Александр Дюма - Ашборнский пастор

• Название: Ашборнский пастор
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2003
• ISBN: 5-7287-0239-2

---

Я буду описывать дальнейшие события, по мере того как они будут происходить, и наша будущая переписка примет форму дневника.

Проснувшись утром, я начну его писать; дневник, дорогой мой Петрус, будет вестись столько же, сколько продлится мое заключение.

Один Господь знает, длинным он будет или коротким, составит несколько листков или целый том.

Что бы там ни было, все в воле Божьей!

XXXVI. БОГ ПРЕБЫВАЕТ ВСЮДУ

Дорогой мой Петрус! Господь в своем милосердии решил, что дневник узника будет кратким и займет всего лишь один лист бумаги.

Чудо, которое я считал невозможным, свершилось.

Утром, без десяти восемь, я услышал шум на лестнице. Мне показалось, что это шаги Дженни; но, зная, что ей позволено приходить сюда не ранее десяти утра, я не посмел надеяться, что это она.

Тем не менее я прислушался, и мне показалось, что прозвучало мое имя, произнесенное тем, кто поднимался ко мне; с каждым мигом звуки становились все ближе, и вскоре я узнал голос Дженни, как прежде узнал ее шаги.

Неожиданно дверь открылась: конечно же, то была она.

Дженни остановилась на пороге, поискала меня взглядом и, увидев меня на постели, устремилась ко мне с криком:

— Свободен! Любимый мой Уильям, ты свободен!.. При этом она размахивала несколькими листками бумаги. Я ничего не понимал; мне казалось, что я ослышался; я не отвечал, и только глаза мои выражали недоверие, даже более чем недоверие, — невозможность поверить в такое счастье.

— Ты свободен! — повторяла Дженни. — Я же говорю тебе — ты свободен!.. Неужели я бы объявила тебе что-то подобное, если бы это не было правдой?

— Невозможно! — воскликнул я.

— Да, невозможно, — подхватила Дженни, — я думала так же, как ты. «Невозможно!» — говорила я. «Невозможно!» — повторяла я. Но посмотри — вот бумаги! Вот долговое обязательство, вот документ о его передаче, вот все, вплоть до приказа тюремщику выпустить тебя! Приказ на расписке судебного исполнителя!

— Но, в конце концов, — спросил я, все еще не вполне веря услышанному, хотя на моей постели были разложены все эти доказательства, — что произошло и как это случилось?

— Сейчас расскажу тебе то, что знаю, мой любимый. Судья доскажет нам остальное.

— Так ты его видела?

— Это он и передал мне все эти бумаги — документ о передаче долгового обязательства, расписку и приказ о твоем освобождении…

— Говори же, я слушаю… Боже мой! Боже мой! Выходит, я не ошибся, говоря, что ты повсюду, даже в тюрьме! Боже мой! Не лучше ли сказать, что ты, Боже, прежде всего в тюрьме, поскольку здесь-то и обретаются несчастные!

И как мне ни хотелось послушать рассказ Дженни о моем освобождении, я жестом руки остановил ее, чтобы в короткой, но горячей молитве поблагодарить Всевышнего.

Закончив молитву, я обратился к Дженни:

— Продолжай, моя любимая, я тебя слушаю!

— Так вот, друг мой, — возобновила она свой рассказ, — сегодня утром, выйдя из комнаты, чтобы купить кисти и краски и тотчас же взяться за работу, я встретила на лестнице нашего хозяина-медника. Он явно поднимался ко мне. «Куда вы идете, моя дорогая госпожа Бемрод?» — спросил он. Я сказала ему, что иду купить краски и кисти. В ответ, покачав головой, медник заявил: «Это хорошо, хорошо и достойно доброй жены; но сейчас у вас есть дело куда более срочное, чем покупка кистей и красок… Вы должны пойти к судье господину Дженкинсу, и он сообщит вам нечто весьма важное». — «Судья… господин Дженкинс?» — «Да, он». — «Но я рассталась с ним только вчера, в два часа дня, и он мне ничего не сказал». — «То, о чем он собирается поговорить с вами, могло произойти после того, как вы распрощались с ним». — «Боже мой! — воскликнула я. — Не знаю почему, но я вся дрожу… А вы не могли бы пойти со мной, мой дорогой хозяин?» — «Не могу, госпожа Бемрод! Сами видите, я один в магазине, а ведь в любую минуту может появиться какой-нибудь покупатель. У меня такое правило — не пренебрегать ни одним покупателем, сколь бы беден он ни был, пусть даже я заработаю на нем не больше полпенни…»

— Да, да, — вставил я, — таково его правило, я знаю.

