Владимир Нефф - Прекрасная чародейка

• Название: Прекрасная чародейка
• Автор: Владимир Нефф
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01055-3, 5-300-01052-9

Трилогия Владимира Неффа (1909—1983) — известного чешского писателя — историко-приключенческие романы, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с элементами фантастики. Главный герой трилогии — Петр Кукань, наделенный всеми мыслимыми качествами: здоровьем, умом, красотой, смелостью, успехом у женщин.

«Прекрасная чародейка» (1979) завершает похождения Петра Куканя. Действие романа происходит во время тридцатилетней войны (1618—1648). Кукань становится узником замка на острове Иф. На землю своей родины он пробрался тогда, когда там полыхала война.

---

Было бы неразумно продолжать плавание, пока не пополнится команда, и капитан взял курс на ближайший порт, каковым оказался Родос, ворота овеянного легендами Острова Роз.

«Дульсинея» бросила якорь на рейде, и капитан приказал дать два холостых пушечных выстрела и вывесить вымпел с голубыми полосами в знак необходимости нанять матроса. Так делалось тогда во всех портах мира, христианских и мусульманских. Если на корабле не было пушек, стреляли из пистолей и мушкетов.

Петр, досадуя на задержку и на то, как грубо оборвался его счастливый самообман, грустно разглядывал горстку бедных рыбацких парусников — несомненно местного изготовления, — причаленных к молу, жалкую путаницу их мачт, реев и такелажа, за которыми, наполовину закрытый тучами, амфитеатром поднимался вокруг залива портовый город. Горы, покрывавшие весь остров, только угадывались в тумане. Ветер свистел; набережную словно вымело, на судах и на суше — ни единой души. Мертвыми казались и оборонительные башни, в которых Петр узнал свое творение — они были возведены строго по его собственным чертежам, эти гранитные твердыни в форме барабанов, ощетинившиеся пушками, огневой мощи которых хватало на весь залив.

Венский рулевой с двумя гребцами сели в шлюпку и отвалили от борта «Дульсинеи», которая держалась на среднем якоре, зарифив паруса так, чтобы можно было немедленно отплыть.

К Петру подошел капитан Ванделаар.

— Ни души, — изрек он, озирая пустынную набережную. — Жалкая турецкая дыра. Здесь мы не наймем даже дохлого одноногого горбуна.

Петр, задетый, осведомился, не потому ли капитан столь скептически смотрит на Родос, что он принадлежит Турции? Капитан кивнул:

— Ясно, потому. Разве вы не слыхали, мсье де Кукан, что паша Абдулла, правая рука султана, задумал покорить весь мир и с этой целью создает новый флот? А башни с пушками? Год назад их еще не было. Стало быть, вряд ли можно ожидать, что турецкие порты будут кишеть безработными моряками. Видите? Наши уже вылезли на берег, а нигде никого. В христианском порту их бы уже поджидала орава голодной матросни.

— Другими словами, — сказал Петр, — я, как ни странно, могу себя поздравить с такой неудачей.

— Это как понять?

— Отсутствие безработных моряков означает, что приказы Абдуллы исполняются точно.

— А какое это имеет отношение к вам?

Прежде чем ответить, Петр помолчал.

— Мы в турецких водах, — сказал он затем, — и нет смысла далее скрывать, кто я, тем более что я намерен произвести инспектирование нескольких турецких островов, особенно Лесбоса, фривольное название которого меня раздражает. Абдулла, правая рука султана, — это я.

Если Петр воображал, что капитан рухнет под тяжестью такого саморазоблачения, то он ошибся.

— Вот как, кто бы подумал, — произнес доблестный моряк, приставляя к глазу подзорную трубу. — Только как мы доберемся до островов, которые ваше превосходительство желает инспектировать? Я лично предпочел бы, чтоб турки не столь рьяно исполняли приказы вашего превосходительства.

— Положимся на причудливость жизни, — промолвил Петр. — Но куда это пошли ваши люди?

Дело в том, что три парня с «Дульсинеи» свернули в одну из улочек, выходивших на набережную.

— Куда же, как не в трактир, — ответил капитан. — Если там они не замарьяжат хоть одного парня с парой целых рук и ног и с головой на плечах, пускай хоть сухопутную крысу, не отличающую рей от мачты и якорь от кормы, — то мы, ваше превосходительство, можем закрыть лавочку. Поразительно, но факт: благополучное возвращение вашего превосходительства в Стамбул зависит сейчас от того, найдется ли на берегу хоть один пропойца, согласный завербоваться на «Дульсинею».

— Разве нам не обязательно найти именно моряка? — удивился Петр.

— В крайнем случае не обязательно. Назначу его юнгой, а нашего Беппо произведу в матросы. — Он повернулся к юнге, который поодаль от них драил медяшку. — Как, Беппо, сумеешь?

— А то! — откликнулся тот, скаля красивые мелкие зубы, ослепительно белые на смуглом лице.

— Вот это по мне, это слово настоящего мужчины, — машинально похвалил его капитан, привыкший не особенно раздумывать о храбрости, честности и прочих достоинствах, выраженных словами. Он ушел в свою каюту, а Беппо отправился в камбуз.

