Екатерина Вильмонт - Курица в полете

• Название: Курица в полете
• Автор: Екатерина Вильмонт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-025931-X, 5-271-09773-0

Она — прирожденная кулинарка, готовит так — пальчики оближешь! Вот только облизывать пальчики некому. Мужчины в жизни Эллы появляются и тают, как ее пирожки во рту. Да и стоит ли расточать свои способности, свою красоту на каждого встречного? Где тот единственный, который оценит ее и примет такой, какая она есть? Застенчивую, не слишком уверенную в себе и все-таки прекрасную? Она готова ждать… Только для него — настоящий пир! А остальным — хватит и «курицы в полете».

---

— С ума сойти! Прелесть, мои приятельницы будут потрясены!

— А вот это, мама, «Наполеон», твой любимый!

— «Наполеон»? Ты помнишь, что я любила «Наполеон»?

— Конечно, помню, но, даже если б не помнила, бабушка всякий раз, как его пекла, говорила:

«Любимый торт твоей беспутной матери!»

— Она часто говорила обо мне плохо?

— Да нет, не очень. По-моему, она даже одобряла тебя за то, что ты ушла от папы… Говорила, что курица взлетела… Но когда ты перестала появляться…

— Да, я понимаю! Ладно, пока не будем о грустном, спасибо тебе за подарки, они поистине прекрасны, Но икру я спрячу до Рождества! А вот торт…

— Торт до Рождества не спрячешь! — засмеялась Элла.

— Видишь ли, я, к сожалению, склонна к полноте, мне приходится во всем себе отказывать, чтобы держать форму. Но я попробую непременно, а потом что-нибудь придумаю… О, я знаю! Я отнесу его…

— Да ты сначала попробуй, — засмеялась Элла. — У меня у самой слюнки текли, пока я его делала!

Они сидели в саду за большим деревянным столом, где на изящных тарелочках лежали весьма изящные кусочки копченой ветчины, сыр камамбер и фрукты. И, разумеется, стоял Эллин «Наполеон».

— Мама, а у тебя есть хлеб? — не без робости осведомилась Элла, которая не поела в самолете и сейчас была очень голодна.

— Хлеб? Ах, прости, я не держу в доме хлеба. Тебе, кстати, тоже следовало бы воздерживаться.

Элле стало тоскливо. Она смотрела на красивый дом, увитый виноградом, и подумала: «Весь увитый зеленью, абсолютно весь, домик невезения…» — а дальше не придумывалось, вероятно с голодухи. Она подцепила вилочкой совершенно прозрачный кусочек ветчины и отправила в рот.

С хлебом прохиляло бы, а так слишком копченый вкус… А есть без хлеба камамбер она и вовсе не могла. Пришлось съесть хороший кусок собственного торта.

— А ты так и не попробуешь? — спросила Элла у матери.

— Разумеется, попробую.

Она отрезала себе кусочек поистине символический.

— О, это божественно! Еще лучше, чем у мамы…

Но ты прости, один кусок может свести на нет все мои усилия…

Элле опять захотелось уехать домой. Интересно, зачем я ей вдруг понадобилась?

— Элка, а ты пробовала сидеть на диете?

Ей захотелось завыть.

— Я все пробовала, а потом пришла к выводу, что не надо бороться с собственной конституцией.

— Нет, именно надо, вот я же борюсь — и, как видишь, успешно!

О, сколько могла бы ей сказать в ответ дочь, но она молчала, боясь, что разволнуется, расплачется, устроит неприличную сцену, слезы были уже на подходе, но, к счастью, у матери зазвонил мобильный телефон. Она заговорила по-немецки довольно бегло, как отметила Элла, но с явным английским акцентом. Господи, неужели ее действительно не заботит ничто, кроме фигуры? К ней приехала дочь, которую она бросила совсем еще ребенком, чья жизнь, можно сказать, рухнула после ее ухода, а ей даже в голову не пришло хоть как-то обласкать эту дочь, хотя бы приготовить ей завтрак, пусть даже с ущербом для фигуры? Неужели она не помнит, как Элла обожала яблочные блинчики, которые мать пекла к завтраку по воскресеньям? Ладно, Элла Борисовна, сказала она себе, хватит жалеть себя, ну не испекли тебе блинчиков, а ты сама их испечь разве не можешь? У твоей матери возрастной сдвиг по фазе, хотя вроде и рановато, но, видно, с голодухи клетки мозга начали отмирать раньше времени, ее можно только пожалеть. Это самовнушение помогло, ей стало легче. В минуты серьезной жалости к себе — а было из-за чего жалеть, ох, было! — она обращалась сама к себе по имени-отчеству. Но интересно все же, что будет с тортом? Сама не съест и мне кайф отравит… Неужто выбросит? Или отдаст уборщице? Ну что ж, пусть, может, нормальные люди оценят ее труды? И какого черта я сюда на месяц приперлась, хватило бы и недели… После торта хотелось съесть еще ломтик ветчины — они с бабушкой Женей после сладкого любили ухватить кусочек черного хлеба с солью или соленый огурчик.

