Валерий Натаров - ВАДО-РЮ ПО-УНИВЕРСИТЕТСКИ

• Название: ВАДО-РЮ ПО-УНИВЕРСИТЕТСКИ
• Автор: Валерий Натаров
• Жанр: Спорт
• Год: 2003

В этой статье мы хотим предложить читателям познакомиться с фрагментом уникальных воспоминаний одного из тех немногих счастливчиков, кому еще в советскую эпоху довелось целый год обучаться каратэ в Японии и даже заслужить столь диковинный в ту пору у нас «черный пояс». Валерий Натаров, автор этих воспоминаний, вводит нас в своеобразную атмосферу типичного японского студенческого клуба каратэ и приоткрывает принципы и механизмы воспитания личности «в духе будо».

---

Пример Набэсимы, которого постоянно донимали замечаниями, подзатыльниками, вечно отстающего во время кроссов, но упорно не бросающего каратэ, был для меня веским аргументом: как бы тяжко ни было мне на тренировках, есть люди, кому еще труднее. Сама фамилия этого маленького японца вызывала у меня смешанные чувства: с одной стороны, это громкая самурайская фамилия, окутанная множеством легенд, что-то вроде нашего Добрыни Никитича, а с другой – «набэ» по-японски означает «кастрюля». И когда со всех сторон раздавалось: «Эй, Набэ, протри-ка пол! Эй, Набэ, надо стараться!» – я мысленно переводил его имя на русский, получалось очень забавно.

За редким исключением тренировки начинались с пробежек по территории университета. Мы переодевались в доги, строились в колонну по двое у входа в будокан и босиком, средним темпом бежали, издавая при этом разнообразные крики, смысл которых мне так и не удалось постичь. Бегущий впереди, как правило сэмпай, первым громко выкрикивал что-то вроде: «Сёсёррраа!», и все вместе в ответ: «Гёкудзоо!» – или просто: «Ээй!». По всей территории университета после занятий передвигались такие же группки бегущих дзюдоистов, футболистов, кэндоистов, легкоатлетов. Около получаса над кампусом висел непрерывный гул. Пробежки бывали укороченными и более длинными – с многочисленными ускорениями в горку и подъемом на девятый этаж одного из учебных корпусов университета, у которого вместо обычной лестницы вверх шел спиралевидный пандус. С площадки на крыше этого корпуса в ясную погоду открывался прекрасный вид на гору Фудзи, но подъем на нее сопровождался разнообразными упражнениями – прыжками на одной ноге, на двух, гусиным шагом, ускорениями – наверху было уже не до красот. Мысли были заняты только тем, как бы до конца отстоять последующую тренировку в зале.

Примерно раз в три месяца в спортзале появлялся седовласый японец лет пятидесяти, довольно крепкого телосложения, с живыми карими глазами. Его встречали с невероятной помпой: построение происходило не в зале, а у входа в будокан, сэмпай буквально на полусогнутых ногах бежал навстречу, почтительно брал из его рук сумку, провожал в раздевалку. Это был Оцука, сын основателя стиля «Вадо-рю». Позднее, после смерти отца, он стал во главе этого стиля каратэ, и его стали называть Оцука Второй. Тогда к нему было принято обращаться Оцука Сихан. Как мне объяснили японцы-каратисты, Сихан, в отличие от Сэнсэя, курирует несколько клубов и входит в руководство стиля.

Тренировки Оцука Сихана я очень любил: они не были физически тяжелыми, больший упор делался на разъяснения и разучивание новой техники.

У Оцука Сихана была очень понятная, простая, но вместе с тем образная речь. Он любил, чтобы к его тренировке были подготовлены школьная доска и мел. В середине тренировки обязательно следовало лирическое, а если точнее – «физическое» отступление с черчением на доске человеческих фигурок, расклада сил при выполнении тех или иных ударов, смещения центра тяжести. Однажды Оцука, желая продемонстрировать пример важности скорости нанесения удара, попытался написать даже формулу импульса силы: mv деленное пополам. Пристально посмотрел на написанное, явно понимая, что чего-то в формуле не хватает. «Что-то не то!» – сказал он без тени смущения. «Кто поможет?» Японцы потупили глаза, а я вылез вперед, доказывая, что советское образование – лучшее в мире, и написал над значком скорости маленькую двойку – скорость в квадрате.

«О! Точно! Молодец!» – обрадовался Оцука и продолжил объяснения. Этот эпизод поразил японцев-каратистов больше всего не тем, что я знаю простейшие физические формулы, а тем, что вылез и поправил самого Оцуку.

«Но он ведь сам просил! Сихан – мне друг, но истина дороже!» – отшучивался я, когда японцы во время очередных посиделок непременно вспоминали этот случай.

Именно благодаря Оцука у меня пробудился интерес к ката – комплексам формальных упражнений. Его показ скрытой техники каратэ, зашифрованной в тех или иных движениях, был убедительным. Становилось понятным, что это не просто балет или танцы, а серьезное боевое искусство с возможностями практического применения. «Ката – это ДНК каратэ, – говорил Оцука Сихан. – Раньше не было кино и видео, а техника каратэ сохранялась и передавалась от поколения к поколению – благодаря ката».

