Пьер Бенуа - Прокаженный король

• Название: Прокаженный король
• Автор: Пьер Бенуа
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01242-4

---

— Да, правда, — пробормотал я. — Извини меня. Действительно! Где только была у меня голова! Я вспомнил

другую фотографию, ту, что он показывал мне в кафе Флоры несколько лет тому назад. Не было ничего общего между женой моего друга и странным созданьем, профиль которого я созерцал.

— Эго подруга моей жены, — сказал Рафаэль, не переставая улыбаться, — кстати, она как раз с ней сегодня в Монте-Карло. Мы будем иметь удовольствие видеть ее у себя на вилле в течение двух недель. Как ты находишь, хорошенькая, а?

— Трудно… — начал было я.

— Ну, хорошо, ты сейчас увидишь ее в натуре и, уверяю тебя, не будешь разочарован. А знаешь, ты ведь очень и очень возмужал и похорошел с тысяча девятьсот десятого года.

— Ты смеешься, — сказал я, краснея.

— Да, да. Только побольше уверенности, побольше авторитетности, и сбрей, пожалуйста, свою бородку…

— Я уже об этом думал. Но что ты хочешь, в провинциальной школе…

— Ты все еще в Сиврен? Видишь, память у меня недурна…

— Вижу. Нет, я уж больше не в Сиврен. Я уже продвинулся выше, ибо сдал экзамен на звание профессора. Я в Мон-де-Марзан, я…

— Ты все это мне расскажешь… У нас еще хватит времени, мы обедаем не раньше девяти. А пока что я хочу тебе предложить попробовать коктейль моего приготовления.

Мы уселись на веранде, в комфортабельных rockings'ax.

В парке, среди темных громад, виднелись белесоватые очертания статуй. Как сверкающие воздушные шарики, летали в темноте светляки. Рафаэль указал мне на столик, разделяющий нас, который, как по волшебству, покрылся стаканами, наполненными жидкостями различных странных цветов.

— Попробуй.

Я наугад взял один из бокалов, который, казалось, был наполнен топазами.

— Ну, что ты скажешь?

— Превосходно!

— Это действительно один из моих лучших коктейлей. Я назвал его Познание Востока. А этот?

Он протянул мне стакан, до краев наполненный изумрудным ликером, как будто чуть подернутым изморозью.

— А этот, дорогой мой, это Компонг-Том. Это моя гордость! Одна треть бенгальской мяты, треть саке, треть джина, и все это посыпано мускатом, пополам с имбирем. Как видишь, очень просто, но надо до этого додуматься.

Я снова выпил. Казалось, покачивание моего rockinga усилилось, и гроздья мимозы, ниспадающие над нашими головами, стали полегоньку перемещаться с места на место. Еще никогда не приходилось мне смотреть в лицо будущему с такой смелостью.

— Еще есть и другие, — сказал Рафаэль. — Не бойся, они не крепкие. Ну, а теперь поговорим немного о тебе. Что ты делал с тех пор, как мы расстались?

— Ничего особенно интересного.

— Все время преподавательская деятельность?

— Да, все время. Право, ничего интересного.

— Ну хорошо, но ведь ты знаешь, как я люблю тебя. Рассказывай, я хочу знать все.

Компонг-Том еще не окончательно помрачил мой рассудок — я еще в состоянии был учесть его наивный расчет.

— Я вижу, куда ты гнешь! — сказал я сам себе. — Ты хочешь, чтобы я немедленно изложил тебе вкратце историю моего существования, чтобы иметь право тотчас же сообщить целиком свою биографию. Что же ты медлишь? Я только этого и жду.

Умозаключение мое оказалось неплохим. Едва я только начал излагать некоторые, казавшиеся совершенно излишними подробности моего образа жизни в Мон-де-Марзан, как меня внезапно прервали. Большая собака с длинной рыже-красной шерстью положила лапы на ручку моего кресла. Рафаэль напустился на нее довольно рьяно:

— Прочь, Тю-Дюк, прочь! Поди сюда, ты, подлое животное!

Я приласкал пса.

— Он красив, что это за порода?

— Это, мой дорогой, шоу-шоу, эта собака из Кантона или Гонконга. Думаю, что она водится в одном из этих городов.

— Тебе кто-нибудь привез ее оттуда?

— Нет! Я сам.

— Разве ты был в Гонконге?

— Не в самом Гонконге, но поблизости от него. Это тебя удивляет?

Но это обстоятельство отнюдь не удивляло меня. Я пришел к заключению, что мы как раз напали на тему, на которую вот уже в течение двух часов Рафаэль стремился навести разговор.

— Я этого не знал, — сказал я. — Разумеется, мы и не могли еще сказать всего друг другу. И ты хочешь заставить меня рассказывать о себе, когда у тебя-то как раз есть что порассказать, столько любопытных вещей…

— Да, действительно, у меня есть кой-какие любопытные воспоминания, — сказал он.