Но тут я не решусь… А вот грушу возьму, вон та справа, очень красивая! И она потянулась за приглянувшейся грушей. Коричневато-золотистая, она источала дивный запах и на вкус оказалась восхитительной, сок так и брызнул. Ах, хорошо! Солнышко, сад, какая-то птица стрекочет, все не так уж скверно!

Когда мама не говорит о моей фигуре, с ней, кажется, можно иметь дело.

— Элка, что за детская манера есть фрукты!

У тебя же стоит тарелка, вот фруктовые приборы…

— А мне так вкуснее! — беззлобно ответила Элла. Она решила не принимать близко к сердцу замечания матери. — Мама, ты мне лучше расскажи, как ты очутилась в Вене? Ты же жила в Америке, и муж у тебя был наш одессит…

— О боже, вспомнила! С тех пор у меня было еще три мужа!

— И что, все умерли?

— О нет! Умер только Леонард. С остальными я просто расставалась. Могу сказать, я имела успех у мужчин.

— А ты их любила?

— Любила, конечно, кого-то больше, кого-то меньше. Я только Борю совсем не любила.

— А он тебя любил… Так любил, что спился после твоего ухода! Он и меня-то невзлюбил, оттого что я на тебя похожа! Считай, погиб из-за любви к тебе, — мстительно сказала Элла, которой непереносимо больно было слышать, что мать не любила отца… Выходит, я дитя нелюбви? Поэтому и моя любовная жизнь складывается так бездарно?

Наверное, это генетика… — Но хорошо все-таки, что ты это сказала.

— Что именно?

— Что не любила папу.

— Почему?

— Многое становится понятным, — навела туману Элла. — Ну что, может, двинем в город?

— Да, в самом деле. Но мы не поедем на машине. В городе проблемы с паркингом, поедем на метро. А вернемся потом на такси. Кстати, ты запоминай дорогу, я сегодня все тебе покажу, но в ближайшие дни я до обеда буду занята, к тому же я плохо переношу эти толпы туристов. Не обижайся, но я…

Ты за несколько дней увидишь главные достопримечательства…

— Достопримечательности, — машинально поправила Элла.

— Ах, ну да, — улыбнулась мать. — Я очень много читаю по-русски, это помогает, конечно, сохранять язык, но… Так что я хотела сказать? Ах да… Когда эти самые достопримечательности тебе надоедят, я как раз освобожусь и мы поездим по нетуристическим местечкам…

— А здесь такие есть?

— Разумеется! Ну и по магазинам вместе походим! Я хочу, чтобы ты хорошо оделась, я куплю тебе все, что пожелаешь. А еще свожу тебя к своему парикмахеру…

Элла ликовала. Несколько дней она сможет ходить по Вене одна!

Когда они вышли за ворота, мать сказала:

— — Запоминай дорогу! Завтра уже пойдешь сама!

Метро ей очень понравилось. Почти все время едешь поверху, вагоны приятные, с мягкими, пестрыми диванчиками, где многие пассажиры оставляют газеты, а главное — громко и очень ясно объявляют остановки.

— Мы едем до станции «Карлсплац», там я тебе все покажу!

Пока они ехали, матери кто-то позвонил, она довольно долго говорила, и в голосе ее появились какие-то незнакомые нотки. Да она с мужиком говорит, могу голову прозакладывать, и не просто с мужиком, а с любовником! Во дает! — даже с восхищением сообразила Элла. Вот это я понимаю, от прежней курицы не осталось и перышка, куда. там! Весьма блядовитая птичка с голосом горлицы… Наверное, стыдно так думать о родной матери.

Да какая она мать? Но она все-таки раскаялась, вспомнила обо мне, пригласила к себе.., и даже хлеба к столу не удосужилась купить… Она ж не знала, что я толстая, а если б я оказалась тощей, как швабра? Тогда она купила бы хлеб по дороге из аэропорта? Жди-дожидайся! Интересно, а как она собирается есть икру? На диетических хлебцах? Гадость какая!

— Нам на следующей станции выходить, — прервала ее мысли мать.

Город был поистине прекрасен! Элла, естественно, восхищалась всем, чем принято восхищаться в Вене, но все же первый день с матерью она представляла себе несколько иначе.

Часов около шести мать повела ее в ресторан, где Элла заказала себе, разумеется, венский шницель и кофе с куском яблочного штруделя. Мать ела лишь какой-то малоаппетитный, на Эллин взгляд, салатик, кусочек отварной рыбы и пила минеральную воду без газа. Элле хотелось выпить кружку пива, но она не решилась. Венский шницель был приличный, не более того, но она была такая голодная, что ела его с наслаждением, а яблочный штрудель был выше всяких похвал, да его еще подали с горкой взбитых сливок. Она наслаждалась, но в какой-то момент поймала на себе исполненный такого ужаса и жалости взгляд, что кусок штруделя застрял у нее в горле.

Так недолго и комплекс неполноценности заработать.

— Мама, не надо так на меня смотреть, пожалуйста!

— Элла, девочка моя, но ты себя губишь!

— Ничего, как-нибудь!

— Но как-нибудь не годится! Ты еще так молода, а…

Элла вдруг разозлилась:

— Мама, тебе не кажется, что ты все время говоришь о чем-то…

— Да-да, прости, у меня, наверное, это уже пунктик… Не сердись.