Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

• Название: Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5—300—00300-Х

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.

---

— Ты постоянно представляешь все в Черном свете, — возразили Гомес и Рудио.

— Клятвопреступный карбонарий, Бонапарт, не избегнет смерти, если только один из нас останется жив и свободен, — проговорил Гомес с глубокой ненавистью.

Это были три заговорщика, с нетерпением ожидавшие своего товарища.

— Клятва связывает нас, и мы во что бы то ни стало сдержим ее, — сказал Пиери, глаза которого страшно засверкали. — Людовик Бонапарт умрет со всеми приближенными и это случится скоро! Сегодня приснились мне потоки крови, текущие с эшафота… О, это был ужасный сон…

— По какому случаю эшафот обагрился кровью, Пиери? — тихо спросил его Гомес.

— О, ужасный, отвратительный сон!.. И знаете, друзья мои, чья кровь покрывала весь эшафот?

— Чья? — прошептал Рудио.

— Моя, — мрачно ответил Пиери. — Я сам лежал на эшафоте с отрубленной головой…

— И все-таки узнал себя, — тихо засмеялся Гомес.

— Сон этот не предвещает ничего хорошего, — продолжал Пиери. — Что если отыщут пороховые груши и схватят Феликса?

— Он нас не выдаст, — проговорил Рудио.

— Мы бежим в Англию, чтобы соорудить новые машины. Per Dio, нам известно изобретение и мы как нельзя более преуспели в этом деле! — прошептал Гомес. — Посмотрите, вот и сам Феликс! По выражению его лица не видно, чтобы за ним следили тайные агенты. Накладная борода делает его неузнаваемым. Готов заложить голову, что он явился с приятными вестями, если судить по его торжествующим взглядам.

Вновь прибывший Феликс Орсини, довольно пожилой, с итальянским профилем и беспокойно бегающими глазами был главой заговора, вождем этих людей, воодушевляемых глубокой ненавистью к человеку, которому они вынесли, смертный приговор и для гибели которого жертвовали свободой и даже жизнью.

Орсини, подобно Людовику Наполеону, был членом общества карбонариев. Во время своего заключения в Мантуе он познакомился с Пиери, Рудио и Гомесом, заключенными в одну с ним тюрьму в качестве политических преступников. Всем им удалось бежать из тюрьмы.

Они отправились в Англию, дав себе клятву отомстить врагам и клятвопреступникам. Первый приговор они вынесли императору Людовику Наполеону, которого считали самым опасным изменником. Феликс Орсини возлагал на Людовика Наполеона все свои надежды, считал его единственным человеком, способным освободить Италию, теперь же, когда надежды его рушились и он оказался главным препятствием к освобождению его дорогой родины, Орсини дал клятву погубить его во что бы то ни стало.

Сделаны были все необходимые приготовления, соблюдены величайшая осторожность и предусмотрительность и успех, казалось, был обеспечен.

В Париже никто не знал настоящих имен этих четырех итальянцев, живших в разных частях города; никто не подозревал об их заговоре и страшном изобретении, имевшем цель погубить осужденных, не причинив при этом ни малейшего вреда народу.

Соединясь в Бирмингеме с французом Бертраном, жившим в Лондоне, они изобрели ужасное орудие, производившее неслыханное до сих пор действие.

Феликс Орсини, высокий, хорошо сложенный итальянец, подошел к своим соучастникам и расположился с ними рядом. Прежде чем начать разговор, он окинул взглядом всю комнату, как бы желая проникнуть в душу каждого и убедиться, не наблюдают ли за ним; на губах его мелькала счастливая, радостная улыбка; темные глаза его страшно блестели; видно было, что он желает сообщить приятную и нетерпящую отлагательства новость.

— Давно ожидаемая минута приближается, — прошептал он.

— Предчувствия мои сбываются, — прошептал Пиери.

— Говори, что случилось? — спросили Гомес и Рудио.

— Медлить дальше незачем, такие благоприятные обстоятельства выдаются редко! Сегодня около десяти часов вечера Людовик Наполеон отправится в театр, находящийся на улице Лепельтье, — тихо и торжественно сообщил Орсини.

— На улице Лепельтье? — перебил его Рудио. — Но подумал ли ты о последствиях и громадном стечении народа?

— Для достижения великой цели, не останавливаться же перед двумя или тремя лишними жертвами, — пылко произнес Орсини. — Мы служим интересам горячо любимой нами родины.

— Произойдет настоящая бойня, — прошептал Пиери. — Но ты прав, медлить и откладывать незачем. Знаешь ли, что я думаю, Феликс?

— Говори, брат Пиери.

— Сегодня погибнем мы все!

— И ты боишься этого?

