Жюльетта Бенцони - Кречет. Книга III

• Название: Кречет. Книга III
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Жанр: Исторические любовные романы

Знаменитые исторические романы Ж. Бенцони покорили весь мир.

Миллионы читателей не устают восхищаться ее захватывающими произведениями — произведениями, в которых смешаны история и вымысел, приключения и страсть.

Такова история Жиля Гоэло по прозванию Кречет, бесстрашного искателя приключений, рожденного в нищете и своим мужеством и отвагой добившегося всего, о чем можно мечтать, история странствий и опасностей, заговоров и интриг, история великой любви Кречета к прекрасной аристократке, ради которой он ставил на карту жизнь и совершал невозможное…

---

Он разрезал на полосы простыню, спрятанную в дырявом стуле, такая же судьба постигла и четыре других простыни, выданных ему и Понго ленивым тюремщиком. Полосы он тщательно связал и сплел из них крепкую длинную веревку, потом опустил ее в горшок с кофе, чтобы окрасить ткань и сделать ее менее заметной.

Еще не пробило полночь, когда он закончил работу. Оглядев и проверив веревку, довольный Жиль спрятал ее под кровать. Бежать они должны следующей ночью, в два часа пополуночи, и им хватит времени, чтобы и из одеял сплести себе вторую веревку. Жаль, что его кровать без занавесок, но зато у них много галстуков, рубашек и другой одежды — они тоже пригодятся для побега.

Делать было больше нечего, и Жиль, закурив трубку, прилег на кровать, отмечая по своим часам время прохождения караулов и прислушиваясь к другим тюремным звукам.

В камере стало прохладней, вдали слышались раскаты грома; они раздавались все ближе и ближе, предвещая надвигающуюся бурю.

К трем часам ночи буря обрушилась на тюрьму с такой силой, что Понго проснулся и вскочил с постели. Гром гремел прямо над их головами, а камера, вторя ему, гудела и звенела, как колокол, Белые молнии падали в каменные дворы старой крепости, то полностью освещая ее, то погружая в непроглядную темноту.

— Дай Бог, чтобы завтра такого не было, — бормотал Жиль. — Видно как днем, самый неловкий часовой не промахнется. С другой стороны, в такую погоду они и носа на улицу не высунут…

Новый удар грома заглушил его слова… Страшный ливень обрушился на город, он срывал листья и ломал ветки деревьев, сбивал старую черепицу с крыш, заливал подвалы. По улицам города текли настоящие реки из грязи.

Наступил день. Серые тяжелые тучи ползли над городом, дождь продолжал лить, а ветер завывал, как стая волков. В своей башне, прилепившейся к облакам. Жиль и Понго чувствовали себя затерянными в небе, сквозь грохот дождя никакие земные звуки не пробивались к ним. Для Понго гром был голосом Великого Духа, он стал молиться ему, бросая в узкое тюремное окошко какой-то таинственный порошок. Он хранил его в маленькой сумочке из кожи карибу, с которой, сколько знал его Жиль, никогда не расставался.

Сам Турнемин сидел на кровати и мучительно пытался понять, радоваться ему или нет разбушевавшейся непогоде. С одной стороны, в такой дождь стражники вряд ли выйдут на улицу, с другой стороны, ветер и дождь могут сильно раскачать веревку…

Время тянулось бесконечно. Наконец, уже после завтрака, дверь камеры распахнулась, и появился запыхавшийся цирюльник. Это был такой жизнерадостный толстенький человек, что даже бесконечные хождения по тюремным лестницам не смогли ни погасить улыбку на его лице, ни испортить прекрасный его аппетит. Все его брадобрейные инструменты, изящные и дорогие, совершенно не соответствовали суровой бедности Бастилии. Цирюльник одел на Жиля красивый синий шелковый колпак, расстелил у него под подбородком кружевную салфетку и взбил душистую мыльную пену. Было видно, что ему ужасно хочется поболтать, но он не знает, с чего начать разговор.

«Ну что ж, поможем ему», — решил Жиль. Он подставил брадобрею щеку и равнодушно спросил:

— О чем сегодня говорят в Бастилии?

— О сударь, о всяких пустяках. Например, о госпоже де Ла Мотт, она заключена в Бертодьере и бесконечными криками уже успела восстановить всех против себя. Большим событием сегодня был визит графа де Верженна и маршала де Кастри к кардиналу де Рогану, как полагают, они объявили ему решение двора. Его преосвященство требует, чтобы ему дали очную ставку с этой женщиной, де Ла Мотт. Но это невозможно сделать… г — Не вижу, почему? Кардинала куда поместили? В одну из башен?

— В башню? Князя Церкви? Что вы, сударь.

Его апартаменты находятся в главном здании.

