Александр Дюма - Паж герцога Савойского

• Название: Паж герцога Савойского
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2000
• ISBN: 5-7287-0056-Х

Роман Дюма «Паж герцога Савойского» входит в цикл его произведений, посвященных истории Франции сер. — кон. XVI в., периода Итальянских (1494-1559) и Религиозных (1560-1598) войн. В этот цикл входят также романы «Асканио», «Две Дианы», трилогия о Генрихе Наваррском: «Королева Марго», «Графиня де Монсоро», «Сорок пять» и повесть «Предсказание».

---

Поскольку коннетабль и адмирал находились в плену, кардинала Лотарингского, как мы уже сказали, беспокоил единственный человек; этим человеком был Дандело; следовательно, Дандело должен был исчезнуть.

Дандело примкнул к Реформации и, так как он хотел, чтобы его брат, все еще колеблющийся, тоже принял эту веру, послал ему в Антверпен, где тот находился в качестве пленника испанского короля, несколько женевских книги письмо, настоятельно уговаривая его поспешить с отказом от папской ереси и переходом к свету кальвинизма.

Это письмо Дандело попало, по несчастью, в руки кардинала Лотарингского.

Произошло это как раз в то время, когда Генрих II со всей суровостью расправлялся с протестантами. Королю несколько раз доносили на Дандело как на запятнавшего себя ересью, но Генрих II не верил этим обвинениям или притворялся, что не верит, так как ему было очень трудно удалить от себя человека, воспитанного в его доме с семи лет и платившему своему королю за дружбу не мнимыми, а действительными и весьма существенными услугами.

Однако получив доказательство его ереси, Генрих II не мог притворяться, что он сомневается.

И все же он заявил, что не поверит никаким доказательствам на этот счет, будь то даже собственноручное письмо Дандело, а поверит только признаниям самого обвиняемого.

И он решил спросить Дандело о его новой вере в присутствии всего двора. Но, не желая застать его врасплох, он попросил кардинала де Шатийона, его брата, и Франсуа де Монморанси, его кузена, привезти Дандело в загородный дом королевы около Мо (там король тогда жил) и предложить ему оправдаться публично.

Итак, Дандело был приглашен Франсуа де Монморанси и кардиналом де Шатийоном явиться в Монсо — так назывался этот загородный дом королевы — и приготовиться защищать себя, если он не сочтет это ниже своего достоинства.

Когда королю доложили, что Дандело явился, он обедал.

Генрих II принял его превосходно, начав с признания, что он никогда не забудет оказанных ему Дандело услуг, а затем, коснувшись слухов о нем, сказал ему, что его обвиняют не только в том, что он дурно думает, но и дурно говорит о святых таинствах нашей религии, и закончил прямо и недвусмысленно:

— Дандело, я приказываю вам немедленно высказать свое мнение о святых таинствах мессы.

Дандело знал, какую боль он причинит королю — а он питал к Генриху глубокое уважение и искренние дружеские чувства, — поэтому почтительно ответил:

— Государь, не могли бы вы избавить подданного, столь преданного своему королю, как я вам, от ответа на вопрос, касающийся только веры? Ведь тут, сколь бы вы ни были велики и могущественны, вы не сильнее и не больше, чем любой другой человек!

Но Генрих II не для того начал этот разговор, чтобы отступать, и он приказал Дандело ответить определенно.

Тогда, видя, что нет возможности избежать этого вопроса, Дандело ответил так:

— Государь, я полон признательности за все благодеяния, которыми вашему величеству было угодно меня осчастливить, и готов пожертвовать жизнью и всем своим достоянием, чтобы вам служить; но, поскольку вы требуете от меня искренности, государь, то я вынужден признать, что в вере нет надо мной другого господина, кроме Бога, и совесть не позволяет мне скрывать мои убеждения. А потому, государь, я не побоюсь сказать, что месса не есть нечто завещанное нам Господом нашим Иисусом Христом и его святыми апостолами, а, напротив того, есть отвратительное измышление людей.

Услышав это ужасное богохульство, почитаемое непреклонными гугенотами за великую истину, которую следует исповедовать открыто, король вздрогнул от удивления, но когда удивление его сменилось гневом, он воскликнул:

— Дандело, до сих пор я защищал вас ото всех нападок, но после столь отвратительных еретических высказываний приказываю вам убраться с глаз моих, и, признаюсь, что если бы не считал вас в некотором роде своим учеником, я заколол бы вас шпагой!

Дандело остался совершенно спокоен, почтительно поклонился и, ничего не сказав в ответ на эти ужасные слова, вышел.

Но Генрих II отнюдь не сохранил подобное хладнокровие: не успела портьера на двери обеденной залы упасть за Дандело, как он приказал своему кармердинеру ла Бордезьеру немедленно арестовать виновного и отправить его под конвоем в Мо.

