Владимир Аренев - Под небом голубым

• Название: Под небом голубым
• Автор: Владимир Аренев
• Жанр: Фэнтези

---

— и вот тогда — опустею на минуточку. И тогда-то уж тем более мне не будет больно. Помнишь? — пустоте не бывает больно. И к тому же, если бы вдруг — (конечно, такого не может быть, но вдруг) — если бы вдруг мне стало больно, ты бы винила в этом себя. А я не могу допустить, чтобы тебе было больно — поэтому… — мне не больно. Только не нужно жалеть. Во-первых — пойми — это бессмысленно, а во-вторых — жалость страшнее ненависти, жестче равнодушия — из жалости любви уже не родиться никогда. А? Прости, это я так, оговорился. Конечно, ни о какой любви не может быть… Но все-таки, не жалей, хорошо? Пойми, я все выдержу, все вынесу, все переживу… — в этом моя беда. Ты же у… умная (хоть и не у меня), ты поймешь. Да, на самом деле, не стоит мять занавес — он у нас древний, еще порву — потом всю жизнь работать на один занавес. Не буду мять. Занавесу ведь — в отличие от меня — больно. …Вот ведь что противно — я и сейчас чуточку играю. Не могу. Подыскиваю слова, даже, наверное, бессознательно становлюсь так, чтобы тени падали на глаза, чтобы… Играю — не могу иначе, не умею, разучился — только играю-то искренне, играю бездарно, потому что по-другому не умею выражать и выражаться — пускай свист с галерки, пускай зевки, хлопанье сидений, фигуры, бредущие к выходу в полумраке зрительного зала, — пускай — я играю, как умею. Я сейчас живу. Не апплодируй из жалости. Не надо. Именно этим сделаешь больно. Ладно, этот акт сыгран. Ты — в гримерку? Я? Не знаю, пойду, поищу автора пьесы — возьму за отвороты пиджака и потребую, чтобы переписал концовку — или буду молить на коленях, или… Или возьму и стану играть не так, как написано в сценарии!.. Да, конечно, ты права — этим я все испорчу. Не буду, договорились. Но знаешь…. вдруг… — одним словом, знай: если ты бросишь реплику, я подхвачу, я пойму с полузвука, я… Да, конечно… Счастливо отдохнуть. Ты была великолепна». Дар скорбно стоял за спиной, понимающе кивал головой.

16. …не меняется. В этом-то и суть: что бы с тобой не случилось, мир не переворачивается с ног на голову, люди продолжают смеяться и плакать, ходить в магазины и в театр. И значит, ты должен играть — работать — в Вероне, где встречают нас событья — давай-ка, покажи им всем, заставь их рыдать, пускай даже каждый слышал эту историю тысячу тысяч раз — у тебя ведь сильная роль, ее нельзя сделать абы-как. Уже скрипят в зале сидения, входят дамы с кавалерами (о, как желали бы эти кавалеры остаться дома, у телевизора, посмотреть матч — но нет, пускай хотя бы разок в месяц «приобщатся к искусству»! — а уж ты-то сделаешь так, чтобы их проняло как следует), хрупкие девушки, юноши в очках, старики, старухи; на балконе, справа, компания подростков, поблескивая из темноты бутылками, смеется и громко обменивается впечатлениями; уже прозвонил второй звонок, и очереди в буфетах оживляются (всегда есть кто-то, кто так торопился, что забыл дома перекусить, кто-то, кому просто необходимо выпить чашечку кофе или чего-нибудь покрепче, иначе не воспринимают: так некоторым обязательно нужно плотно поесть перед сном); уже третий звонок, началось, благородные режутся остротами, но на сцене — не благородные, и поэтому приходится их останавливать, останавливают, и… — уже твой выход — вперед, давай же, давай! Ты выходишь (нужно играть влюбленную рассеянность — «ха-ха три раза!»), говоришь необходимое, но мысли, мысли-то — продажные хомячки в колесе на Птичьем рынке — об одном, об одном и том же

— Ты по любви тоскуешь? — Нет. — Ты любишь? — Да, и томлюсь тоскою по любви. — О, эта кроткая на вид любовь!..

— как же ты устал — от жизни, от Дара, от самого себя. Мысли, мысли, мысли… Они мешают, они чертовски мешают — но не думать невозможно, ты уже проверял, не думать можно только во сне, но заснуть… — попробуйте-ка заснуть! …А она, как она сегодня смотрела. Участливо, но вместе с тем и твердо. И разговаривала, словно ничего не случилось, хотя в словах ты и слышал полуприкрытую заботу. Но — заботу о том, кого поневоле приручила. Не более. И зачем тебе такая доброта? Она невыносима, потому что разрушает возможные иллюзии, выстроенные за ночь сознанием; возрожденные в экспресс-реанимации надежды, что не все еще потеряно, что на самом-то деле… — вот твое «на самом-то деле», получи!

— Какое зло мы добротой творим! С меня и собственной тоски довольно, а ты участьем делаешь мне больно.

— Осторожнее! Не дай ей понять, что в твоих репликах есть что-то еще кроме игры!

