Terry Pratchett - Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)

• Название: Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)
• Автор: Terry Pratchett
• Издательство: Изд-во ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07041-9

Шоу должно продолжаться! Хахахахахаха! (Примечание: здесь и далее безумный смех принадлежит Призраку Оперы.) Даже если кто-то умер (Хахаха!!!), нужно оттащить его в сторонку – и все равно продолжать шоу. И ни в коем случае нельзя занимать ложу номер 8, ведь она предназначена для того самого Призрака, который дарит успешным певицам стебли от роз и между делом зачем-то убивает людей. (Хахаха!!!) А что, если его прогнать по улицам города и скинуть в реку Анк, дабы злодею неповадно было? (Хахаха!!!)

---

Тем временем нянюшка Ягг на сцене воспользовалась суматохой, чтобы стянуть голову с лягушки.

– Госпожа!

– Прошу прощения, я приняла тебя за другого…

Длинные руки упали. Оркестр одним долгим, путаным аккордом с грохотом пробудился к жизни.

После краткого смятения, вызванного тем, что нянюшка обезглавила клоуна и феникса, балеринки попытались продолжить танец.

Хор недоуменно наблюдал.

Кристина почувствовала, как кто-то похлопал ее по плечу. Оглянувшись, она увидела Агнессу.

– Пердита!! Ты где пропадала?! – шепотом воскликнула она. – Вот-вот начнется мой дуэт с Энрико!!

– Ты должна мне помочь! – прошипела в ответ Агнесса.

«Энрико? – подметила кроющаяся в глубине ее души Пердита. – А для всех остальных, между прочим, он сеньор Базилика…»

– Помочь тебе в чем?!

– Нужно поснимать со всех маски! Гладкий лобик Кристины прелестно сморщился.

– Но, по-моему, маски снимают только в самом конце!!

– Э-э… Все изменилось! – горячо произнесла Агнесса.

Повернувшись к соседнему вельможе, она быстрым движением дернула маску зебры вниз. Из-под маски на нее гневно уставились глаза певца.

– Прошу прощения! – прошептала она. – Я приняла тебя за другого!

– Почему так рано? Еще не время снимать маски!

– Сценарий изменился!

– В самом деле? А мне никто не сказал! Стоявшая поодаль жирафа с короткой шеей наклонилась к певцу:

– Что такое?

– По всей видимости, большая сцена со сниманием масок должна произойти прямо сейчас!

– А почему мне никто не сказал?!

– О нас всегда забывают. Мы ведь всего-навсего хор… А с чего это вдруг старик Трумпель облачился в наряд обезьяны?

Мимо в пируэте пронеслась нянюшка Ягг, врезалась в слона в смокинге и обезглавила зверя по самое туловище. Свои странные действия она сопроводила пояснительным шепотком:

– Мы ищем Призрака, понятно? Только тс-с!

– Но… Призрак ведь мертв!

– Их, Призраков, так запросто не убьешь, – ответила нянюшка.

С этого момента по хору, как круги по воде от брошенного камня, пошли слухи. Лучше места для слухов, чем хор, в жизни не сыскать. Есть люди, которые ни за что не поверили бы высшему духовному лицу страны, вздумай тот утверждать, что небо синее, – даже если бы он в подтверждение своих слов предоставил письменные свидетельства от седовласой матери и трех девственниц-весталок. Зато эти люди без оглядки верят любым словам, которые случайно услышали за своей спиной поздно ночью в самом низкопробном трактире.

Какаду повернулся и стянул маску с попугая…

Бадья сотрясался от рыданий. Это было хуже, чем в тот день, когда взорвался кефир. Это было хуже, чем полоса сильной жары, от которой сошел с ума целый склад с «Ланкрским Особо Острым».

Опера превратилась в пантомиму.

Зрители хохочут.

Пожалуй, единственный, кто все еще оставался в маске, был сеньор Базилика. Он наблюдал за суетой в хоре с той степенью надменного изумления, которую позволяла передать его собственная маска, – и это, как ни удивительно, было довольно много.

– О нет, – простонал Бадья. – Такое нам замолчать не удастся! Он никогда больше не вернется. Мы приобретем дурную славу, и уже никто никогда не захочет прийти в мою Оперу!

– Никто никогда что? – промямлили у него за спиной.

Бадья оглянулся.

– О, сеньор Базилика, – промолвил он. – Я и не заметил, как вы подошли… А я как раз… Надеюсь, вы не подумали, что подобный балаган творится у нас каждый день!

Сеньор Базилика, слегка покачиваясь, смотрел сквозь Бадью. На нем была рваная рубашка.

– Ктотта… – произнес он.

– Прошу прощения?

– Ктотта… ктотта ударил меня по голове, – произнес тенор. – Сстакан воды пжжалста…

– Но вам ведь… как раз сейчас… петь, разве нет? – проговорил Бадья. Схватив оглушенного тенора за воротник, он сделал попытку притянуть его поближе. В результате он лишь сам оторвался от пола, и туфли его теперь болтались на уровне колен сеньора Базилики. – Скажите мне… ведь это вы там… на сцене… умоляю!!!

