Энтони Бивор - Падение Берлина, 1945

• Название: Падение Берлина, 1945
• Автор: Энтони Бивор
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

На следующий день, 18 января, Гудериан получил публичный выговор от фюрера. Но худшее было впереди. По воспоминаниям полковника из штаба ОКХ, барона фон Гумбольдта{54}, в тот вечер штабные работники собрались вместе, чтобы отпраздновать день рождения фон Бонина. Когда стоявшие вокруг большой оперативной карты офицеры подняли бокалы шампанского в честь начальника оперативного управления, в помещение неожиданно вошел генерал Майзель. Он являлся помощником начальника управления кадрами верховного командования. За ним следовали два обер-лейтенанта с автоматами. Майзель отчеканил: "Господин фон Бонин. Я должен просить вас следовать за мной". Вместе с Бонином были арестованы также подполковник фон Кристен и подполковник фон дем Кнезебек. Их, по прямому указанию фюрера, отправили в тюрьму на Принц-Альбрехтштрассе, где арестованных уже поджидало гестапо.

Гитлер рассматривал случай со сдачей Варшавы как еще одно доказательство предательства со стороны армии. Дискредитировав генерала Харпе, он также снял с командования 9-й армией генерала фон Лютвица. В сущности, фюрера не интересовал оперативный аспект произошедших событий. Им двигало маниакальное тщеславие, которое побуждало его до последнего момента оборонять столицу захваченного немцами государства, несмотря даже на то, что этот город был ранее разрушен почти до основания. Гудериан заступился за трех арестованных штабных офицеров, утверждая: поскольку решение оставить Варшаву лежит целиком на его совести, то он также должен быть допрошен. Гитлер, стремясь предъявить обвинение и генеральному штабу, поймал Гудериана на слове. Поэтому в самый критический момент битвы на Висле начальник генерального штаба сухопутных войск просидел несколько часов на допросе, который проводили Эрнст Кальтенбруннер,

начальник Управления имперской безопасности, и Генрих Мюллер, шеф гестапо. Гудериану удалось все же добиться освобождения двух штабных офицеров, но Бонин оставался в концентрационном лагере вплоть до конца войны.

Мартин Борман добрался до Берлина 19 января. На следующий день он отметил в своем дневнике, что ситуация на востоке становится все более и более угрожающей: немецкие части отступают из района Вартегау, а передовые части противника уже приблизились к Катовице{55}. В этот же день советские войска пересекли границу рейха в районе Верхней Силезии.

Жена Гудериана покинула имение Шлосс-Дайпенхоф за полчаса до того, как оно стало подвергаться артиллерийскому обстрелу{56}. Начальник генштаба писал, что слуги (которые являлись, возможно, прибалтийскими немцами) со слезами ни глазах умоляли ее взять их с собой. И дело тут было не только в их лояльности режиму - уже начали распространяться слухи о том, что творится в Восточной Пруссии.

Солдаты Красной Армии, а особенно их польские союзники, вряд ли собирались проявлять снисхождение к немцам после того, что они увидели в Варшаве. Капитан Клочков из 3-й ударной армии вспоминал: 17 января они вошли в польскую столицу и увидели на улицах только пепел и руины, покрытые снегом{57}. Жители города были истощены и одеты почти в лохмотья. Из миллиона трехсот десяти тысяч человек довоенного населения теперь в Варшаве осталось только сто шестьдесят две тысячи{58}. После неимоверно жестокого подавления варшавского восстания в октябре 1944 года немцы систематически уничтожали все исторические здания города, хотя не одно из них не было использовано восставшими для своей обороны. Василий Гроссман прошел через руины столицы к варшавскому гетто. Все, что от него осталось, представляло собой стену примерно трех с половиной метров высотой, с остатками колючей проволоки наверху. Виднелось также административное здание, так называемый "юденрат". Все остальное - только море битого кирпича{59}. Гроссман думал о том, сколько же людей погребено под ним. Было невозможно себе представить, чтобы кто-то остался в живых. Однако сопровождавший его поляк неожиданно обратил внимание писателя на четырех евреев. Те вылезли из землянки, накрытой балкой от разрушенного здания.

Глава третья.

Огонь и меч и "ярость благородная"{60}

Когда войска генерала Черняховского 13 января начали наступление на Восточную Пруссию, политработники фронта подготовили лозунг: "Солдаты, помните, что вы вступаете в логово фашистского зверя!"

Поначалу наступление развивалось не так, как ожидалось. Командующий немецкой 3-й танковой армией, получив разведывательную информацию, в самый последний момент сумел отвести свои войска с переднего края. Это привело к тому, что мощная артиллерийская подготовка прошла впустую. Затем германские части произвели ряд достаточно успешных контратак. Дальнейшие события показали, что прорыв обороны противника в районе Инстербурга обошелся советским войскам весьма дорогой ценой.

