Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья

• Название: Князь Ярослав и его сыновья
• Автор: Борис Васильев
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0564-2

Новый исторический роман известного российского писателя Бориса Васильева переносит читателей в первую половину XIII в., когда русские князья яростно боролись между собой за первенство, били немецких рыцарей, воевали и учились ладить с татарами. Его героями являются сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, его сын Александр Ярославич, прозванный Невским за победу, одержанную на Неве над шведами, его младший брат Андрей Ярославич, после ссоры со старшим братом бежавший в Швецию, и многие другие вымышленные и исторические лица. Читается с неослабевающим интересом до последней страницы.

---

На сорок девятый день пал самый гордый город того слезного времени. Рассвирепевший Батый лично приказал убить всех. И всех убили. Женщин и детей, раненых и умирающих. А юный князь Василий, как говорят летописи, захлебнулся в крови.

– Злой город, – сказал Бату-хан и повелел готовить победный пир.

Пожары не тушили, трупы защитников не убирали, а раненых среди них не было. Поставили парадную ханскую юрту из белого войлока, разожгли в центре ее костер, расстелили ковры, и в назначенный час в нее первыми вошли внуки и правнуки великого Чингисхана. Бату и его друг двоюродный брат Мункэ, старший брат Бату сильный, но туповатый Орду, Байдар и Тудэн, Гуюк и племянник его Бури. Они расселись на белом войлоке почета, и только после этого вошли их полководцы во главе с Субедей-багатуром. Вошли и остановились, ожидая, пока старый Субедей сядет на особый войлок, расстеленный отдельно между местом чингисидов и местом их воевод. И как только это произошло, молча уселись сами, без учета чинов и заслуг, но и при этом рослый суровый Бурундай оказался в первом ряду вместе с коренастым улыбчивым Бастырем и любимцем Бату-хана молодым Неврюем.

– Небо любит наши победы, – сказал Бату, выждав очень важную паузу. – Разящие монгольские сабли ослепляют наших врагов, а их меткие стрелы не знают промаха…

– Меткие стрелы застряли в жалкой изгороди Злого города на целых сорок девять дней, – язвительно и громко перебил Гуюк. – Если бы русские не дрались между собой, нас бы давно отбросили за Волгу.

Его племянник Бури неожиданно захохотал. Это прервало оцепенение, вызванное неслыханной дерзостью Гуюка. Зашептались ханы на белом войлоке, заворчали воеводы. И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы вдруг Субедей-багатур резко не выкрикнул:

– Чингис слышит все!..

Сразу стало тихо. Бату выдержал вторую, не менее важную паузу, сказал негромко, но достаточно ясно и четко:

– Я сожалею о невоздержанности моих двоюродных братьев. Не меня оскорбила их неумная выходка – она оскорбила нашу доблесть и наши победы. Властью, врученной мне сыновьями великого Чингисхана, повелеваю моим неразумным братьям немедленно покинуть мою армию, вернуться к отцам своим и рассказать им, за что именно они изгнаны.

– Мы такие же внуки Чингиса, как ты, Бату, и ты не смеешь… – начал было Гуюк, но, увидев белые от гнева глаза Бату, замолчал, опустив голову.

Первым поспешно вышел Бури. Гуюк был потверже характером, но и ему не хотелось через день-другой погибнуть от удушья или яда. И, выждав приличествующее его достоинству время, он удалился следом за ближайшим другом. На победном пиру наступило тягостное молчание, поскольку все присутствующие отлично знали, что подобные ссоры между чингисидами добром никогда не кончаются.

На рассвете изгнанные царевичи выехали в Каракорум вместе со свитами и личной охраной. Из всех родственников их провожал только туповатый Орду, да и то потому, что так и не понял, что же произошло, и не одобрял гнева младшего брата. А проводив, заглянул в юрту Бату:

– Уехали.

Бату промолчал, лично наполнив кумысом чашу для старшего брата.

– Зачем обижать своих братьев?

– Знаешь, почему мы побеждаем, Орду?

– Потому что мы сильнее всех.

– Потому что наш великий дед завещал нам суровый порядок. Никто не имеет права перебивать командира. Никто не имеет права смеяться над нашими победами. Никто не имеет права пить кумыс, когда чаша его сотрапезника пуста!

Последние слова Бату выкрикнул, чтобы Орду запомнил хотя бы этот пример. Орду виновато ухмыльнулся, наполнил чашу Бату, и братья согласно сделали по глотку.

– Метла чисто выметает сор, но может ли вымести сор каждый прутик, из которого она связана? Русские княжества – прутики, не связанные в метлу. И каждый князь собственным прутиком пытается расчистить себе дорогу.

– Не говори так со мною, брат! – взмолился Орду. – Я не понимаю твоих слов, потому что никогда ничего не подметал.

– Меня заставил задуматься об этом злой город Козельск, – вздохнул Бату. – Но ты прав, каждому нужно говорить то, что он хотел бы услышать.