Бретонец-кок был в скверном настроении: когда он выносил помои, чтоб вывалить их за борт, ветром унесло его феску, которую он надевал для защиты своей весьма чувствительной головы.

— Где ты шляешься, негодяй?! — встретил он Беппо. — А кто соизволит сходить за дровами? Я что, сам должен их носить? Мало, что помои таскаю, так еще и дрова? Ох, бездельник, смотри, лопнет мое терпение, узнаешь тогда, что такое морская служба!

— Иду, иду, — сказал Беппо, выбрасывая из корзины несколько оставшихся поленьев и думая при этом: «Очень может быть, что недолго мне с дровами возиться!» И пока кок наворачивал себе на голову полоску ткани, оторванную от старого фартука, чтобы таким образом заменить утраченную феску, мальчишка заговорщически шепнул ему:

— А я что знаю!

— Что ты можешь знать! Не бывало еще, чтоб ты — да что-нибудь знал, непоседа!

— А я все-таки знаю, своими ушами слышал: пассажир-то наш не кто-нибудь!

— Ясно, не кто-нибудь: мсье де Кукан дворянин, и деньги у него водятся. Нанять для себя целое судно — это, брат, не по карману какому-нибудь бродяге.

— Дворянин! Дворян-то хоть пруд пруди. Нет, мсье Кукан не кто иной, как паша Абдулла, правая рука султана, перед которым дрожит весь мир!

— Оставь свои глупости при себе и дуй отсюда!

— Он сам сказал капитану. И капитан сразу стал величать его «ваше превосходительство». Теперь-то я понимаю, почему у него в сундуке турецкое платье из белой парчи.

— Откуда ты знаешь, что у него в сундуке?

— А я туда заглядывал.

— Разве сундук не заперт?

— Заперт, а я все же заглянул, — похвастался Беппо.

Кок ничего больше не сказал. Заговорил он лишь после того, как сколол шпиговальной иглой тряпку, намотанную на голову:

— Из белой, говоришь, парчи? И капитан величает его превосходительством?

Но Беппо уже и след простыл.

Вербовщики с «Дульсинеи» показались на набережной только через два часа. Их миссия, видимо, была успешной, так как было их уже не трое, а четверо. Спустились сумерки, но Петру, обладавшему чрезвычайно острым зрением, показались знакомыми фигура, движения и походка человека, умножившего собой число матросов. Он попросил у капитана, который как раз вышел из каюты, подзорную трубу. Но едва он приставил ее к глазу, как всякое спокойствие этого торжествующего Титана и повелителя судеб, в каком он пребывал всю дорогу, мгновенно улетучилось, ибо то, что он увидел, было совершенно невозможно, нелепо, необъяснимо, а потому в высшей степени нежелательно и пугающе. Потому что сопровождаемый матросами «Дульсинеи» косматый детина грозного вида, одетый в грязные лохмотья, был не кто иной, как могущественный генерал янычаров Ибрагим-ага, иными словами — товарищ Петрова детства, Франта Ажзавтрадомой.

А ОН-ТО СЧИТАЛ СЕБЯ ТИТАНОМ

В другом месте мы уже упоминали о том, что когда над Босфором пробил час мятежа, вызванного ложным известием о гибели Абдуллы, Учености Его Величества, Петра Куканя, — заговорщики, чтоб избавиться от самого преданного и опасного сторонника Петра, генерала Ибрагим-ага, отправили его в Измир на подавление бунта, по слухам, возглавленного пляшущими дервишами. Ибрагим-ага тотчас пустился в путь с конным отрядом янычаров, специально натасканных на умиротворение непокорных толп. Но, добравшись до места, генерал обнаружил, что умиротворять-то нечего, ибо город Измир, более известный у нас под названием Смирна, был само спокойствие и порядок, а обитатели его, в большинстве торговцы коврами и опиумом, хлопком и табаком, — люди смирные и невинные, как агнцы; будучи спрошенными, где же мятеж, они таращили на благородного генерала круглые глаза и не могли взять в толк, о чем он допытывается. Возможно, они и слова-то такого — «мятеж» — не знали и в жизни ни о чем подобном не слыхивали. Что же касается пляшущих дервишей, то их в Измире вообще нет и, по свидетельству старожилов, никогда и не было.

Тогда-то Ибрагим-ага, сиречь Франта, сын потаскушки Ажзавтрадомой, дитя пражского предместья, с досадой вспомнил, как был он прав, не желая повышения из рядовых янычаров в генералы, навязанного ему полоумным Петром. «Да я же с самого начала носом чуял, не к добру все эти Петровы реформы, — думал он теперь в расстройстве, — и всякие высокие господа, хотя бы тот же паша Абеддин, не вечно будут терпеть, чтоб Петр держал их под уздцы да отбирал у них деньги и алмазы. Ясно как вакса — меня выпихнули в Смирну, чтоб я им не мешал; видать, готовят какую-то пакость. А с Петром чепуха какая-то, три месяца в Стамбуле не показывается — так неужто же мне, Франте, расплачиваться за него? Ну нет, извини-подвинься, я, брат, не вчера родился и хлебушко ел не из одной печи, еще чего не хватало. Тут только одно и остается: удирай, Франта, без оглядки, а коли кому это покажется не больно-то геройски, тот пускай поцелует меня в какое хочет место…»