Валерия Вербинина - Темное солнце

• Название: Темное солнце
• Автор: Валерия Вербинина
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-224-04060-4

В жизни всегда есть место детективу. Подтверждением тому служит второй роман из сериала В. Вербининой о суперагенте Российской империи баронессе Амалии Тамариной-Корф. Речь в нем пойдет о предках Амалии, живших в XV веке, но наделенных тем же даром попадать в немыслимые истории. Ее «молоденькая прабабка» Мадленка расследует подлое убийство собственного брата. На пути к разгадке ее подстерегают коварные крестоносцы, ей предстоит совершить дерзкий побег из темницы и полюбить... Впрочем, об этом вы узнаете, прочитав эту книгу…

---

— Хорошо, — холодно сказал он, — пусть меня пытают, но только пусть это делает сам князь Август Яворский.

И, слегка повернув голову, в упор поглядел на юношу. Наступила тишина. Август сглотнул и первым опустил глаза. Он ненавидел себя за слабость, но ничего не мог поделать. Этот человек, даже без доспехов, без оружия, без друзей, готовых поддержать его, все равно был сильнее его.

Он сидел на табурете в центре залы, выставив одну ногу вперед, а другую подобрав под себя, и солнце, лившееся в окна, окружало его голову золотым ореолом. На нем были темные штаны, заправленные в высокие щегольские сапоги со шпорами, белая рубашка, открывавшая шею, и бархатное полукафтанье голубого цвета, расшитое причудливым рисунком. Руки Боэмунд сложил на груди и слегка раскачивался на табуретке, с подчеркнутым презрением косясь на присутствующих.

Он выглядел и держал себя, как принц, а они -как горстка жалких холопов, и Август сомневался, есть ли что-то на свете, способное умерить вызов, написанный на лице его врага.

— Не надо пыток, — угрюмо сказал он, когда епископ повторил свое предложение.

Боэмунд едва заметно повел плечами. Лишенный своего рыцарского вооружения, он казался уже в плечах и тоньше в талии, но глаза его по-прежнему горели фиалковым, недобрым огнем.

Пан Кондрат вполголоса обратился к князю Доминику на латыни. Епископ утер пот со лба,

— Он кого-то покрывает, — обратился он к Авгус-ту, который даже вздрогнул, когда с ним неожиданно заговорили. — Но как мы это узнаем, если он от всего отпирается?

— Вздор, — угрюмо сказал Август.

Что? — спросил епископ, ошеломленный.

— Вздор! — заорал князь Яворский ему в лицо, сорвался с места и подошел к пленнику вплотную. В лице Боэмунда не дрогнул ни один мускул. — Думаешь, ты лучше всех? Думаешь, тебе все позволено? — Он сжал кулаки. — Господи, с каким удовольствием я бы убил тебя!

— Ну так убей, — отозвался Боэмунд, не двигаясь с места. — Только ты не посмеешь. Трус! Ты хорош лишь из засады нападать да с мечом бросаться на безоружного.

Август сделал такое движение, словно хотел задушить рыцаря. Доминик в тревоге поднялся с места; но племянник его разжал кулаки и отступил назад.

— Без оружия ты не останешься, — прохрипел он. — Завтра мы в смертном бою решим, кто из нас прав и кто из нас чего-то стоит. — Он обернулся к судьям. — Ну? Чего уставились? Завтра, я сказал! Все равно ведь вы не можете казнить его и остаться чистенькими, верно? Ну так я сделаю это за вас!

Он вышел, грохнув дверью так, что на столе писца подпрыгнула чернильница. Пан Кондрат задумчиво погладил бородку. Епископ побледнел. Доминик пожал могучими плечами.

— В этом что-то есть, — с расстановкой молвил королевский представитель. — Он прав: лучше так, чем топором палача.

— А если крестоносец его убьет? — робко встрял епископ.

— На все воля божья, — спокойно сказал Доминик. — В любом случае он не протянет долго, с его-то болезнью.

— Значит, поединок?

— Да. Это избавит нас от множества хлопот.

На том и порешили. Пленника увели в покои и приставили к нему стражу, а все остальные отправились к вечерне.

Глава шестнадцатая, в которой происходит решительное объяснение, которое, однако, ничего не решает

Мадленка явилась на вечернюю мессу в числе прочих придворных князя и оставалась на ней до конца, невзирая на перешептывания знатных дам и их неодобрительные гримасы. Ей все-таки удалось уговорить родителей вернуться в Каменки; она обещала выехать за ними вслед сразу же после похорон Франтишека, которые, как уже понял проницательный читатель, были только предлогом, чтобы задержаться и посмотреть, что произойдет с синеглазым. Мать дала ей понять, что может на всякий случай остаться, но Мадленка твердо отказалась от ее помощи.

Пан Соболевский оставил Мадленке двух слуг и горничную, а сам тот же час отбыл с родными восвояси, ни с кем не прощаясь. Дочь Беата должна была на днях родить, и пан Соболевский мечтал о внуке, которому, за отсутствием сыновей, собрался оставить имение и земли.

