Игорь Губерман - Пожилые записки

• Название: Пожилые записки
• Автор: Игорь Губерман
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-80050-068-1

Новая книга прозы И. Губермана – это не только воспоминания, но одновременно и размышления, охватывающие, как и «Гарики», широкий диапазон жизненных тем: любовь, дружба, встречи и расставания, радости и потери. Мужественное отношение к жизненным невзгодам и весьма критичное к собственной персоне и окружающему миру – вот одна из причин огромной популярности автора.

---

– А чего ты меня словом этим обзываешь? Я и вправду еврей.

Из мгновенно вспыхнувшего общего разговора быстро выяснилось, что сибирские ребята были уверены, что еврей – это такое ругательство, а вовсе не обозначение национальности.

А через несколько месяцев на нашем почтовом ящике появилась надпись мелом: «Милька – друг», и мы вздохнули с облегчением. Вскоре Мильку даже выбрали председателем общества по спасению утопающих. Плавать он еще не умел, в округе не было в помине никаких опасных рек и омутов, но пришла откуда-то бумага, что такое общество в школе необходимо.

Сибирь стремительно учила Мильку жить. Его учительница как-то раз сказала Тате:

– Ваш сын так замечательно разбирается в политике, откуда это у него?

Тата похолодела от ужаса и промолчала.

– Вы приучаете его читать газеты, – догадалась учительница, – он так правильно всё толкует.

Тут Тата успокоилась, отправилась домой и сразу же спросила сына, где он приобрел свои незаурядные познания в политике.

– Так ты же все время слушаешь «Голос Америки», – снисходительно появнил смышленый мальчик, – а я тоже слышу, но в школе я всё говорю наоборот.

Мои коллеги по той жизни (и воры, и убийцы, и грабители) семью нашу не просто уважали, а любили, если можно здесь такое слово применить, – по веской и простой причине: в доме нашем даже без меня можно было стрельнуть трешник на бутылку, если загорелась душа. Я помню очень странные свои ощущения, когда маленький Милька рассказал, что в наше отсутствие заходил дядя Сеня – это был запойный человек, уже заканчивающий в ссылке свой огромный срок за зверское убийство соседа в пьяной драке. Милька возбужденно нам повествовал:

– У дяди Сени тряслись руки, он сказал мне, что если он сейчас не выпьет, то умрет. Я просто не мог не дать ему всё, что у меня было. Он меня так благословлял!

Надо признать, что эти мелкие долги мои коллеги в день получки и аванса неукоснительно возвращали. И, конечно, уже будучи освеженными, долго бормотали, стоя у калитки, разные слова благодарности. А сварщик Сеня мне сказал, что будь такой сын у него, он бы не скрывался от алиментов.

Тата и в Сибири оставалась точно такой же, как в Москве, и со спокойной приветливостью принимала всех отпетых, матерых и заядлых. Я помню одну славную воскресную историю. В начале дня зашел во двор мужик из расположенной неподалеку деревни: он принес в поселок продавать только что забитого, уже нарезанного крупными кусками барана. Мы купили у него пару кусков, и он ушел, мгновенно выветрясь из памяти. А вечером, уже густела темнота, он снова постучался к нам в калитку. Был пьян настолько, что едва держался на ногах, и с ног до головы был в осенней глинистой грязи – как видно, падал и лежал, отдыхая, – она с него еще стекала отовсюду.

– Земляк, – сказал он умоляюще, – пусти отночевать, никак сегодня до деревни не дойду. Я с самого утра тебя приметил, когда шел, сейчас подумал – этот не откажет.

Он еще что-то бормотал, уже несвязное, и я посторонился молча, пропуская его к нам во двор. В дощатой летней кухне раскладушка точно становилась между печью и столом. Покуда я раскладывал ее, он переминался с ноги на ногу от лютого усталого нетерпения и рухнул прямо в ватнике, в одно мгновение блаженно захрапев. Я еще накрыл его старым тулупом, в котором таскал уголь из сарая, и возвратился в дом. Всё это заняло минуты три, никак не больше.

– Кто это приходил? – спросила жена.

– А тот мужик, что утром мясо приносил, напился за день и намаялся, на летней кухне попросился переспать, – наскоро выговорил я, утыкаясь в прерванное чтение.

– Ой, – сказала Тата огорченно, – а у меня пододеяльники не глаженные!

И если б я не представлял себе так ясно вид того заляпанного грязью мужика, то я бы не так сильно корчился от смеха – к недоумению, а после и обиде Таты.

Благодаря ее ровной ко всем приветливости я привез из Сибири совершенно новую формулировку понятия о культурной женщине. Уже в Москву вернувшись, много раз я задавал эту загадку самым отъявленным мыслителям: выскажи мне лаконично, что это такое – культурная женщина. И ухмылялся снисходительно, когда мне бормотали про интеллигентность, образованность, начитанность и вежливость-тактичность-воспитание. Ибо я знал безупречный и короткий ход к понятию. Но – от обратного тому, что лепетали мне гурманы мысли.

