Gunter Grass - Траектория краба

• Название: Траектория краба
• Автор: Gunter Grass
• Издательство: Gattingen: Steidl Verlag
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 3-88243-800-2

Память раком

Гюнтер Грасс «Траектория краба». Новелла. Пер. с нем. («Иностранная литература», 2002 -10). Gunter Grass. Im Krebsgang. – Gattingen: Steidl Verlag, 2002. – 216 seiten. ISBN 3-88243-800-2

Новая книга (на самом деле, это не новелла, а повесть) нобелевского лауреата 1999 года Гюнтера Грасса стала литературной сенсацией не только в Германии, но и в России. Про одного из ее героев – капитана советской подводной лодки Александра Маринеско (1913-1963) мы что-то слышали. В советское время в печати периодически поднималась кампания за возвращение честного имени этого подводника. Потопивший немецкие транспортные суда, Маринеско не отличался добронравием, начальству не угождал, и, в результате, его подвиги не были признаны, он отсидел в ГУЛАГе, вернулся инвалидом, рано умер, и только посмертно был реабилитирован и награжден по заслугам, получив звание Героя Советского Союза. Несколько лет назад в Петербурге появился памятник ему.

Но речь идет в повести Грасса о Маринеско только отчасти. Как и о Вильгельме Густлоффе, функционере нацистской партии, застреленном в начале 1936 года в Швейцарии Давидом Франкфуртером, сыном раввина, в знак протеста против антисемитской политики гитлеровцев. Вильгельм Густлофф был объявлен геббельсовской пропагандой мучеником, «от жидов убиенным». Его именем назвали морской лайнер, который в январе 1945 года и был потоплен торпедами с подводной лодки капитана Маринеско. Так сходятся нити повествования.

Главный герой книги, журналист, от лица которого ведется рассказ, родился в этот день потопления «Вильгельма Густлоффа». Его беременная мать находилась среди тысяч беженцев, спасавшихся на этом корабле от наступавших в Восточной Пруссии советских войск, чьи зверства против гражданского населения вызвали там дикую панику. Женщина была одной из немногих, кому удалось спастись с потопленного судна. Когда раздались первые взрыв торпед, у нее начались родовые схватки.

Дело в том, – и русский читатель узнает это из книги Гюнтера Грасса, – гибель «Вильгельма Густлоффа» была самой крупной морской катастрофой в мировой истории. Намного превосходящей по числу жертв и «Титаник», и все остальное. Кроме тысячи резервистов-подводников и трехсот военнообязанных девушек, на борту находилось девять тысяч беженцев. Одних детей было более четырех тысяч, большинство из которых погибло или на корабле, или в ледяной воде.

Как относиться к истории, которой мы не знали, а немцы должны забыть под тяжестью принятой на себя вины за деяния гитлеризма? Герой книги пишет об этом, опираясь на сведения в Интернете, где разворачивается полемика между фанатом Густлоффа и оппонирующим ему защитником застрелившего того Франкфуртера. Ситуация становится драматической, когда герой узнает, что в роли неонациста на сайте выступает его сын, который, из рассказов пережившей кошмар родной бабушки, творит новую мифологию вроде бы изжитой уже истории, о которой сам он старается не задумываться.

Договорившись о личной встрече со своим «еврейским оппонентом», таким же немецким юношей, как и он сам, сын повествователя убивает его четырьмя выстрелами в знак мести «мировому еврейству» за смерть нацистского мученика. Даром, что жертва – чистокровный немец, и еврейство это идеологическая маска, обычная при общении в Интернете.

Как относиться ко всему этому? Отстраненная манера авторского письма, обычная для Г. Грасса, не снимает вопросов, а ставит их. «Я могу назвать цифры, но они неверны. Все очень приблизительны. Впрочем, цифры мало о чем говорят. Они в принципе противоречивы. Числа со множеством нулей вообще не укладываются в голове… – пишет автор о числе жертв на затонувшем „Вильгельме Густлоффе“: девять тысяч? семь с половиной тысяч? – Без надежды на ответ можно задаться вопросом: жизнью больше или меньше, что это значит?»

То, что злодеяние творится рядом с нежеланием обывателя знать о нем, известно не только жителям окрестностей Майданека и Освенцима, но и нам. «А не все ли вам равно, сколько погибло заложников, разве их оживишь?» – вещают на страну новые циники русского официоза о собственных согражданах. Что уж тут нам до немцев? Что нам до людей? Что нам до себя?

Однако истории свойственно возвращаться. Любое преступление, любая жертва оказывается, странным образом, на совести того, кто живет рядом, делая вид, что это его не касается. Прошлое наползает неотвратимо, и ты сам должен решать его проблемы. Быть или не быть – это вопрос к тебе и твоим близким.

