Антон Первушин - Война по понедельникам (сборник)

• Название: Война по понедельникам (сборник)
• Автор: Антон Первушин
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-025478-4

Странный подземный мир Пеллюсидар.

Здесь реальность длится ровно сутки — а потом наступает реальность ИНАЯ.

Здесь за ночь меняется ВСЕ — согласно капризу правителя, именуемого Великим Муравьем.

Здесь есть все — кроме свободы.

Потому что СВОБОДА в Пеллюсидаре — удел горстки стоящих вне закона «чужаков», зовущих себя Витязями.

Их трудная, грязная, кровавая работа — бороться со Злом, которого слишком много в вечно изменяющемся Пеллюсидаре...

---

— Я тебя использовал, — и снова знакомые слова, и даже знакомая вроде бы интонация, — и вот видишь, что в конце концов получилось…

Антон отставил банку с пивом в сторону, вытер губы запачканным рукавом.

— А что получилось? — спросил он. — Почему они меня не видят?

— Потому, — ответил Валентин, опустив взгляд, — что ты теперь тоже Колдун. Как и я. А им не дано видеть Колдунов, по статусу не положено.

— Не понимаю…

— Они не Хозяева здесь. Они лишь составляющие мира. Несвободные составляющие. А потому видят только то, что видеть им миром разрешается. Или, если угодно, мною разрешается.

Колдун помолчал. Антон смотрел на него в растерянности

— Свобода оказалась не столь уж привлекательной, — заявил Валентин после паузы. — Я имею в виду полную свободу. Видишь ли, Антон, можно освободиться, на девяносто девять процентов — человеку это вполне доступно. Но всегда остается один процент связей, которые нельзя рвать, потому что сделав это ты теряешь обратную связь с людьми, ты перестаешь быть человеком.

— Ненависть и одиночество? — вспомнил Антон.

— Можно рассматривать и так. Я догадывался о чем-то подобном ранее. Но когда искал Хозяев, то надеялся, что у них есть какая-то своя особая обратная связь. А они оказались мертвецами, полагающими, что живут… Они свободны, Антон, абсолютно свободны. Они способны создавать миры по мимолетному желанию и управлять ими как вздумается. Они даже могут делиться этой своей свободой с другими, как поделились со мной. Но и я перестал быть человеком, и я умер. А теперь вот сижу здесь, — он усмехнулся, очень невесело, — здесь. Владыка, Бог, Колдун, Хозяин — свободный и жаждущий от свободы этой освободиться, прости за каламбур.

Антон смотрел на этого человека и понял вдруг, насколько его тоска и горе больше, чем самая большая тоска и самое большое горе любого человека в Стране Чудес. И неужели это справедливая плата за сделанный им выбор?

— Но зачем вам понадобился я? И Витязи? Зачем?!

— Надежда, говорят, умирает последней, — Валентин снова усмехнулся. — Я надеялся как-то преобразовать положение вещей, ведь мне дана огромная власть. Я полагал, что если сам не могу найти решение, как совместить свободу и жизнь, то это сможет сделать кто-нибудь другой. Сначала я придумал эту систему с Муравьем, и очень радовался этому своему изобретению. Но в результате практически ничего не изменилось: качок вправо, качок влево и снова откат в постылое равновесие. Тогда я ввел в игру Витязей. Они должны были, по замыслу, создать некую форму обратной связи между человеком и обществом, позволяющую первому сохранять свободу при прочих равных условиях. Но они тоже не справились, не получилось у ребят. И в отчаянии я вызвал тебя. Что-то было в тебе, Антон, такое — внутреннее понимание моего мира, чутье на его вибрацию. Мне казалось, ты найдешь решение. Но я ошибся. Выяснилось, что тебе душно здесь, задыхался ты, просто и грубо отторгал все устанавливающиеся связи. И, как следствие, пройдя через ряды зла и разочарований, сам стал Колдуном. Ты мне ровня теперь. За это я и прошу у тебя прощения, — вздох. — Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Антон.

Колдун снова помолчал.

— Чего ты хочешь, Антон? — спросил он наконец. — Скажи мне, только скажи.

— Отпустите меня, — ответил Антон с усталым безразличием. — Я хочу домой…

ДЕЙСТВИЕ ДЕСЯТОЕ (ЭПИЛОГ)

—…Следующая станция — «Площадь Мужества».

Антон встряхнулся. Вскочил, жмурясь со сна, шагнул к выходу. Двери захлопнулись за его спиной. Поезд, набирая ход, скрылся в тоннеле. Направляясь к эскалаторам, Антон посмотрел на часы. Двенадцать двадцать пять. Поднимаясь на поверхность, он испытал очень странное ощущение, некую потребность вспомнить что-то важное — может быть, сон, который только что видел. И вот когда оказался уже на самом верху, в вестибюле, померещилось ему на мгновение, что не «Лесная» перед ним, а какая-то совсем незнакомая станция — с разбросанным везде хламом, с единственной лампочкой, свисающей на шнуре, с заколоченным досками выходом. И подобно удару, сразу и вдруг, ворвалось вспоминание. Антон вспомнил все и остановился.