2

«Каждому следует говорить то, что он хотел бы услышать, – думал князь Ярослав, внимательно слушая полоцкого князя Брячислава. – Хозяин льстив без меры, верить ему нельзя, но мы нужны друг другу…»

Совершенно неожиданно для всех, а может быть и для самого себя, Ярослав покинул Владимир, где так звонко стучали топоры. Его не оставляла мысль, что литовцы не просто возьмут Смоленск, но переманят его жителей на свою сторону, тяжким грузом повиснув на ногах Новгорода. Мысль была мучительной, потому что Александру такой груз был бы совсем ни к чему, а выход виделся один: навязать литовцам кого-то другого для дальнейших планов. Кого-то для них неожиданного и в то же время вполне подходящего, для чего необходимо было показать, что Смоленск он, великий князь Владимирский, им так просто не отдаст. И, три дня полюбовавшись ловкостью новообретенного сына, Ярослав поднял дружину и ринулся к Смоленску.

Впрочем, эту спасительную мысль он выдумал сам для себя, но тут же вцепился в нее как клещ. На самом-то деле все было куда проще: он бежал от собственного незаконного, так счастливо и так не вовремя свалившегося на него сына. Он хотел расстаться с ним, отправив его в Новгород, но сил таких в его душе не нашлось. А расстаться следовало, и он сам для себя придумал предлог, чтобы сбежать.

Такой стремительности литовцы, убежденные в бессилии Владимирского княжества, не ожидали. Ярослав легко уговорил смолян в необходимости совместных действий и столь же легко отбросил литовцев смоленскими же полками, поскольку всячески берег свои: помогло то, что полоцкий князь Брячислав вовремя предложил свою помощь, исходя из каких-то личных побуждений. И сейчас на дружеской пирушке следовало выяснить, что у него на уме и почему вдруг он избрал союзником столь далекого от него владимирского князя.

– Господь благоволит истинным ревнителям веры православной. – Брячислав заливался соловьем, хотя выпито было немного. – Из племени твоего, великий князь, взял Он в чертоги свои лишь брата твоего князя Юрия, упокой, Господи, его душу, да сына Федора…

– Да, – не выдержав, вздохнул Ярослав. – И меды, на свадьбу изваренные, ушли на помин души.

– Александр – сила твоя, Александр, великий князь! – засиял, залучился улыбками Брячислав. – Видел я его на Федоровых поминках: могучий муж растет. И ростом выше всех, и голосом мощнее, и красотой мужеской, и силой богатырской…

Говорил он что-то еще, но Ярослав уже не вслушивался. Улыбался в бороду, вовремя поддакивал, а сам думал: «Значит, Александр: на нем лиса застряла. За княжество боишься, радушный хозяин? Это понятно: Литва да немецкий орден на границах. Но что-то тут уж очень просто для такого льстеца…»

– Хоть и христиане мы, князь Ярослав, а древние обычаи грех забывать, – продолжал тем временем Брячислав. – Ты впервые великую честь мне оказал, дом мой посетив. А по дедовским заветам третью чашу почетному гостю хозяйка поднести должна, да только хворает она сильно. Дозволь дочери моей завет сей исполнить.

– Ты хозяин в доме своем, князь Брячислав.

Брячислав с достоинством кивнул головой и хлопнул в ладоши. Тотчас же распахнулась входная дверь, и пунцовая от волнения девочка лет четырнадцати торжественно вплыла в малую трапезную. Роста она была невеликого, но столь хороша и свежа, столь непосредственна и по домашнему уютна, что сердце опытного женолюба невольно обволокло нежностью.

– Неоценимы сокровища дома твоего, князь Брячислав. – Ярослав, улыбаясь, любовался девочкой. – Как же зовут голубоглазую жемчужину сию?

Хозяин с ответом не торопился, давая гостю время вдосталь налюбоваться. Девочка смущалась, краснела, но руки ее, державшие поднос с кубком, до краев наполненным вином, ни разу не дрогнули.

– Пожалуй высокого гостя почетом дома моего, Александра.

Дочь шагнула к Ярославу, низко склонилась перед ним и протянула поднос, на который не пролилось ни капли из переполненного кубка. Ярослав подошел, поднял кубок:

– Пошли, Господь, счастье дому сему!

Выпил вино до дна, поставил пустой кубок на поднос и трижды поцеловал заалевшую девочку в пухлые губы. Александра еще раз низко поклонилась и вышла, как вошла, – плавно, торжественно и бесшумно.

– Хороша твоя Александра! – с чувством сказал Ярослав. – Видит Бог, хороша!

– И разумна, и дом в руках держать умеет, когда я в отъезде, – как бы между прочим, улыбаясь, дополнил Брячислав. – Грамоте добро обучена, знает литовский, польский и немецкий. А внуки какие будут, князь Ярослав!

– Да-а, – протянул гость, все еще пребывая в очаровании.

– Пресвятая Богородица при крещении имена назначает, – продолжал хозяин. – У тебя – Александр, у меня – Александра.

– Не просватал еще?