Александр Дюма - Прусский террор

• Название: Прусский террор
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2002
• ISBN: 5-7287-0227-9 (Т. 53)

Роман Дюма «Прусский террор» посвящен нескольким эпизодам одного из этапов воссоединения Германии «сверху» (по выражению главы прусской дипломатии того времени Бисмарка — «железом и кровью»), а по сути дела, ее завоевания Прусским королевством в 1866 г. в результате войны с Австрией. Посетив в том же году поля сражений на западе Германии, Дюма написал злободневный роман-предостережение. В нем он пытался обратить внимание Франции на опасность формирования сильного единого немецкого государства у ее границ.

---

— Правую или левую?

— Левую. Чаще всего роковые знаки бывают начертаны именно на левой руке. Вы же знаете, древние именно слева ждали дурных предзнаменований. Звезда на Сатурновом холме указывает на убийство. Крест — смерть на эшафоте. Но дайте мне нашу руку… Когда эта звезда, вместо того чтобы находиться на Сатурновом холме, то есть у основания среднего пальца… бывает… посередине первой фаланги… Ах!..

Бенедикт отпрянул назад и прикрыл рукою глаза, словно защищаясь от ослепительного света.

XXXVII. ПРОВИДЕНИЕ

Фридрих так и остался с протянутой к Бенедикту ладонью.

— Ну и что дальше? — спросил он.

— Дальше? Ничего! — сказал тот, бросаясь на стул. Потом, схватившись за волосы и топнув ногой, он вскричал голосом, в котором слышалось отчаяние:

— Никогда, нет, никогда! Никогда я больше не стану смотреть руки — чьи бы то ни было!

— Но, в конце концов, что такого ужасного вы увидели на моей руке?

— спросил Фридрих.

— Да не на вашей, черт возьми! — сказал Бенедикт, принужденно смеясь. — На руке господина Фелльнера.

Фридрих пристально посмотрел на него и почти сурово ему сказал:

— Вам не смешно, Бенедикт, вы деланно смеетесь. И позвольте мне сказать, что сейчас вы думаете не о господине Фелльнере, а обо мне. Вы увидели на моей руке какой-то роковой знак и не хотите мне в этом признаться. Я мужчина, солдат, уже два года привыкший смотреть смерти в глаза. Вы забываете об этом, Бенедикт. Если мне грозит какое-нибудь несчастье, мне лучше было бы остерегаться его, даже и не веря в него твердо. Я не хочу, чтобы оно свалилось на меня неожиданно.

— Бог мой, в ваших словах есть правда, — ответил Бенедикт, — но то, что я так неожиданно увидел у вас на руке, конечно же невозможно, и просто необходимо, чтобы я ошибся.

— Дорогой мой, — сказал Фридрих, — уж вы-то, наверно, хорошо знаете, что, если иметь в виду несчастья, в этом мире нет ничего невозможного.

Бенедикт сделал над собою усилие, встал и подошел к Другу.

— Посмотрим, — сказал он ему, — дайте-ка мне еще взглянуть на вашу руку.

— Ту же?

— Нет, другую.

Бенедикт надеялся найти на правой руке Фридриха знаки, которые бы обезвредили, как это иногда и в самом деле случается, те, что начертаны были на его левой руке.

На правой руке Фридриха он рассмотрел тот же самый роковой знак, который был распознан им на руке г-на Фелльнера.

То была звезда на первой фаланге среднего пальца!

Как и у г-на Фелльнера, на руках у Фридриха проступал знак самоубийства.

И из-за этого Бенедикт был почти готов разувериться во всей своей науке.

Как же так, в самом деле, могло случиться, чтобы Фридрих, обожающий жену, которая уже сделала его отцом и дала ему сына, Фридрих, занимающий, в конце концов, высокий чин в армии, вдруг покусился на свою жизнь?

Об этом и думать-то было нелепо!

А между тем роковая звезда у него была, менее различимая на его правой руке, однако все-таки видимая.

— У вас есть какое-нибудь увеличительное стекло? — спросил Бенедикт.

Фридрих дал ему лупу, которой сам он обычно пользовался при чтении на карте географических названий, плохо различимых из-за мелкого шрифта.

Бенедикт посмотрел поочередно на правую и на левую ладони своего друга.

Затем, положив лупу на стол, присел около него и, взяв обе руки барона, сказал:

— Фридрих, вы правы. Будь то дурное или доброе, о себе вам нужно знать все, а я просто обязан вам все сказать. И все же начну с того, что сделаю вам определенное заявление: когда я все-все вам расскажу, вы примете меня за одержимого и безумца и будете правы. На коленях прошу вас, во имя вашей жены прошу вас, со слезами на глазах и от моего собственного имени прошу вас последовать моему совету.

В голосе молодого человека слышалась такая мольба, что Фридрих невольно почувствовал себя взволнованным.

— Если совет, о котором идет речь, — сказал он, — сообразуется с долгом чести и правилами моей службы, обещаю вам, дорогой Бенедикт, последовать ему точно и беспрекословно, ибо, уверен в этом, он будет исходить от любящего меня человека.

— И глубоко любящего, дорогой Фридрих, можете быть в этом уверены. А теперь послушайте меня: это невероятно, немыслимо, невозможно, но, однако, у вас на руке явно виден тот же роковой знак, что и у Фелльнера. Либо моя наука не только бесполезна, но и лжива, либо и вы тоже должны умереть от собственной руки.