Игорь Шевелев

Источник: {http://www.newshevelev.narod.ru/knugol/recggras.htm}

---

Этот затухающий и вновь разгорающийся диспут разыгрывался как бы между двумя сценическими ролями, при этом один из спорщиков выступал от имени Вильгельма, убиенного ландесгруппенляйтера, а другой называл себя Давидом по имени несостоявшегося самоубийцы.

Складывалось впечатление, будто этот взаимный обмен ударами доносится до нас с того света. Однако готовилось все это по-земному основательно. При встречах убийцы с жертвой снова и снова обсуждалось как само преступление, так и его мотивы. Если один выступал в качестве активного пропагандиста и восторженно заявлял, например, что «благодаря личным заслугам Вождя» ко времени судебного процесса в Рейхе насчитывалось на восемьсот тысяч безработных меньше, чем в тот же период предшествующего Года, то другой парировал эти восторги перечислением данных, сколько евреев – врачей и пациентов – были изгнаны из больниц и санаториев, а также напоминанием, что уже 1 апреля 1933 года нацисты объявили антиеврейский бойкот, в ходе которого витрины еврейских магазинов были заклеены призывами «Смерть жидам!». За ударом следовал удар. Так, Вильгельм, отстаивая тезис о необходимости сохранения арийской расы и чистоты немецкой крови, приводил на сайте соответствующие выдержки из книги Вождя «Моя борьба», а Давид отвечал ему фрагментами из книги «Болотные солдаты» – документального повествования, опубликованного в эмигрантском издательстве бывшим узником концентрационного лагеря.

Спорили не на шутку, ожесточенно. Но внезапно напряжение немного спало. Перебранка сменилась едва ли не приятельской болтовней. Вильгельм спрашивал: «Ты почему стрелял в меня пять раз?», Давид отвечал: «Извини, первый раз промахнулся. Дырок осталось только четыре». Вильгельм не унимался: «Верно. А пушка у тебя от кого?» Давид: «Купил. Всего за десятку». – «Продешевили. Могли бы запросить полсотни франков». – «Понятно. Хочешь сказать, что пушку мне подарили, так?» – «Уверен, что ты стрелял по заказу». – «Ну, да! По указке мирового сионизма».

Вот так на протяжении нескольких дней шел сетевой диалог. После жесточайших взаимных нападок они принимались шутить, дружески подначивать друг друга. Уходя из чата, прощались: «Покедова, клон фашистский!» и «Бывай здоров, жиденыш!» Если же в чат, мешая их разговору, забредал посторонний, какой-нибудь чудак с Балеар или из Осло, то ему тут же сигналили: «Проваливай!», а в лучшем случае – «Загляни попозже».

Похоже, оба они были любителями настольного тенниса, ибо вместе восторгались немецким асом пинг-понга Йоргом Роскопфом, который, по словам Давида, мог порвать любого китайского чемпиона. Оба заверяли, что являются приверженцами честной борьбы. И оба оказались настоящими знатоками, способными взаимно оценить по достоинству находки соперника: «Класс! Где сумел раскопать эту цитату Грегора Штрассера»? Или: «Ну, ты даешь, Давид, а я и не знал, что Гитлер сначала отстранил Хильдебрандта за левый уклон, а потом по настоянию доблестных мекленбуржцев вновь назначил его гауляйтером».

Они вполне могли сойти за приятелей, которые лишь старательно отрабатывают дежурную норму взаимной ненависти. Когда Вильгельм задал в чате вопрос «Если бы Вождь вернул меня к жизни, ты стал бы стрелять в меня снова?», немедленно последовал ответ Давида: «Ладно уж, на этот раз твоя очередь мочить».

Во мне забрезжили подозрения. Пришлось отказаться от мысли, что ловкий редактор сайта, раздвоившись, вел диалог с самим собой. Похоже, я нарвался на двух шутников, которые, впрочем, относились к своей игре до смерти серьезно.

Позднее, когда все, причастные к этой истории, ужаснулись и стали говорить, что раньше совершенно ни о чем не догадывались, я сказал матери: «А мне с самого начала многое казалось странным. Задавал себе вопрос: на кой черт нынешним ребятам этот Густлофф и все прочее? Ведь ясно же было, что тут не старичье в Интернете время убивает, не вечно вчерашние вроде тебя; я сразу сообразил...»

Мать никак не отреагировала. Как всегда, когда ее что-нибудь слишком задевало, она сделала отсутствующее лицо, до отказа закатила глаза. Она ведь все равно была убеждена, что все это могло случиться лишь потому, что десятки лет «даже заикнуться нельзя было о Густлоффе. У нас, на Востоке, тем более. А на Западе если уж начинали говорить о прежних временах, так выбирали самую жуть, вроде Аушвица. Боже мой! Сколько шума поднялось в нашей парторганизации, когда я про СЧР словечко доброе молвила – дескать, „Густлофф“ сделали бесклассовым кораблем...»