Даже в своем оглушенном состоянии Энрико Базилика (также известный как Генри Лежебокс) различил то, что можно назвать дихотомией данного высказывания. Он предпочел держаться известной ему версии.

– Ктотта ударил меня в коридоре… – рискнул сообщить он.

– Значит, там не вы?

Базилика захлопал тяжелыми ресницами.

– Где не я?

– Через секунду вы исполняете знаменитый дуэт!!!

Ушибленный череп тенора тут же родил логическое продолжение предыдущей мысли.

– Стало быть, там не я? – произнес он. – Ну… Очень интересно. Никогда прежде мне не приходилось слышать себя самого со стороны…

Издав счастливый полувздох, он опрокинулся навзничь.

Бадья, в свою очередь, чтобы не упасть, прислонился к колонне. Потом нахмурил брови, посмотрел на поверженного тенора и, в лучших традициях слегка запоздалых озарений, на пальцах сосчитал до одного. После чего повернулся к сцене и сосчитал до двух.

Он почувствовал, что четвертый восклицательный знак может вырваться из него в любую секунду.

Тем временем тот Энрико Базилика, который пребывал на сцене и по-прежнему оставался в маске, воровато глянул по сторонам. Справа Бадья что-то шептал подсобным рабочим. Слева дежурил тайный пианист Андре, рядом с которым возвышалась фигура огромного тролля.

Толстый певец в ярком костюме встал посреди сцены, прозвучала прелюдия. Зрители опять успокоились. Забавные фокусы и розыгрыши в хоре, что ж, это неплохо; в конце концов, кто знает, может, таков сюжет, но платили-то они не за это. А за то, что вот-вот начнется. За самое главное.

К Базилике двинулась Кристина. Агнесса внимательно рассматривала тенора. Что-то в нем было не так. Да, он был толстым, но такими толстяками становятся, когда, к примеру, запихнут под рубашку подушку, да и двигался он как-то иначе, не так, как Базилика. Сеньор Базилика, как это зачастую бывает с полными людьми, двигался легко, словно громадный воздушный шар, который в любую секунду может взлететь.

Агнесса бросила взгляд на нянюшку. Та тоже пристально наблюдала за тенором. Матушки Ветровоск видно не было. А это, скорее всего, означает, что она где-то совсем рядом.

Взволнованное ожидание аудитории передалось всем. Уши раскрывались как цветочные лепестки. Четвертая стена сцены, она же большая, черная, засасывающая все и вся дыра, превратилась в колодец, ждущий, когда его наполнят.

Кристина тем временем совершенно спокойно направлялась навстречу тенору. Впрочем, Кристина вошла бы и в пасть к дракону, если бы там висела табличка: «Совершенно безвредно, клянусь мамой»… По крайней мере, если бы эти слова были написаны большими, четкими буквами. Создавалось впечатление, что никто ничего не хочет предпринимать.

Это и в самом деле был знаменитый дуэт. И очень красивый. Уж Агнесса-то знала это наверняка. Она ведь исполняла его не далее как вчера.

Кристина взяла псевдо-Базилику за руку, на первых тактах открыла рот и…

– Стой где стоишь!

В этот окрик Агнесса вложила всю свою мощь. Люстра зазвенела.

Оркестр, издав серию дисгармоничных хрипов, бряков и звяков, затих.

Под угасающие аккорды и замирающее эхо шоу остановилось.

Уолтер Плюм, сложив руки на коленях, сидел в полумраке под сценой. Не часто случалось такое, чтобы Уолтеру Плюму было нечего делать. Но когда ему было нечего делать, он ничего и не делал.

Ему здесь нравилось. Все знакомое. Сверху просачиваются звуки оперы. Приглушенные, но это и не важно. Уолтер знал все слова, каждую нотку, каждый шажок балерины. В действительности эти представления нужны были ему ровно в той же мере, в какой часам нужен маятник: чтобы тикалось лучше.

Госпожа Плюм учила его читать по старым программкам. Именно тогда он узнал, что навсегда принадлежит этому миру. Когда у маленького Уолтера резались зубки, он грыз шлем с крылышками. Первой в его жизни постелью стал батут под балдахином – арена постыдного эпизода с примадонной Хихигли (известного под названием Случай с Прыгающей Хихигли).

Уолтер Плюм жил оперой. Он вдыхал ее песни, раскрашивал ее декорации, зажигал ее огни, мыл ее полы и полировал ее туфли. Опера заполняла те пространства внутри Уолтера Плюма, которые иначе были бы пустыми.

И вдруг шоу остановилось.

Но вся энергия, все грубые, неприглаженные эмоции, которые накапливаются за сценой, – вопли, страхи, надежды, желания, – словно тело, отброшенное взрывом в сторону, продолжали полет.

И эта энергия врезалась в Уолтера Плюма, накрыла его с головой, завертела, как бурное море – чайную чашку.

Его снесло со стула и швырнуло на разваливающиеся декорации.

Уолтер сполз вниз и, подергиваясь, свернулся в клубочек на полу. Ладонями он хлопал по ушам, чтобы заглушить эту внезапную противоестественную тишину.