Приказ был исполнен, но он не удовлетворил кардинала Лотарингского, потребовавшего у короля, чтобы должность Дандело — командующего французской пехоты — была отнята у него и передана Блезу де Монлюку, всецело преданному дому Гизов, потому что он был пажом Рене II, герцога Лотарингского.

Такую награду короля получил Дандело за свои недавние громадные заслуги, которые Генрих обещал никогда не забывать.

Известно, какая награда ожидала позже его брата, адмирала Колиньи.

Вот почему имя Дандело не называлось среди всех тех имен, которые произносились каждую минуту и на которые падал отблеск какой-нибудь победы.

Тем временем Эммануил Филиберт не бездействовал, он яростно противился отчаянным усилиям Франции.

Одним из самых несчастных для Франции дней был день Гравелинской битвы, которую граф Ламораль Эгмонт выиграл у маршала де Терма.

Потом случилось то, что иногда бывает в поединках, когда два достойных друг друга соперника, сражаясь равным оружием, внезапно чувствуют, что оба они одинаково устали: тогда они молча делают шаг назад и, не теряя друг друга из виду, отдыхают, опершись на рукоятку меча. Так франция и Испания, Гиз и Эммануил Филиберт отступили, чтобы перевести дыхание: герцог де Гиз — в Тьонвиль, а Эммануил Филиберт — в Брюссель.

Филипп II, лично командовавший нидерландской армией, которая насчитывала тридцать пять тысяч пехотинцев и четырнадцать тысяч кавалерии, расположился на реке Антея. Именно там он узнал о смерти своей супруги, королевы Англии: она скончалась от водянки, упрямо принимая ее за беременность.

Что же касается главной французской армии, то она укрепилась за Соммой и, так же как и испанская армия и ее командиры, временно пребывала в бездействии. Армия состояла из шестнадцати тысяч французов, восемнадцати тысяч рейтаров, двадцати шести тысяч немецких пехотинцев и шести тысяч швейцарцев; выстроенная в боевом порядке, как рассказывает Монлюк, она занимала полтора квадратных льё, и требовалось три часа, чтобы ее объехать.

И наконец, как мы уже сообщали в первой части этого сочинения, Карл V скончался 21 сентября 1558 года в монастыре святого Юста на руках у архиепископа Толедского.

А поскольку все события на земле — лишь некоторая череда противоположностей, молодая королева Мария Стюарт в возрасте пятнадцати лет только что вышла замуж за семнадцатилетнего дофина Франциска.

Такова была картина политической и частной жизни Франции, Испании и Англии, — а следовательно, и всего мира — в то ноябрьское утро 1558 года, когда мы снова встречаемся с Эммануилом Филибертом. Одетый в траур — тот траур, о котором Гамлет говорит, что в него одето даже сердце, — он отдает какие-то военные приказы Шанка-Ферро, уже полностью оправившемуся от раны, собираясь отправить его гонцом к королю Филиппу. В этот момент в кабинет вошла Леона в своем обычном наряде; она была хороша, как всегда, и улыбалась, но лицо ее отражало глубокую грусть, какую девушка напрасно пыталась скрыть.

Мы не встречались с этой прелестной девушкой на протяжении всей страшной французской кампании предшествующего года; Эммануил Филиберт, не желая подвергать ее тяготам лагерной жизни, сражений и осад, настоял, чтобы она оставалась в Камбре; когда же кампания окончилась, они вновь обрели друг друга, причем их любовь стала глубже, а счастье — полнее; а поскольку — то ли от усталости, то ли из разочарования — Эммануил Филиберт принимал мало участия в кампании 1558 года, руководя ею из Брюсселя, то любовники больше не расставались.

Эммануил Филиберт привык читать на лице Леоны даже самые тайные ее мысли, и потому вымученная улыбка — эта попытка скрыть грусть — поразила его.

Что же до Шанка-Ферро, то он куда хуже, чем его друг, разбирался в сердечных тайнах и к тому же привык к ежедневному появлению Леоны в кабинете герцога, а потому, не увидев ничего особенного в настроении девушки, обменялся с прекрасным пажом, чей пол давно не был для него тайной, дружеским, с оттенком почтения, рукопожатием, взял у Эммануила Филиберта приготовленное письмо и удалился, громко звеня шпорами и беспечно напевая пикардийскую песню.

Эммануил Филиберт проводил его глазами до двери и, когда молодой человек вышел, снова поднял обеспокоенный взгляд на Леону.

Леона по-прежнему улыбалась; она стояла, опираясь на кресло, как будто ослабевшие ноги отказывались ее держать. Она была бледна, и в глазах ее блестела невысохшая слеза.

— Что случилось с тобой сегодня, мое возлюбленное дитя? — с тем выражением нежной отеческой заботы, которой окрашена любовь у мужчины при переходе от юношеского возраста к зрелости, спросил герцог.