Необходимо отметить, что Черняховский был одним из самых решительных и интеллигентных советских военачальников. Вскоре ему представилась хорошая возможность исправить положение. Поскольку на его правом фланге 39-я армия добилась наибольшего успеха, он приказал перебросить на это направление 11-ю гвардейскую армию. Результатом неожиданного удара в промежутке между реками Прегель и Неман стала паника среди подразделений "фольксштурма". Удар был поддержан частями 43-й армии из района Тильзита. Положение в германском тылу становилось все хуже. Хаос усиливался и из-за того, что чиновники нацистской партии долгое время запрещали эвакуацию населения. Уже к 24 января войска 3-го Белорусского фронта Черняховского находились на расстоянии всего одного броска от Кенигсберга - столицы Восточной Пруссии.

Черняховский, будучи искусным военачальником, считал возможным игнорировать, когда это было необходимо, инструкции со стороны Ставки ВГК{61}. Он также не боялся действовать вразрез с устоявшимися тактическими принципами, если того требовала боевая обстановка. Василий Гроссман отмечал, что самоходные орудия сделались после форсирования Немана неотъемлемой частью наступающей пехоты{62}. Ивану Даниловичу Черняховскому было всего тридцать семь лет (на момент описываемых событий - тридцать восемь. Примеч. ред.), - намного меньше, чем большинству других советских командиров высшего звена. Интеллектуал по своей сути, он, переписываясь с Ильей Эренбургом, не упускал возможности процитировать кого-нибудь из поэтов-романтиков. Черняховский был соткан из противоречий{63}. Он, например, считал Сталина наглядным примером диалектического процесса и считал, что вождя невозможно понять. Все, что остается, - это просто верить в него. Черняховскому не было суждено жить при Сталине в послевоенной стране, что, возможно, стало для него не худшим исходом. Спустя некоторое время он погиб в бою, сохранив нетронутой свою непоколебимую веру в вождя государства.

Писатель Илья Эренбург между тем гипнотизировал читателей газеты "Красная звезда" своими лозунгами, призывавшими отомстить Германии. Надо сказать, что эти лозунги нашли громадное число сторонников среди солдат-фронтовиков. Геббельс относился с крайним раздражением и гневом к деятельности этого "еврея Ильи Эренбурга, любимого сталинского вожака для всякого сброда"{64}. Министр пропаганды "третьего рейха" обвинял Эренбурга в подстрекательстве к насилию над немецкими женщинами. И действительно, западные историки часто ставили этого писателя в один ряд с нацистскими пропагандистами, поскольку Эренбург никогда не гнушался использовать в своих выступлениях самые кровожадные слова. Его обвиняли в том, что он буквально понуждал советских солдат .относиться к немецким женщинам как к "законному трофею" и ломать их расовую гордость. Отвечая на обвинения Геббельса, Эренбург писал, что было время, когда нацистские главари фальсифицировали важнейшие государственные документы, теперь же они опустились до того, что стали фальсифицировать его статьи{65}. Однако утверждения Эренбурга, что солдат Красной Армии интересуют не Гретхен, а лишь те фрицы, которые оскорбляли советских женщин, оказались весьма далеки от истины. Его публикации, характеризующие Германию как "белую ведьму", также отнюдь не способствовали гуманному отношению советских солдат к немкам да и к полькам.

2-й Белорусский фронт маршала Рокоссовского перешел в наступление 14 января, день спустя после войск Черняховского.

Его главной задачей было отрезать Восточную Пруссию от остальной Германии, прорвавшись к морю в районе города Данциг и устья Вислы. План Ставки вызывал у Рокоссовского тревожные чувства, поскольку его армии должны были прикрывать все расширяющуюся брешь по мере продвижения фронта Черняховского к Кенигсбергу, а фронта Жукова - к западу от Вислы.

Командир немецкого корпуса на данном направлении отмечал, что наступление русских против немецкой 2-й армии началось в очень хороших для неприятеля погодных условиях{66}. Земля была покрыта лишь тонким слоем снега, а река Нарев покрылась льдом. К полудню туман рассеялся, и наземные войска русских получили массированную поддержку авиации. В первые два дня наступление развивалось не такими быстрыми темпами, как намечалось, но затем тяжелая артиллерия и реактивные установки "катюша" сделали свое дело. Эффективность артиллерийского огня была особенно большой, поскольку снаряды разрывались сразу же, как только касались корки мерзлой земли. Вскоре все пространство покрылось чернеющими воронками.