— Меня ли спрашивать об этом, Феликс!

Наступило минутное молчание, все невольно содрогнулись, как это всегда бывает при мысли о верной, неизбежной гибели.

— Я знаю и люблю тебя, Пиери, — сказал Орсини, — я всегда относился к тебе с полным и глубоким уважением. Что может быть, друзья мои, лучше и честнее, чем умереть за родину?

— Мечтать о спасении глупо, — проговорил Гомес, — всех нас ждет неминуемая гибель. Не взорвут нас бомбы, так во всяком случае мы попадемся в руки ожесточенной толпы, а там ожидает нас один конец: мы все сделаемся вдруг на целую голову ниже!

Рудио молчал.

— Когда изменник будет наказан, я смело и отважно посмотрю в глаза смерти, — с одушевлением произнес Орсини.

— Уже шестой час, — прошептал Пиетри.

— Остается четыре часа, чтобы сходить на улицу Леони за машинами и занять удобные места перед театром. Выслушайте мой план: Гомес остается на Итальянском бульваре и известит нас о приближении экипажа Людовика Наполеона; Пиери, Рудио и я, каждый возьмет по бомбе и расположится на близком расстоянии друг от друга. Лишь только Гомес подаст знак, мы составим цепь и тогда…

— Тогда наступит царство смерти, — докончил Пиери глухим голосом.

— Наступившая темнота благоприятствует нам, — сказал Гомес. — Допьем бутылку сиракузского и отправимся поскорее в путь.

— Мы отправимся на улицу Леони разными дорогами. Будьте осторожны, один неловкий шаг, и дело проиграно, — прошептал Орсини.

— Не желаешь ли сообщить чего-нибудь, Феликс? — спросил Пиери после небольшой паузы, во время которой слуга принес новую бутылку вина.

— Нечего сообщать, брат мой; при мысли о родине исчезают все личные желания. Чокнемся же за благо и свободу Италии и за успех нашего предприятия!

Четыре заговорщика чокнулись и залпом осушили стаканы.

— Теперь, друзья мои, за здоровье тех, кто после нашей смерти довершит освобождение Италии и позаботится о ее единстве! — горячо проговорил Орсини.

Снова застучали стаканы, четыре заговорщика опорожнили их и, быстро встав из-за стола, вышли из кафе. У подъезда они расстались и различными путями отправились к одной общей цели, на улицу Леони.

Театр на улице Лепельтье все более и более заполнялся зрителями, экипажи и пешеходы то и дело сновали по Итальянскому бульвару, все спешили к театральным подъездам.

После обеда шел мелкий, холодный дождь, который скоро прекратился; улицы были сырыми и скользкими, небо покрыто тучами, угрожавшими дождем или снегом. Не обращая внимания на сырость, публика спешила в теплые и ярко освещенные залы театра.

Фонари слабо освещали улицу; около девяти часов вечера улицы и подъезды опустели, только изредка показывались немногие запоздалые пешеходы. Но вот показалось бесчисленное множество чиновников и полицейских агентов, возвестивших о приближении императорской фамилии, запоздалый приезд которой публика объяснила себе тем, что в начале давалась старая опера, виденная уже много раз Евгенией и Наполеоном.

Объясняя таким образом позднее появление императорской четы, публика стеснилась возле экипажа, чтобы рассмотреть блестящий туалет и красоту Евгении. Но видеть это вблизи не было никакой возможности, карету окружали чиновники и полицейские агенты.

Публика ошиблась однако в своих предположениях относительно позднего приезда императорской фамилии.

Утром 14 января Евгении вздумалось съездить в театр. Наполеон, руководимый каким-то тайным предчувствием, ни за что не хотел ехать. Что-то удерживало его, но что именно, он не в состоянии был объяснить себе. Но, успокаивая себя мыслью о безопасности явиться в публичном месте, он приказал приготовить к девяти часам вечера экипаж, окованный железом.

Роскошный экипаж этот был сделан мастерски и мог предохранить от выстрелов, о которых, впрочем, никто всерьез не думал. Наполеон не доверял окружающим, потому что антипатия большинства была ему хорошего известна.

После девяти часов вечера они отправились в этом экипаже в театр. Император был расстроен, он, казалось, был сильно взволнован. Евгения же, как и всегда, была весела и нарядна.

Две кареты с придворными сопровождали императорский экипаж; все они направились на улицу Лепельтье.

Гомес с угла Итальянского бульвара заметил блестящие ливреи лакеев и кучеров и, подобно тени, перебежал узкую улицу, чтобы дать друзьям знак, условленный заранее.

Величайшая осторожность была необходима, так как всюду сновали тайные полицейские агенты.