Он вспомнил Пеллюсидар, Богом Забытый Город, Кима и Влада, Игина и Черномора, Алину и Роба, Антихриста и… Валентина. Колдун! Он все-таки выполнил просьбу!

Антон оглядел себя. Одежда цела, очки на положенном месте, на носу, в бумажнике денег ровно столько, сколько было, когда уходил он от захмелевшего приятеля. Ничего не болит и ухо… ухо, как ни странно, тоже на месте! Неужели это был лишь сон? И только сон?

Антон снова посмотрел на часы. А потом, спохватившись, — еще раз. И понял, и засмеялся. На часах был тот же день, и тот же час. Но об одном забыл Колдун, в одном недостарался: часы показывали другой месяц. Тогда был октябрь, а теперь получается ноябрь.

«С кем не бывает, — подумал Антон о Колдуне. — У бога для целого мира всегда полно забот, вполне имеет право пропустить какую-нибудь мелочь».

А что если это не ошибка? Что если он сделал это нарочно? Но тогда зачем? К чему?

И тут на пути к общежитию Антон услышал, а может быть, ему только показалось, что услышал, как кто-то, скрытый ночным сумраком, в тени, вне света уличных фонарей, вполголоса, но совсем рядом читает вслух слышанные Антоном когда-то ранее, но позабытые в суете стихи: 

Ты душу вывернешь до дна,
До помрачения света.
И сдачу даст тебе луна
Латунною монетой. 
Увы, не каждому рабу,
Не дожидаясь гроба,
Дано испытывать судьбу,
И мы такие оба.

КОНЕЦ

Все прямые цитаты, однократно используемые в тексте повести, выделены курсивом. Они позаимствованы автором из произведений соответственно: Владимира Высоцкого, Льюиса Кэрролла (1), Владимира Обручева, Эдгара Берроуза, безымянного проповедника-баптиста, безымянного автора «Саги о нибелунгах», Александра Пушкина, Роберта Стивенсона, Густава Майринка, Льюиса Кэрролла (2), группы авторов «Курса теоретической механики», Михаила Булгакова, Джона Толкиена, Евгения Шварца, Иосифа Бродского, Варлама Шаламова. Все другие цитаты либо сознательно искажены, либо используются вторично с определенной целью. 

Санкт-Петербург, февраль 1990 — сентябрь 1992, июль 1996

Андрей БАЛАБУХА Проблема пупа, или Постмодернист поневоле

I

В одном из рассказов Михаил Зощенко посетовал, что к разным болезням и отношение окружающих полярно противоположное: ежели, к примеру, «в спину вступило» — посочувствуют, а вот если флюсом щеку раздуло, — чаще всего, посмеются. Подобное явление можно без особого труда проследить и по отношению к членам человеческого организма. Голова, сердце, глаза, руки и даже невидимая без рентгена печень неизменно присутствуют в образной речи. «Ну и голова!» — говорим мы. Или: «Я умываю руки». Или: «Беречь, как зеницу ока». Или: «Правая рука не ведает, что творит левая». Или: «Я его, контру недобитую, печенкой чую»… Совсем иная судьба у пупа. То есть без внимания, он, натурально, не остался. По сей день лежит в Дельфах яйцевидный камень омфал, символизирующий, что именно здесь расположен пуп Земли[1]. Те же, кто понаторел в чтении восточных эротических трактатов, помнят, наверное, что пуп красавицы должен вмещать ровно две с четвертью унции чистейшего цветочного меду, или, по другой версии, розового масла. Однако в ряду метафорическом сей орган встречается в наши дни, пожалуй, лишь в ироническом контексте: «Подумаешь, пуп Земли!»

И, кстати, зря. Ибо в былые времена пуп являлся не только условным центром земной поверхности, но и средоточием кипения страстей, из которых нас с вами интересует сейчас одна. Общеизвестно, что в Средние века и даже заметно позже многочисленные адепты Великого делания жаждали получить в своих ретортах не только философский камень, способный трансмутировать металлы и даровать бессмертие, но и гомункула — человека, не рожденного женщиной и, следовательно, лишенного пупа, как не имели его сотворенные, а не рожденные Адам и Ева; как не имеют его ангелы. Пуп — суть печать первородного греха, коей отмечен каждый из нас. Не отягощенный же сим проклятьем гомункул должен был, по замыслу, обладать великой априорной мудростью на грани всеведения, каковой лишились изгнанные из рая.

Но поскольку речь у нас с вами идет все-таки о фантастике, к ней и обратимся. В прекрасном романе Владимира Михайлова «Сторож брату моему» на некоей планете обитают две категории населения: «люди от людей» и «люди от Сосуда», причем отличить их можно лишь по наличию либо отсутствию — вы догадались? — конечно же, пупа. Более всего этот художественный образ применим к самой же изящной словесности — увы, никому из алхимиков создать гомункула так и не удалось (а со временем и сама проблема как-то утратила актуальность), зато лишенных пупа книг каждому из нас приходилось читать множество. Можно сказать, вся изящная словесность делится на литературу от жизни и литературу от книг[2].