Он прекрасно устроился, с ним секретарь и двое слуг. Он даже собирается дать обед в честь некоторых своих друзей…

Турнемин больше не слушал. Как мог он забыть о кардинале, ни разу не задуматься над тем, что ждет этого невинного человека! Ведь никто лучше Жиля не знал, какое нежное и доброе сердце бьется под пурпурной сутаной. Нет, человек не должен, не имеет права забывать о горестях других людей! Жиль зажмурился и вдруг явственно увидел Рогана таким, каким он был на улице Нев-Сен-Жиль за игрой у графини де Ла Мотт, и потом на лестнице особняка Калиостро, и, наконец, в Версале, во всем блеске и великолепии первосвященника Франции. Благородный, красивый, дворянин до кончиков ногтей, человек, перед чьим обаянием невозможно устоять, пастырь, щедро раздающий милостыню… И тем более была совершенно непонятна неистребимая ненависть к нему королевы.

Быть может, в ней говорила ущемленная гордость? Спесивая дочь Марии-Терезии не могла простить того, что он посмел поднять на нее свои глаза? Но Ферсен сделал больше, не обладая при этом ни знатностью, ни благородством кардинала.

Конечно, Ферсен любим, а Роган нет, но ожесточение Марии-Антуанетты заставляло подозревать, и Жиль был недалек от правды, что королева сама принимала участие в легкомысленном фарсе в Роще Венеры и теперь боялась разоблачения. Что чувствует он? Огорчение, конечно, ведь его блистательная мечта разбита. Но не оно мучает его, самая сильная боль — это боль оскорбленной любви, ведь королева упорно хочет видеть в нем вора, а не влюбленного.

Внезапно болтовня цирюльника отвлекла Турнемина от грустных размышлений. О чем он говорил? Ах да! О госпоже де Ла Мотт, о ее губительном очаровании…

— Господин Тиру де Кроен, лейтенант полиции, — говорил брадобрей, деликатно выбривая подбородок Жиля, — настолько очарован графиней, что готов объявить виновным во всем происшедшем только одного человека, а именно — кардинала. Графиню же оправдать как жертву.

— Он, видно, плохо знает эту очаровательную даму! Хорош лейтенант полиции! Нашли кем заменить молчаливого, способного и энергичного господина Ленуара!

— Господин Ленуар был слишком строг, — вздохнул брадобрей. — К тому же он был слишком любознательным, а это мало кому нравится.

Скажу больше, он не понравился Его Высочеству графу Прованскому, брату короля. Это он добился, чтоб его заменили…

— Идиотом, который до этого наводил порядок в королевской библиотеке, — заключил шевалье, оставив при себе окончание своей мысли (а именно, что эта ценная замена произошла как бы случайно, непосредственно перед тем, как разразился скандал с колье).

Брадобрей закончил. Он осторожно вытер влажные щеки клиента, припудрил его тонкой душистой пудрой и отошел на шаг, чтобы полюбоваться плодами рук своих. Картина так ему понравилась, что он еще попятился и… оказался в объятиях Понго. Индеец молча показал на острый выступ стены, о который цирюльник мог больно удариться.

Глубоко признательный за заботу, брадобрей усадил Понго и стал брить его, весело болтая о том, как, наверно, трудно «дикарю» привыкать к цивилизованному миру. Понго только морщился и наконец в привычной лаконичной манере объяснил ему свой взгляд на жизнь. «Хорошая еда, хорошее вино, красивые женщины.» Такой ответ брадобрею, человеку веселому и совершенно не кровожадному, очень понравился, он продолжал работу, тихонько посмеиваясь, но при этом стараясь не повредить кожу такого экзотического клиента.

— Известно, что произошло с графом Калиостро? Он в Бастилии? — спросил Жиль.

У брадобрея вытянулось лицо.

— Разве я о нем не говорил вам? Мне кажется… но, видимо, мне показалось. Конечно, он здесь, как и все участники этого дела, но про него ничего не известно. К нему никого не пускают, это очень жестоко, ведь он привык к хорошему обществу.

— Так вы его знаете? — заинтересовался Турнемин.

Брадобрей покраснел, затем, оглянувшись на дверь, таинственно прошептал:

— Он вылечил мою дочь, когда от нее все другие врачи отказались. Нам с женой непонятно, почему его арестовали. Такой человек ничего плохого сделать не мог.

— Почему его арестовали, спрашиваете вы.

Догадаться нетрудно. На него донесла госпожа де Ла Мотт.

Жиль так и не узнал, что думает веселый цирюльник об этом новом злодействе графини. Дождь и ветер с бешеной силой принялись раскачивать башню, башня гудела, в таком шуме разговаривать было просто невозможно. К счастью, цирюльник уже закончил с Понго и стал собирать и вытирать свои инструменты. Жиль расплатился с ним, и он покинул случайных своих клиентов. А узники продолжали с ужасом прислушиваться к реву урагана, прикидывая, выдержат ли самодельные веревки его буйный напор.

ВСТРЕЧА НА БРУСТВЕРЕ

К вечеру ветер стих, но дождь, ни на минуту не переставая, продолжал заливать улицы Парижа.

Такая погода вполне устраивала беглецов: бесконечный ливень переполнил не только Сену; небольшие ручейки, протекавшие по дну рвов Бастилии, превратились теперь в полноводные реки.

Кроме того, стражники вряд ли будут слишком усердствовать в такую погоду.