Было так: пришел к нам в дом недавний вор, а ныне ссыльный, мой коллега Гоша. И принес бутылку коньяка. Ему встречаться предстояло завтра с некими людьми, которые ко мне отменно относились. И, чтобы лучше поладить с ними, он задумал как бы невзначай сказать, что вчера, мол, пил и гостевал у Мироныча. Но я-то с ним по ссыльно-лагерной негласной этике никак не мог эту бутылку разделить, я бы нанес тогда урон своей репутации. Не то чтобы такой был пария электрик Гоша, только пойман был недавно на мелком воровстве, а главное, что у своих – такое не прощалось. В лагере это вообще каралось очень жестоко (крысят-никами называли таких людей), а в ссыльном поселке был он только изгнан из круга вместе пьющих и вместе чифирящих людей. А еще, с ним выпив, я как бы его поручителем на будущее становился, это вовсе не входило в мои планы.

– Гоша, ты сам знаешь, что с тобой я пить не могу, – сказал я ему открытым текстом, – но из дома я тебя не гоню, садись и пей, а огурец и колбасу я тебе сейчас подам.

Бутылку он уже на стол поставил – глупо оставлять, – и Гоша в одиночестве присел к столу.. Я колбасу ему принес и огурец, как обещал, и занялся какими-то своими делами. Гоша пил, не обижаясь и не торопясь, всё было правильно и справедливо, он это знал и принимал. А тут на кухню Тата забежала, после вышла, и опять вернулся я.

Гоша с неподдельным восхищением сказал мне:

– Баба у тебя какая культурная!

– А что случилось, Гоша? – спросил я. Он был серьезно изумлен.

– А я ей говорю: какая у вас печь высокая и побеленная, – пояснил мне Гоша с восторгом. – А она мне отвечает: да, печь хорошая, высокая и побеленная, а другая бы сказала: да иди ты отсюда на хуй!

И прощаясь на крылечке, он еще покачивал от восхищения головой.

Мне странно и приятно вспоминать это сейчас и в Иерусалиме. Дети выросли уже и в эту нашу вторую жизнь полностью вошли, вросли и вжились. Так самостоятельны они теперь, что изредка даже шальная мысль у нас с женой мелькает: вот, дескать, опора нашей скорой старости. Потом спохватываемся и смеемся. Но некая глубокая педагогическая мысль у меня есть: в целях сугубо воспитательных подросшим детям надо помогать лишь до ухода их на пенсию.

А интересно, как родившаяся уже в Израиле внучка будет относиться к нам – оттудошним?

Как все на свете внучки. С интересом, без почтения, со снисходительной любовью. Однажды мудрый человек Зиновий Гердт нам рассказал историю: Повел он как-то свою внучку в зоопарк, и там она ужасно наслаждалась. Лопотала детские глупости, угощала чем попало зверей, веселилась, удивлялась и вовсю гуляла. А возле клетки льва вдруг поскучнела, погрустнела, тяжело задумалась и деловито-вкрадчиво спросила:

– Скажи мне, дедушка, а эсли (от волнения она так и сказала – эсли) тебя съест лев, то на каком троллейбусе мне ехать к папе с мамой?

ГОДЫ, СОБАКИ, ЖИЗНЬ

Хотя я не был никогда завзятым другом меньших братьев, но собаки мне по жизни попадались. Как-то весной семьдесят восьмого года позвонил средь бела дня приятель, человек очень талантливый, а по профессии – астрофизик.

– Слушай, – сказал он, – ты вот в Израиль собираешься, а там тебе в разгар рабочего энтузиазма уже не позвонит известный ученый, без пяти минут академик, чтобы заехать через час и выпить водки.

– Ясно, что не позвонит, – охотно согласился я, – на воле люди делом заняты, а не херней в засекреченных лабораториях.

– По космосу, только по космосу, – перебил он меня и тут же поспешил добавить, будучи слишком умен для облегчающих иллюзий, – но всё равно, конечно, на войну, и нечего мне это тыкать в глаз в хорошую минуту. Выпить мне с тобой охота, а не препираться. Так я выхожу?

– А я как раз пока сбегаю, – ответил я.

И пошел я в винный магазин, где привычно занял очередь и привычно стал читать прихваченную книгу, ибо разговоры в такой очереди знал наизусть и никаких фольклорных радостей не ждал.

Но когда минут через сорок отходил я от прилавка с вожделенными двумя поллитрами, вдруг тесно подошли ко мне возле двери два fc алкаша и чуть ли не дуэтом тихо сказали:

– Друг, купи породистого щенка.

На ладони одного из них в заботливо подложенной кепке лежал нежно-желто-белый комок необыкновенной пушистости с двумя черными пуговицами глаз над розовым младенческим носом.

– А правда породистый? – зачем-то спросил. Не ппглаттитъ это чудо было невозможно.

– Сукой мне быть, – торжественно сказал алкаш. И добавил, честно подумав:

– Что ли терьер, хер его знает, уже не помню.