Питер Гамильтон - Обнаженный Бог: Финал

• Название: Обнаженный Бог: Финал
• Автор: Питер Гамильтон
• Жанр: Научная Фантастика

Перед вами – одна из значительнейших и масштабнейших космических эпопей современности.

Перед вами – «Пришествие Ночи» Питера Ф. Гамильтона.

...Середина третьего тысячелетия.

Человечество колонизировало десятки планет по всей Галактике. Генные инженеры довели до совершенства технику клонирования. Ученые научились создавать разумные межзвездные корабли и разумные «искусственные планеты».

...Середина третьего тысячелетия. Люди разделены на две враждующие федерации – эденистов и адамистов, сторонников и противников новых технологий, но Совет Конфедерации планет еще поддерживает мир в космосе.

Но уже разработан таинственный Нейтронный Алхимик – могущественное сверхоружие, которое в корне изменит баланс сил в Галактике. Оружие, за обладание которым начинают борьбу эденисты и адамисты...

---

Женевьева медленно оглядела грубую, обляпанную грязью машину.

– Мы что, выезжаем из города? – спросила она удивленно.

– Похоже на то, – воодушевляюще отвечал Робсон.

Одному из механоидов приказали разгрузить багаж сестер, переместив его в специальное отделение на боку большой машины. Техник показал им люк.

Основная кабина «фольксвагена» была предназначена для сорока пассажиров; а та, куда они попали, была снабжена десятью комфортабельными, обитыми кожей вращающимися стульями. В задней части располагались туалет и небольшой камбуз, а впереди – кабина с тремя сиденьями. Водитель представился как Ив Гейнз.

– В этой поездке нет стюардессы, – сказал он, – так что пошарьте сами по шкафам, если вам захочется поесть или попить. Запасы у нас хорошие.

– Как долго мы будем ехать? – спросила Луиза.

– Будем на месте к вечернему чаю.

– Где именно?

Он подмигнул:

– Секрет.

– А можно сесть впереди и смотреть на дорогу? – спросила Женевьева. – Я бы хотела поглядеть, как на самом деле выглядит Земля.

– Конечно можно, – он сделал широкий жест вперед, и она забралась в кабину.

Луиза бросила взгляд на Робсона:

– Давайте и вы, – разрешил он. – Я-то раньше уже ездил.

Она села рядом с Джен на свободное сиденье.

Ив Гейнз устроился перед пультом и начал процедуру отправления. Люк захлопнулся, заработали воздушные фильтры. Луиза испустила вздох, когда воздух стал прохладнее, выпуская наружу влажность и запахи. «Фольксваген» покатил вперед. На дальнем конце гаража глыба стены заскользила вверх, открывая длинную асфальтовую дорогу, блеснувшую на солнце так ярко, что это заставило Луизу сощуриться, несмотря на тяжелое защитное стекло.

* * *

Лондон не закончился за периметром девяти внешних куполов. Сам город в основном состоял из жилых и торговых зон, а промышленные предприятия внутри него занимались главным образом программным обеспечением, дизайном и производством предметов широкого потребления. Тяжелая промышленность располагалась за пределами куполов, в подземных убежищах длиной в десятки километров, со своими литейными цехами, химическими очистителями и цехами для переработки отходов. Точно бетонированные моллюски, наводнявшие стены купола, повсюду виднелись станции контроля за окружающей средой, обеспечивающие жителям энергию, воду и прохладный профильтрованный воздух. Но доминировали в этой местности непосредственно за городской чертой фабрики пищевой промышленности. Сотни квадратных километров были отданы синтезирующим машинам, способным производить протеины, углеводы и витамины и соединять их вместе в миллионе различных структурных комбинаций, которым каким-то образом никогда не удавалось иметь тот же вкус, что натуральные продукты. Они снабжали продуктами весь город, выкачивая сырые химикалии из моря, из сточных вод и из воздуха, чтобы в результате разных манипуляций и процессов превращать их в аккуратные пакетики и картонные коробочки. Богатые люди могли позволить себе импортные деликатесы, но даже их основная еда производилась здесь.

У «фольксвагена» заняло сорок минут, чтобы проехать мимо последних наполовину утопающих в земле бетонных строений, наполненных органическими синтезаторами, клонирующими мясо чанами. Строго четырехугольные холмики, из которых вздымались толстые башни теплообмена, уступили место естественным неровностям ландшафта. Сестры с жадностью разглядывали изумрудную ширь, простирающуюся перед ними. Луизу поразило растущее разочарование, она ожидала чего-то более динамичного. Даже на Норфолке были более впечатляющие пейзажи. Двигались здесь только длинные полосы помятых облаков, плывущих в сияющем кобальтовом небе. Время от времени крупные дождевые капли взрывались на экране с тусклым звуком: пап!

Они ехали по дороге, выложенной каким-то темным сетчатым материалом, и травяные стебли поднимались сквозь него, переплетаясь сверху. То же самое живое зеленое растение покрывало каждый квадратный дюйм почвы.

– А разве совсем нет деревьев? – спросила Луиза.

Все выглядело так, как будто они проезжают через яркую зеленую травянистую пустыню. Даже те меленькие нерегулярно попадающиеся комочки, которые она принимала за булыжники, были покрыты этим растением.