Оцука всегда присутствовал и на экзаменах на ученические разряды – кю, которые проходили непосредственно в нашем зале. Основное внимание уделялось качеству выполнения техники, поэтому по количеству техник было не так много. Когда я рассказывал потом об этом в Москве нашим каратистам – не верили!

На первом экзамене, который прошел в конце ноября как-то буднично, как часть обычной ежедневной тренировки, мне присвоили 5 кюдзё. Как выяснилось, внутри каждого ученического разряда – кю предусмотрено дробное деление: «гэ» – низший, «тю» – средний и «дзё» – высший. «Ты почти четвертый кю! – сказал мне Сэмпай по окончании тренировки. – Старайся! До черного пояса – всего четыре шага!»

– И какой я теперь пояс? – спросил я.

– Белый по-прежнему, но официально аттестованный! – засмеялся Сэмпай, присаживаясь на лавочку в раздевалке и закуривая. Практически все японцы-каратисты курили и с удовольствием затягивались сразу по окончании тренировки, прямо в раздевалке, еще не переодевшись и с блестящими от пота лицами. Мало того, что я был единственный иностранец в этом клубе, я еще и не курил. – У нас в «Вадо-рю» есть только белые пояса, начиная от 9 кю и до 3, с 3 по 1 включительно – коричневый, ну а потом – черный! Ты сейчас поднимаешься вверх по ступенькам кю, и у тебя уже позади ступени с 9 по 5, впереди – с 4 по 1.

– А в черном поясе – тоже ступени?

– Да! – снова рассмеялся Сэмпай, в душе, видимо, потешаясь над моей неосведомленностью. Сначала идет первый, но уже не кю, а дан – мастерская степень, потом второй…

– А,понятно! Спасибо!

– Старайся! – вновь повторил Сэмпай. – Кстати, у нас в середине января будет Кангэйко. Ты будешь участвовать?

– А что это – Кангэйко?

– Ну, это зимой будем кроссы бегать, закаляться.

– Обязательно! – ответил я, про себя думая: «Эка невидаль – зимой кроссы бегать! Мы с Сергеем в минус 20 „десятку“ пробегали – и ничего!»

Наступил январь. Бурно встречен Новый 1983 год. Позади неприятные и досадные моменты, когда местная полиция в ноябре – в день смерти Брежнева – пыталась останавливать советских студентов прямо у общежития, якобы для проверки документов. Задавались бесцеремонные вопросы: что мы думаем по поводу событий в СССР. Уже снится Москва, а письма, приходящие от родных и друзей раз в неделю, становятся все более долгожданным и радостным событием.

Тренировки в спортзале шли своим чередом. Отношение ко мне со стороны японцев было ровным. Со мной здоровались, обменивались дежурными фразами – и не более того. Не было враждебности, но и дружеских проявлений – тоже. Дистанция, несмотря на уже три месяца ежедневных совместных занятий каратэ, между японцами и иностранцем не сокращалась.

Первые заметные проблески дружелюбия появились в ходе упомянутого Сэмпаем Кангэйко. Я после того разговора не поленился залезть в словарь и узнать, что «кангэйко» переводится как «тренировка холодом» или, как вариант, – «тренировка на холоде».

В середине января, в субботу, в конце одной из тренировок Сэмпай объявил: «Со следующего понедельника по пятницу – Кангэйко! Сбор в 6 утра». И все японцы-каратисты при этих словах поежились, как будто им уже холодно.

Зима в Японии по нашим российским меркам – весьма комфортное время года. Температура в окрестностях Токио обычно редко опускается ниже 5 градусов, днем сухо и солнечно. Но удивительное дело – стоит солнцу уйти, как становится очень неприятно: дует порывистый ветер, холод буквально пробирает до костей.

В б утра эти ощущения усиливаются недосыпом и памятью тела о теплой постели, из которой ты себя выдернул невероятным усилием воли. Это состояние длилось целых шесть дней подряд. Наконец-то последний выход на Кангэйко.

В 5:45 зазвонил будильник. Мой сосед по комнате Сергей недовольно засопел и заворочался. Я оделся впотьмах, нащупал приготовленную с вечера сумку с доги и выбрел в коридор. Около туалета, единственного на этаже, наталкиваюсь на фигуру в пижаме: наш руководитель группы. «Ты куда?» – ошарашено спросил он.

«Не спится что-то! Пойду, потренируюсь», – ответил я, с трудом подавив зевок. «Ну, ты фанатик просто!» – услышал я в спину.

На улице зябко. Темно. Добрел до спортзала. Переоделся в доги. Сегодня я пришел первым. А вот и японцы – все они входят в спортзал, поеживаясь, вжав голову в плечи и растопырив руки так, что становятся похожими на пингвинов. И все уже шестой день подряд произносят только одно слово: «Самуй!» – «Холодно!». Сегодня почему-то нет двух первокурсников – Набэсимы и парня по прозвищу Арикуй – Муравьед. Он и правда в профиль чем-то напоминал это животное.