Фридрих расхохотался.

— А! Да, я ждал этого, — сказал Бенедикт, — вы смеетесь. Смейтесь, смейтесь, счастливый человек, но разве небо бывает вечно лазоревым? Вы верите, что иода будет вечно прозрачной? Что воздух вечно будет чист? Ну хорошо. Со своей стороны, я, слабый человек, который не в силах вас убедить, скажу вам, что вам грозит опасность, причем грозит настойчиво, даже, может быть, еще более настойчиво, чем Фелльнеру. И в том случае, если я должен…

Он сделал движение, чтобы броситься вон из комнаты. Фридрих остановил его.

— Ни слова обо всех этих глупостях моей жене, — вскричал он, — или, клянусь Небом, у нас возникнет причина для ссоры!

— Нет, нет, нет! — сказал Бенедикт, усиливая голос с каждым последующим словом. — Даже если мне и придется обратиться к ней, то все средства хороши, лишь бы только вас спасти.

— Спасайте меня, но без этого, дорогой Бенедикт. Что мне нужно сделать? Давайте посмотрим!

— Уезжайте из Франкфурта! Попросите какое-нибудь поручение, поезжайте куда хотите. Опыт показывает, что в таких случаях нужно немедленно бежать из тех мест, где вам грозит опасность. Не можете ли вы попросить генерала Штурма, например, отослать вас куда-нибудь — неважно куда? Сейчас вы ему больше не нужны. С войной покончено. Возьмите и жену, если нужно, но уезжайте! Уезжайте! Уезжайте!

— Так вот, дорогой Бенедикт, — ответил Фридрих, — я докажу вам не только то, что я вам верю и испытываю страх, но и то, что я вас люблю: при первой же возможности я попрошу, чтобы меня отправили с поручением и уеду.

Бенедикт протянул ему обе руки.

— Сделайте это, — сказал он, — но поторопитесь!

В эту минуту вошел дежурный солдат и передал Фридриху приказ явиться к генералу Штурму: тот хотел с ним поговорить.

— Смотрите, дорогой Фридрих, — сказал ему Бенедикт, — может быть, это зов Провидения.

— Да, — сказал Фридрих, — или Рока.

— Попросите отпуск, попросите поручение, скажите все что хотите, но уезжайте из Франкфурта! Я подожду вас здесь.

Фридрих кивнул ему и вышел, невольно озабоченный тем, что предсказал ему Бенедикт.

Генералу Штурму было около пятидесяти-пятидесяти двух лет; роста он был чуть выше среднего, но крепко сложен; у него была маленькая, неповоротливая голова на короткой шее, а лоб высокий и открытый. Лицо у него было круглое и будто посыпанное чем-то красноватым, и когда он сердился, а это случалось часто, оно становилось багровым. Его грубая кожа ближе к ушам была коричнево-красного оттенка; когда-то рыжие, а теперь седеющие волосы, густые и курчавые, были коротко подстрижены. Глаза у генерала были большие, сверкающие и дерзкие, а красновато-серые зрачки, когда он говорил, смотрели прямо, что делало его взгляд твердым и уверенным. Белки в его глазах почти всегда были налиты кровью. Рот был большой, с тонкими и сжатыми губами. Широкие, короткие и острые зубы с желтой эмалью походили на зубья пилы, вставленные в красные десны. Низко нависшие над глазами брови были прямые, густые и часто хмурились. Приподнятый и заостренный нос слегка горбился вроде клюва. Подбородок торчал вперед; борода была жесткой и короткой; маленькие торчащие уши казались крылышками артиллерийского снаряда. Щеки были впалые, а скулы выступающие. На короткой, сильной и мускулистой белесо-красной шее проступали вены. Плечи были широкие и мясистые, а плотная и мясистая спина делала шею еще короче, чем она была на самом деле. Широкие бедра, сильные суставы, крепкие конечности, широкие кости, сильные мускулистые ноги и ляжки… Таков был этот человек. Голос у него был сильный, раскатистый и твердый; говорил генерал громко, надменно, а жесты у него были стремительные и властные. Двигался он почти всегда резко и быстро. Он широко шагал, презирал опасность, но охотно шел на нее лишь в том случае, если она могла способствовать его продвижению по службе.

Генерал Штурм любил плюмажи, вино, яркие краски, запах пороха, карточную игру. Он был резок как в словах, так и в движениях, вспыльчив и преисполнен спесью, раздражался, когда ему противоречили, и легко выходил из себя, и тогда те пятна, что расцвечивали ему лицо, воспламенялись, глаза наливались кровью, серо-красные зрачки становились золотистыми и будто начинали искриться. В такие минуты он вовсе забывал о всяких условностях, принимался ругать, оскорблять и бить. Если ему случалось таким образом забыться с кем-то равным себе, не приходилось слишком долго упрашивать его, чтобы он взял себя в руки. Зная по опыту, какой опасности подвергал его собственный характер, он проводил свободные, остававшиеся от службы минуты за тем, что стрелял в сад из окна дома, где квартировал, а то упражнялся со шпагой или саблей с полковыми учителями фехтования и их помощниками.