– Нет, их больше нет, – ответил Ив Гейнз. – Это почти единственный вид растительности, оставшийся на планете, старая зеленая-зеленая трава родины. Это валлиснерия, потомок скрещенных травы и мха, она выведена с сетчатым корнем, это плотнейшее и самое твердое переплетение стеблей, какое вы можете где-либо видеть. Я как-то лопату сломал, когда пытался прокопаться через нее. Она уходит под почву на шестьдесят сантиметров. Но нам приходится ее выращивать. Ничто другое не в состоянии остановить эрозию почвы на таком же уровне. Вы бы видели потоки воды, которые бушуют после бури, каждая трещинка в земле превращается в ручей. Имели бы такую растительность на Мортонридже, это было бы совсем другое дело, я вам точно говорю.

– Ее можно есть? – спросила Женевьева.

– Нет. Люди, которые ее вывели, слишком заботились, чтобы получить нечто такое, способное выполнить свою задачу, они сосредоточились только на том, чтобы сделать ее невероятно прочной. Эта трава может противостоять ультрафиолету, сколько бы его ни испускало солнце, и не существует никаких заболеваний, каким она была бы подвержена. Так что теперь слишком поздно что-то изменить. Нельзя заменить ее каким-то иным видом, потому что она растет повсюду. Полсантиметра почвы достаточно, чтобы ее поддерживать. Ее могут одолеть только скалы, а для них у нас есть грибы-блюдца.

Женевьева скривила губы и приникла к экрану.

– А как насчет животных? Они-то остались?

– Никто не знает точно. Мне случалось видеть какие-то движущиеся предметы, но не на близком расстоянии, так что это просто могли быть переплетенные узлы валлиснерии, которые сдувал ветер. Предполагается, что в некоторых орошаемых долинах в заповедниках живут семейства кроликов. Мои друзья, тоже шоферы, утверждают, что они их видели. Не знаю, как это может быть, ультрафиолет должен был выжечь им глаза и возбудить раковые клетки. Возможно, имеются некоторые виды, развившие сопротивляемость, они достаточно быстро размножаются, чтобы эволюционировать, эти шельмецы всегда отличались живучестью. А потом люди говорят, все еще водятся пумы и лисы, они питаются кроликами. И я бьюсь об заклад, что возле куполов выжили крысы.

– А зачем вы вообще сюда ездите? – спросила Луиза.

– Вспомогательные бригады проделывают большую работу в туннелях вакуумных поездов. Потом, есть еще бригады службы экологии, они выезжают, чтобы исправлять худшие проявления эрозии; пересаживают валлиснерию и восстанавливают речные берега, которые оказываются смыты, и так далее.

– Зачем же беспокоиться об этом?

– Города-куполы все еще распространяются, несмотря на эмиграцию. Поговаривают о том, чтобы в этом столетии построить еще два купола для Лондона. А Бирмингем и Глазго опять перенаселены. Нам приходится заботиться о нашей земле, особенно о почве; если мы не станем этого делать, ее просто смоет в море, а мы останемся на континентах, которые будут лишь сплошными скалистыми плато. Этот мир уже достаточно настрадался от разрушений; вообразите только, на что станут похожи океаны, если позволить всей этой почве их загрязнить. Ведь только океаны нынче и поддерживают в нас жизнь. Так что я полагаю, это делается действительно в наших собственных интересах. По крайней мере это означает, что мы никогда не перестанем охранять и беречь землю. Это даст хороший результат.

– Вам нравится здесь, вне города, да? – спросила Луиза.

– Я люблю эти края, – счастливо улыбнулся ей Ив Гейнз.

Они поехали по гиблой земле, накрытой сверху единственно ценным защитным плащом. Луиза нашла, что здесь удручающе голо. Она вообразила, что валлиснерия напоминает широкое полотно стерильной упаковки, сохраняющей нетронутые поля и рощи, которые спят под ней. Ей очень не хватало чего-то, что резко нарушило бы это однообразие, каких-то следов старой листвы, которая вырвалась бы наружу после зимней спячки и еще раз наполнила землю красками и разнообразием. Что бы она только не отдала за вид единственного гордо возвышающегося кедра: это был бы признак сопротивления пассивному подчинению неестественной однообразности пейзажа. Земля со всеми ее чудесами и богатством должна была быть способной на большее.

Они упорно продвигались на север, поднимаясь из долины Темзы. Ив Гейнз указывал на старинные дома и деревни. Стены построек выглядели теперь не более чем твердыми бесформенными комьями, тонущими в зарослях валлиснерии, названия населенных пунктов были перегружены в дорожный блок «фольксвагена». Машина давно уже свернула с дороги, а Луиза вернулась в главный отсек, чтобы разогреть к ланчу содержимое нескольких пакетов. Теперь они ехали прямо по валлиснерии, громадные колеса размалывали ее в мягкую массу. Снаружи местность становилась все более неровной, долины углублялись, а холмы выставляли напоказ голые скалистые вершины, покрытые серо-зелеными лишайниками и охристыми грибами, из-за чего создавалось впечатление, что они разодраны когтями. В ущельях протекали серебристые ручьи мягко струящейся воды, а в каждом углублении отдыхали озера.