибо и у меня яд как раз есть.

Никто не отговаривал Тэкле, ибо знали – не поможет. Папуна, скрывая острую боль, словно от вонзенного в сердце кинжала, постарался отвлечь дорогих, как жизнь, друзой от черных мыслей. Наполнив чашу, он протянул Кериму.

– Пей, мальчик, твой аллах не в меру снисходителен, иначе чем объяснить целость Эреб-хана, ведь, наверно, в год он выпивает караван вина. Об этом, сидя в один из весенних дней на зеленой траве, поспорили два пророка – Илия и Магомет. Первый уверял: нет вреда от входящего в рот, – вред от исходящего, ибо человек может убить словом, может осквернить слух неподобающей хулой и, святотатствуя, может плюнуть в лицо проповеднику, уверяющему, что аллахи на небе заняты только благополучием людей, ими же для чего-то сотворённых…

Второй пророк, твой Магомет, возразил: вред большой и от входящего в рот, ибо не всем свойственна совесть. Один может съесть быка соседа, потом своего петуха, потом ничью утку, потом лесного медведя, потом полевого зайца. Увидя, что еще не сыт, съест соловья аллаха и, чтобы приятнее было, выпьет сначала холодную воду из горного источника, потом воду из реки, орошающей долину, потом горькую воду из кувшина соседа, потом сладкий виноградный сок из бурдюка врага. И, только опорожнив у друга бочку бродящего маджари, почувствует себя счастливой свиньей…

Старик Горгасал, воспользовавшись смехом, усердно вытер уголки глаз, где таились слезы, Керим учтиво улыбался. Мзеха уверяла, что забыла, когда так смеялась. Только Тэкле ничто не занимало. Она казалась легкой тенью, следовавшей за уходящей жизнью.

Сегодня особенно тихо. Даже солнце не жалит, даже птицы не поют, даже пыль лежит не шелохнувшись. Пристально всматривался Луарсаб через решетчатое окно в тоненькую Тэкле, закутанную в чадру. Как-то особенно тихо стояла она, и, казалось, привычно поднятый к его окну взор ее был сегодня особенно неподвижен.

Вдруг все засуетились. Распахнулись ворота крепости, на откормленном жеребце выехал Али-Баиндур, за ним Керим и десять сарбазов.

Силах проводил их взглядом и приказал запереть ворота. Он был доволен жизнью в Гулаби, – после пограничной башни крепости Гулаби казалась раем… Конечно, раем, – ибо в глубине сада, отведенного царю Гурджистана для прогулок и поэтому отгороженного высокой стеной, кто-то услужливо проделал щель, и в одну из ночей, проверяя сад, он, Силах, очутился у «щели рая», и тотчас по другую сторону оказалась служанка старшей жены Али-Баиндура. Правда, вчера он немного испугался, но Керим добродушно похлопал его по плечу и тихо посоветовал быть осторожнее.

Не успел Али-Баиндур показаться на базарной площади, как, словно град на купол минарета, на него посыпались приветствия и пожелания. Особенно старались купцы. Но Баиндур никому не возвратил приветствия. Он сосредоточил внимание на пяти мествире. Окружив его коня, они в песне воздали ему хвалу и призывали аллаха даровать счастье хану из ханов. Понравилось восхваление хану, но когда мествире в короткой бурке, жалуясь на скупость базарных правоверных, к которым по милости аллаха и он сейчас принадлежит и которые по милости шайтана не опустили в его папаху ни одного бисти, просил ради сладости жизни вознаградить их за далекий путь, Али-Баиндур нахмурился: если даже каждому дать по три абасси, и то выйдет пятнадцать. А это целое богатство. Проклятая гадалка не могла уменьшить плату вновь обращенным в мохамметанство за их веселый товар. Тут Керим шепнул, что можно обогатить предвестников счастья за счет узника-царя.

– Как так? – удивился хан.

Керим засмеялся:

– Пусть завтра с зарей придут к башне и до ночи поют грузинские песни под окном Луарсаба. Царь непременно вышлет им много монет, ибо соскучился по песне. И пусть – раз ему суждено скоро вернуться на царство.