— Так что к судье я пошла одна, и тогда господин Дженкинс все мне рассказал… Вчера, после моего прихода к тебе в тюрьму, к нему явился медник, послал за судебным приставом, предъявляющим долговые обязательства, и дал за тебя ручательство при условии, что тот вручит все документы, связанные с этим долгом, лично судье.

— Как! И он это сделал? — воскликнул я.

— Он это сделал!

— Этот человек, которого я обвинял в скупости?

— Да, из-за того, что он не хотел терять и полпенни на своей торговле… Да, дорогой мой Уильям, именно ему мы и обязаны своим счастьем.

— Так ты говоришь, моя дорогая Дженни, что я могу выйти отсюда?

— Как только пожелаешь!

— Прекрасно! Давай уйдем и помчимся к нему, поблагодарим его!.. Эх, — продолжал я, сокрушенно покачав головой, — мне казалось, я знаю людей, а теперь ясно вижу, что я их не знаю.

Я спрыгнул с постели и быстро оделся; Дженни тем временем позвала начальника тюрьмы.

Признаюсь, дорогой мой Петрус, я не мог бы до конца поверить счастливой вести, пока сам не увидел бы этого человека и не услышал, как он сам подтвердит то, что сказала Дженни.

Однако то была чистая правда: приказ о моем освобождении начальнику тюрьмы уже передали; двери будут передо мной открыты, когда только мне заблагорассудится.

Что-что, а багаж мой никак не мог задержать меня здесь: если не считать подзорной трубы моего деда-боцмана, которую я захватил с собой не в надежде ею воспользоваться, а в качестве семейного талисмана, он состоял из нескольких рубашек и нескольких пар чулок и весь помещался в большом платке, развязать который я еще не успел.

Я взял в руку подзорную трубу, остальное сунул под мышку и, бросив прощальный взгляд на окружавшие меня предметы, словно стараясь запечатлеть их в памяти, пожав руку начальнику тюрьмы, проявившему столь доброе отношение ко мне, я, наконец, вышел через дверь, на которой еще накануне мысленно видел страшные слова флорентийского поэта, начертанные на дверях, что ведут в ад: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Как мы и решили, наш первый визит был нанесен нашему хозяину-меднику. Мне хотелось поскорее исправить причиненные ему обиды, от всей души покаявшись в них, и я даже не замечал по дороге к его дому, что заставляю повисшую на моей руке бедную Дженни бежать из последних сил, но она ни словом не упрекнула меня за это: ее желание поскорее увидеть достойного человека было ничуть не меньше моего.

И все же наша поспешность оказалась бесполезной.

Медника не было дома: он только что отправился в одну из своих обычных поездок по окрестностям Ноттингема или, что более вероятно, ушел из города, чтобы по своей скромности избежать излияний нашей благодарности.

Дорогой мой Петрус, прислушайтесь к моему совету и в своем превосходном сочинении о людях не забудьте упомянуть этого человека, несмотря на его малую образованность и низкое положение, занимаемое им в обществе.

Оставался еще судья, г-н Дженкинс.

Судья ждал нас.

Он познакомил нас с неизвестными нам подробностями моего освобождения, впрочем ничего не изменившими в той общей его картине, которую уже обрисовала мне Дженни.

Оказывается, накануне судья и наш хозяин обо всем договорились.

Как только медник узнал о постигшей меня беде, он без колебаний заявил судье, что хочет любой ценой добиться моего освобождения, и если я не вышел из тюрьмы днем раньше, то только из-за неизбежных формальностей, потребовавших какого-то времени.

Но он сразу же поручился за меня и попросил г-на Дженкинса приложить все усилия, чтобы освободить меня из тюрьмы на следующий же день.

В этом доброго г-на Дженкинса не было нужды поторапливать: он пообещал моему хозяину все закончить к вечеру.

В девять часов вечера медник пришел к судье с деньгами.

В семь утра к г-ну Дженкинсу должен был явиться судебный пристав со всеми бумагами.

В отличие от обычных кредиторов, моего кредитора, похоже, меньше всего на свете беспокоила выплата долга, и поэтому судебный пристав чинил моим благодетелям всяческие препятствия, но г-н Дженкинс говорил столь повелительно и столь твердо, что чиновник, опасаясь за свою репутацию, взялся, наконец, на следующее утро передать ему все бумаги.

И действительно, в соответствии со взятым обязательством, утром следующего дня кредитору были возвращены пятьдесят фунтов стерлингов в обмен на представленные документы.

Таким образом мой хозяин-медник стал моим единственным кредитором, а вернее сказать, у меня даже больше не осталось кредитора, поскольку все документы были вручены мне лично и все выглядело так, будто пятьдесят Фунтов стерлингов я выплатил сам.

Но вы прекрасно понимаете, дорогой мой Петрус, не могло быть и речи, чтобы мое сердце отрицало подобный долг.