— Тебе там понравилось?

Глаза его засверкали неожиданным блеском.

— Понравилось ли мне? Больше, чем понравилось. Я полюбил, слышишь ли, полюбил эту страну. Я любил ее так, как любят то, чему обязаны своим счастьем.

Он замолк. Я видел, как взгляд его, скользнув за балюстраду веранды, остановился на море. На расстоянии двух миль какое-то судно пересекало залив. Можно было различить только два огонька на мачтах, и по тому, как они медленно двигались, не трудно было догадаться, что оно идет под очень слабыми парами. Вскоре за высоким восточным мысом исчез один огонек, затем другой.

Рафаэль кашлянул.

— Забавно, — сказал он. — Вот так проходят суда ежедневно, и каждый раз со мной делается то же самое, я испытываю одно и то же чувство. Видишь ли, там, в этой стране, еще никто не прожил безнаказанно. Когда возвращаешься во Францию, ты уже не совсем такой же человек, каким был раньше. Вот это судно, которое только что исчезло, хотя я прекрасно знаю, что оно идет в Геную, самое большее — в Неаполь, и, несмотря на это, оно все же заставляет меня думать о других больших судах, тех, что после Перима и Гвардафуя плывут уже под звездами, которых здесь не знают.

Никогда не следует упускать случай понаблюдать за кем-нибудь, кто забыл о вашем присутствии. Таков был в тот момент Рафаэль. Бокалы для коктейля стояли пустыми, покинутые на несколько мгновений этим знатоком напитков. И мне показалось, что только теперь я снова обрел моего друга. Я сравнивал его теперешнее лицо с тем, которое у него было в Латинском квартале. Оно не очень изменилось. Непростительно было так долго не узнавать его там, на террасе кафе. Легкая склонность к полноте, слегка поседевшие виски — только это напоминало о годах, что прошли над молодым человеком с улицы Генего. Но все еще оставалась эта очаровательная манера держать голову, откидывать ее назад, и одно это уже указывало на уверенность в себе, на уверенность в судьбе. Как видно, ему совершенно не были знакомы ни та посредственность, ни та скудость трудной жизни, ни вечные заботы, которые так прочно подтачивают навсегда успех человека! Роскошь, в которой он теперь находился, окончательным образом укрепила его юношескую беззаботность и уверенность в себе. Доказательством был костюм, который был на нем в этот вечер. Он был из лучшей, тончайшей материи, великолепного покроя. Впрочем, казалось, что он сам своим видом сообщает ему еще больше непринужденной элегантности. И я, всегда спрашивающий себя, каким ужасным чудом все одежды, восхитительные в витринах у портных, теряют на моей особе весь свой престиж, коверкаясь самым жалким образом, я готов был преклониться перед таким достижением, секрет которого мне так и не удалось никогда постичь. И вот благодаря этому-то и примешался оттенок меланхолии к чувству уважения, которое я испытывал в тот момент к моему другу. Эта грусть смягчила излишества жизни, которые рискуют иной раз заразить вульгарностью даже сильные натуры.

Но Рафаэль уже снова обрел свою привычную развязность.

— Мы говорили о моем пребывании в Гонконге. Ты удивлен этим? Ну, хорошо, дорогой мой, но вот что меня удивляет: как это ты не догадался тотчас о причине? Хотя бы случайно, о старом Барбару? Ты должен был сейчас же узнать его фабричную марку. Ты помнишь то время, когда мы разъехались? Он тогда заставил меня держать экзамен на степень доктора. Гы, может быть, не знаешь, что я достиг этого и успешно?

— Я знал об этом. Даже написал тебе, чтобы тебя поздравить.

— И я тебе не ответил? Очень возможно. Нет ничего удивительного — в том приступе отчаяния, в каком я тогда находился… Пойми же, что, презрев данное слово, он не преминул найти недостаточным это новое доказательство моей доброй воли.

— Недостаточным? — сказал я, почувствовав оскорбление Моего университетского самолюбия. Что же ему еще надо было?

Нет звания более уважаемого даже за границей, чем доктор историко-филологических наук.

— Говорят. Во всяком случае, он был иного мнения. Ему надо было еще чего-то, более высокого. Да и к тому же, ведь Париж слишком близко от Лиона, не так ли? Он вбил себе в голову, что единственное средство разъединить меня с Аннет — это удалить меня вовсе. И знаешь, что он изобрел? Тонкий, черт возьми! Двадцать тысяч километров! Ужасный климат! Ах! Старый разбойник, когда я думаю об этом!..

— Рафаэль, — сказал я, растроганный, — успокойся, умоляю тебя. — Теперь ведь все равно, теперь, когда ты восторжествовал, когда…