Баиндур разразился хохотом: конечно, пустой кисет может приблизить к гурджи желание сменить Гулаби на Метехи. А мествире, кружась вокруг коней, продолжал сетовать: он в сладком сне увидел, что распродаст свой веселый товар выгодно, иначе они лучше свернули бы в Ардебиль… Керим поспешил утешить странников. Завтра они получат все, что обещал им святой Хуссейн в начале путешествия, в Гулаби…

Выслушав Керима, мествире посетовал: разве можно предугадать мысли пленника? Вдруг нечистый удержит его руку, или песни он разлюбил? Стали роптать и остальные певцы. Тут Керим возвысил голос: если они по своей воле не придут с зарей, сарбазы их пригонят палками, ибо продать выгодно свой веселый товар они должны здесь, раз аллах так предопределил.

Вернувшись и застав Датико во дворе, Керим крикнул, чтобы он отправился к садовнику и закупил побольше фруктов для завтрашних гостей, а каких гостей – не сказал. Баиндур не переставал злорадствовать: князь Баака каждый абасси считает, наверно, после праздника заболеет от жадности.

– Э-э, – крикнул Керим вдогонку Датико, выезжавшему на коне, – скажи глухой, пусть пораньше завтра прибудет, много подносов надо чистить…

Датико, буркнув: «И так успеет», поскакал по пыльной дороге.

До конца жизни не мог забыть Луарсаб эту субботу…

Едва взошло солнце, Датико, позевывая, вышел за ворота, вглядываясь в пыльную даль. Постояв, он круто повернулся и направился в комнату Баака. А Керим, опираясь о косяк двери, приказал Силаху сменить стражу и пойти поспать. Ведь Силах ночь напролет бодрствовал, пусть его сменит полонбаши.

По направлению к бойне сарбазы гнали баранов. На другой стороне два кизилбаша складывали, словно черепа на поле боя, пустые тыквы. Провезли в мехах воду, отгоняя бичами изнемогающих от жажды собак.

Привычно буднична Гулаби. Керим поднялся по каменным ступенькам в башню, – так он делал каждый день. Обойдя коридоры и убедившись, что ни один сарбаз не пролез в преддверие жилища царя, Керим кашлянул. Из комнаты Баака поспешно вышел Датико. Разговор был отрывистый, затуманенный:

– Аллах пусть проявит к вам правосудие… Придет, и скоро.

– О, помилуй нас, Иисус!

– Да возвысится величие Мохаммета… Ты хорошо объяснил садовнику, чтобы его притворщица пришла только во вторник и никак не раньше? Ибо царица, как и в первый раз, придет в ее залатанной чадре.

– К лишнему абасси я добавил слова: царь хочет три дня молиться, и в таком деле женщина ему ни к чему.

Керим подавил вздох и спросил Датико о нише в комнате Баака. Оказалось, что там уже навешано много платья, где и укроется царица в случае непредвиденной опасности.

– Благожелатель да ниспошлет удачу, – заключил Керим, – и светлая царица сможет три дня пробыть с царем сердца своего.

Так, незаметно для посторонних, Датико наверху, а Керим внизу подготовляли появление Тэкле в башке.

Луарсаб ждал. Он вынул платок с вышитой розовой птичкой, подаренный ему прекрасной Тэкле в незабвенный день ее первого посещения, прижал к губам, и внезапно к сердцу подкрался холодок: почему-то ему почудилось, что птичка устремила свой полет вверх, бросив белый платочек, как прощальное приветствие. Но он отогнал прочь гнетущее предчувствие, – разве так много у него счастливых минут?.. Скоро он прижмет к себе любимую, он осыплет ее жаркими поцелуями и словами любви. О, как хороша она! Опять наденет она мандили, вплетет в шелковые косы любимые им жемчуга. А ножки… Как нежны они в золотистом бархате! Вот он видит, как горит, словно луна, алмаз на ее челе… А уста ее тянутся к его устам, и он ощущает аромат розы, освеженной утренней росой.