— Любовь нежна? Она груба и зла, и колется, и жжется, как терновник

— не уколи ее, не уколи ее случайно. Ты сейчас опасен, ты сегодня (и — отныне; навсегда) смертельно ядовитый скорпион, василиск, одним взглядом способный отравить, умертвить, ужалить — не со зла, а защищаясь от тобой же придуманного фантома. Ты опасен, но только для нее. Так что же, в чем дело? — уйди, тебе ведь предлагают работу — интересную роль, хорошие деньги — в другом театре. И еще — в новом фильме. Ты нужен многим (но не ей) — но многим! Что же, уйди. Так будет легче тебе и

— Куда уйду я, если сердце здесь? Вращайся вкруг планеты, бедный спутник!

— между прочим, так будет легче ей. Это главное. Поверь, ей ведь тоже

— Спокойной ночи! Я тебе желаю такого же пленительного сна, как светлый мир, которым я полна.

— нелегко. «В ответе за тех, кого приручили…» Да! Решено. Завтра же

— как оставить мне тебя так скоро?

— позвонить, сказать, что согласен на их условия. На любые условия. В конце концов

— Я первая клялась и сожалею, что дело в прошлом, а не впереди.

— главное для тебя теперь — окончательно расправиться с надеждой. Вот

— Ты б эту клятву взять назад хотела?

— главный враг. Самый сильный, почти непобедимый. Казалось бы, она дала понять, что

— Да, для того, чтоб дать ее опять. Мне не подвластно то, чем я владею. Моя любовь без дна, а доброта — как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче.

— она

— Я все добро сложу к твоим ногам и за тобой последую повсюду.

— не любит тебя. Не любит, черт побери! Запомни это, запомни наконец! Эти слова должны — должны!!! — освободить

— Ты как ручная птичка щеголихи, прикованная ниткою к руке.

— тебя. Освободить наконец, освободить! Ведь и ей ты

— Приди же, ночь! Приди, приди, Ромео, мой день, мой снег,

— в тягость. Ей неприятно — неловко

— светящийся во тьме, как иней на вороньем оперенье! Приди, святая, любящая ночь! Приди и приведи ко мне Ромео!

— находиться рядом с тобой, видеть твои глаза — хоть ты и скрываешь, что должно скрывать. А жалость жалит сильнее, чем безразличие.

— Бедный муж, где доброе тебе услышать слово, когда его не скажет и жена на третьем часе брака?

— Нужно разорвать замкнутый круг. Время вылакает воспоминания из миски твоей памяти, вылижет насухо, и скоро ты нальешь туда новую похлебку. Спасение в том, чтобы не видеть ее. Только в этом

— Вне стен Вероны жизни нет нигде, но только ад, чистилище и пытки.

— спасение. Скорее бы добраться

— Из жизни выслать, смерти ли обречь — я никакой тут разницы не вижу.

— до телефона. Набрать номер (кстати, записная книжка с тобой?), набрать номер

— Когда ты мне об этом говоришь, ты мне топор вручаешь на подносе, чтоб мне с улыбкой голову срубить.

— набрать номер и согласиться. Да, мол, приезжаю завтра же. Нет, сегодня. Нет

— Молчи о том, чего не понимаешь!

— нет, не сможешь. Оставить ее выше

— удалиться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью

— твоих сил! Ты — да прекратите же наконец спектакль, замолчите же!!! — ты разрываешься между ролью и неролью, которая тоже роль и требует игры, требует притворства, требует улыбки на лице — «я улыбаться мог одним лишь ртом, а тайный взгляд, когда он зол и горек, умел скрывать…» — и улыбаешься. Но уехать… Хорошо, положим

— Природа слабодушна и рыдает, но разум тверд, и разум побеждает.

— ты уедешь. На неделю, на месяц, на год. На жизнь, в конце концов. Но сны — куда ты денешься от снов? Скажи пожалуйста, куда ты спрячешься от снов, в которых вы вместе — смеетесь, и ты целуешь ее волосы и мягкие теплые ладони с прохладными подушечками пальцев, — куда

— Когда я вправе доверяться сну, он обещает мне большую радость.

— скажи на милость, куда

— Я видел сон. Ко мне жена явилась, а я был мертв и, мертвый, наблюдал. И вдруг от жарких губ ее я ожил и был провозглашен царем земли.

— куда ты сбежишь от снов?! Неужели существует такое благодатное место, где ты не будешь просыпаться в радости, чтобы через мгновение понять: на самом деле все по-другому. Нет, такого места не существует. Поэтому поклонись зрителям (тебе хлопают, слышишь?), поклонись и отправляйся-ка в гримерку, вытащи из кармана куртки записную книжку и иди звонить. Бывают спектакли, которые можно сыграть только один раз. Сегодня ты исчерпал свой лимит.

17. …страшного», — сказал Дар. «Вообще-то, именно так все и должно было произойти, — сказал Дар. — Ты же и сам знал это. Есть люди, которым никогда не жить в семье, люди, удел которых — восхождение по ступеням волшебной башни. Что, впрочем, не мешает им мечтать. Но нельзя мечтать все время, просто невозможно. Посмотри правде в глаза: ты предназначен для другого. Она — тоже. Вам никогда не быть вместе. Пойдем. Пойдем-ка. До колокольни не так уж далеко, всего пару этажей», — и обнял за плечи, и поволок — и ты не сопротивлялся.