И тут она снова принялась вспоминать, как мама с папой плавали к норвежским берегам: «Мама никак опомниться не могла, потому что в столовой все отпускники вместе сидели, простые рабочие вроде папы, и чиновники, и шишки партийные. Хорошо там было, почти как у нас в ГДР, даже, видать, почище...»

Идея насчет бесклассового лайнера была, действительно, блестящей. Думаю, именно этим объясняется то бурное ликование, которым отмечали рабочие верфи спуск лайнера на воду, состоявшийся 5 мая 1937 го да. Еще отсутствовали труба, спардек и пеленгаторная палуба. Собрался весь Гамбург, толпы народа. Но на самом освящении лайнера присутствовало лишь около десяти тысяч человек, приглашенных Леем лично.

Спецпоезд Гитлера прибыл на вокзал Дамтор в десять утра. Оттуда Вождь проехал по улицам Гамбурга в открытом «мерседесе», приветствуя то вытянутой, то слегка согнутой рукой ликующую, разумеется, толпу. От пирса его доставили на верфь катером. Все стоявшие в порту суда, в том числе иностранные, вывесили флаги. Здесь же находились в полном составе украшенные флагами расцвечивания суда, арендованные для флотилии СЧР – от «Сьерры-Кордовы» до «Сап-Луиса».

Не стану перечислять всех, кто маршировал в колоннах, кто щелкал, здороваясь, каблуками. Когда Вождь всходил на трибуну, внизу толпились, приветствуя его, рабочие. Четыре года назад на последних свободных выборах большинство из них еще голосовали за социал-демократов или коммунистов. Теперь же для них существовала лишь одна-единственная Партия, и перед ними стоял собственной персоной олицетворяющий ее Вождь.

На трибуне была и вдова. Он знал Хедвиг Густлофф по давним годам борьбы. Она работала его секретаршей еще до того, как мюнхенский марш к Палате полководцев[11] закончился кровавым финалом. Позднее, когда он попал в ландсбергскую крепость, она отправилась на поиски работы в Швейцарию, где и встретила своего будущего супруга.

Кто еще удостоился чести попасть на трибуну? Начальник верфи, госсоветник Блом и руководитель парторганизации верфи Паули. Разумеется, здесь же находился Роберт Лей. Были и другие партийные лидеры. Гауляйтер Гамбурга Кауфман, гауляйтер Шверина и Мекленбурга Хильдебрандт. Военно-морской флот представлял адмирал Редер. Долгое путешествие из Давоса проделал руководитель местной партийной организации Бёме.

Выступали ораторы. Вождь па сей раз воздержался от речей. После Кауфмана начальник верфи «Блом & Фосс» обратился к Вождю: «От имени коллектива верфи докладываю: туристический лайнер за номером 511 к спуску на воду готов!»

Остальное пропустим. Но, пожалуй, стоит все-таки привести несколько перлов из выступления Роберта Лея. Начал он с обращения: «Немцы!» После чего весьма многословно изложил идею движения «Сила через радость», призванную сплотить немецкий народ, и, наконец, указал на первоисточник великой идеи: «Вождь дал мне приказ: обеспечьте немецкому рабочему возможность достойно провести свой отпуск, чтобы нервы его были крепкими, ибо в противном случае, какие бы усилия я ни предпринимал, все окажется тщетным, если у немецкого парода сдадут нервы. Необходимо, чтобы немецкие массы, немецкий рабочий имели достаточно сил, чтобы постичь мои замыслы».

Когда некоторое время спустя вдова произнесла слова «Нарекаю тебя именем Вильгельма Густлоффа», раздался восторженный рев крепкой нервами толпы, который заглушил звон бутылки шампанского, разбившейся о борт лайнера. Пока лайнер спускался на воду, были исполнены оба гимна, государственный и партийный. Мне же, одному из уцелевших при катастрофе «Густлоффа», каждый спуск корабля на воду, на котором мне приходится присутствовать в качестве журналиста или который я вижу по телевизору, напоминает о гибели лайнера, окрещенного некогда погожим майским днем.

Примерно в то время, когда Давид Франкфуртер сидел в тюрьме Зенхоф кантона Кур, а в Гамбурге разбилась вдребезги бутылка шампанского, Александр Маринеско учился на командирских курсах то ли в Ленинграде, то ли в Кронштадте. Во всяком случае, его перевели с Черного моря на Балтику. Уже летом, когда сталинская чистка не обошла стороной и балтийских морских начальников, он стал командиром подлодки.

М-9б была довольно старой моделью, приспособленной для ведения боевых действий в прибрежных водах. По доступной мне информации, М-9б имела водоизмещение 250 тонн, экипаж насчитывал 18 человек, то есть лодка была сравнительно небольшой. Маринеско долго оставался командиром этой боевой единицы, бороздившей воды Финского залива и имевшей на вооружении всего две торпеды. Полагаю, что, находясь в каботажном плавании, он постоянно отрабатывал атаки в надводном положении и срочное погружение.