Эта проблема волновала его больше всего, и, так как Мадленка заверила его, что ей уже ничего не грозит, он поддался на ее уговоры и с легкой душой двинулся в обратный путь, не подозревая, что одновременно выбывает и из нашего повествования. Прощайте, пан Соболевский; вы были занудой, вы всю жизнь находились под каблуком у жены, но мы, ей-богу, не держим на вас зла. Счастливого пути!

После мессы к Мадленке подошел князь Август и спокойно уведомил ее о том, что собирается убить крестоносца в честном поединке, ибо отпустить пленника, натворившего столько зла, совесть не велит, а казнить того, кто сдался добровольно, и того накладней. Мадленка, узнав, что синеглазого не пытали, не оскорбляли и что из него ничего не смогли вытянуть, воспрянула духом. Она заверила Августа, что не сомневается в его победе, и немедленно отправилась искать Дезидерия с требованием, чтобы он сделал все что угодно, но провел ее к пленнику.

Дезидерий отнекивался, божился, что это невозможно, но после того как Мадленка напомнила ему, как он заставил ее таскать вещи за благородными шляхтичами, когда она изображала еще Михала Краковского, сдался и объявил, что посмотрит, что можно сделать.

И все уладилось. Стража — все знакомые люди, неравнодушные к тому же к звонкой монете. Мадленку пропустили и предупредили, что у нее есть время только до следующего удара часов.

С бьющимся сердцем Мадленка толкнула дверь и вошла. Покои освещались одной лампадой, которая едва теплилась и отбрасывала на стены и потолок фантастические тени. Мадленка огляделась в поисках Боэмунда и обнаружила, что он спит.

Рыцарь ровно дышал, вытянувшись поверх одеяла на спине и закинув одну руку выше головы. Мадленка ощутила легкий укол — не разочарования, нет, но чего-то похожего на него, терпкого и нестерпимого. На что это похоже, в конце концов: она пришла к нему — а он развалился и спит как ни в чем не бывало. Разбудить его? Или не трогать? Мадленка протянула руку, намереваясь осторожно потрясти крестоносца за плечо, но отдернула ее. Что она может ему сказать, в конце концов? «Я люблю тебя, не умирай»? Как это глупо.

Мадленка поглядела на Боэмунда и едва не закричала: чуть-чуть повернув голову в ее сторону, он спокойно наблюдал за нею из-под черных ресниц. Она видела, как блестят его глаза. Мадленка попятилась, задом больно ударилась о какой-то острый угол (стол? сундук?), икнула и села на него. Боэмунд устало прикрыл глаза ладонью.

— Я знал, что ты придешь, — сказал он просто. -Зачем ты пришла?

В голове у Мадленки царил полнейший хаос. Помимо всего прочего, она вдруг с опозданием сообразила, что не очень прилично молодой девушке являться среди ночи к мужчине просто для того, чтобы проведать его; но, несмотря на это, она храбро попыталась собраться с мыслями.

— Я хотела тебя видеть, — почти беззвучно сказала она. И повторила: — Мне нужно было тебя видеть.

— Зачем? — безразлично спросил рыцарь. Мадленка закусила губу.

— Я боялась за тебя. Я думала, они что-то сделали с тобой.

Боэмунд зевнул и прикрыл рот тыльной стороной руки.

— Не стоило.

В свете лампы он показался ей изможденным, постаревшим, почти чужим. Под глазами у него лежали синие круги.

— Я видела Киприана, — сказала Мадленка, чтобы хоть что-то сказать.

Наступило молчание.

— Скажи, я могу хоть что-то сделать для тебя?

— Ничего, — сказал Боэмунд, глядя на пламя в лампаде.

Мадленка поежилась. Она чувствовала себя так, словно между ними была стена; и стена эта росла прямо на глазах.

— Август мне рассказал о том, что будет. Ты убьешь его?

— Нет. Зачем?

— Тогда он убьет тебя, — тихо сказала Мадленка. Боэмунд снова зевнул.

— Я не намерен ему в этом мешать, — процедил он сквозь зубы.

— Я не понимаю, — сказала Мадленка, судорожно стискивая пальцы. — Значит, так ты решил шагнуть навстречу смерти, раз она сама не приходит за тобой? Но ведь Август, он же… он же… Это смешно, — беспомощно закончила она. — Помнишь, ты сказал однажды: я — вассал господа. Но ведь ты предаешь его. Чем это лучше самоубийства?

— Это он предал меня, — угрюмо отозвался Боэмунд, и Мадленка почувствовала, что ее слова задели его за живое. — Я был не худшим его творением, и что он сделал со мной? Ты же видела это, ты была там. В чем я провинился перед ним? За что он так наказал меня? — Мадленка сглотнула. — Но я был слишком блестящ, а ему по душе посредственности. Он решил, что я нуждаюсь в биче смирения. Несчастья ломают непокорных, так? Но со мной у него ничего не вышло: я сделался еще нетерпимее, чем прежде. Он приговорил меня околевать, как бешеной собаке, а я умру с честью. Это все, что мне остается. А теперь уходи, я хочу выспаться.

Мадленка слезла со стола. Она чувствовала себя так, словно из нее только что вынули душу. Он говорил ужасные вещи, он богохульствовал, но, несмотря на это, ей почему-то было невыразимо жалко его.