Мила Бояджиева - Пожиратели логоса

• Название: Пожиратели логоса
• Автор: Мила Бояджиева
• Жанр: Любовные романы

---

- Слушай, Ксюш... голова совсем тухлая. Хватит, а? Не нравится мне эта игра. Завтра поговорим, - мученически корчился Николай, осознавая краем сознания, что вот и дождался накарканного женой инсульта.

- Зачем откладывать торжество? Поздравляю - столько побед! Возможен переход в высшую касту. Сейчас и пометим! - секретарша поднялась, извиваясь кольцами, как готовящаяся к нападению кобра и протянула к застывшему от ужаса Николаю Гавриловичу гибкие отростки. Он не успел спрятать руки за спину. Чертовка поймала их и сжала. Николай задергался, пытаясь высвободить пятерни из её рук, оказавшихся клейкими и распухшими, как разложившиеся сосиски. Впрочем, в глазах потемнело от ужаса: сузившееся до безобразия червеподобное тело секретарши свернулось на ковре и выскользнуло из платья... Шипение, скрипнувшая дверь в ванную и гул труб сопровождали её исчезновение.

Придя в себя, Николай с облегчением осознал, что стал жертвой галлюцинации на почве переутомления и, возможно, алкогольного отравления. Инсульт - это паралич, обморок, карачун. Паралича не было. Хороший коньяк в таком случае - лучшее средство. Он потянулся к рюмке и не узнал собственной руки - узкогорлый коньячный бокал сжимали похожие на щупальца лиловые чешуйчатые пальцы.

... У дверей палаты раздался шум спорящих голосов, дверь приоткрылось, больной увидел лохматую голову, близорукий прищур глаз и болтающиеся на шнурке очки. Было похоже, что Теофил отбивается от преследователей.

- Колян, они говорят, к тебе нельзя... - он лягнул налегавшего на него санитара.

- Впустите посетителя, - распорядился лежащий с былой начальственной требовательностью. Филя вошел, прикрыв за собой дверь. Вернул на место очки и перевернувшийся чуть ли не задом наперед свитер.

- Стерегут, прямо как в мавзолее, - он огляделся и присел на стоящий у кровати красиво выгнутый стул. - Я позвонил к тебе домой, жена сказала ты обжегся. Ну и помчался сюда. Может, тебе нужна кровь? У нас ведь одна группа - самая обыкновенная - первая. И резус одинаковый.

- Нет, не одинаковый!... - грозно прорычал Николай, приподняв голову: - Уйди! Уйди же...

- У меня книга вышла... Маленькая, - смущенный поведением больного, с фальшивой бодростью отчитался Теофил. Было ясно, что разговор, ради которого явился сюда, не получится.

45

Покинув в панике жуткое место, поглотившее Севана, Теофил несся сквозь кладбищенский парк, не чуя под собой ног. Им совсем не интересовались вальяжно стоящие бронзовые мужчины и строгие охранники. Опомнился беглец на шоссе, голосуя автомобилям. Куда ехать, кому рассказать об увиденном? К Очину, что бы оказаться запертым в психушку? Нет, понять мог только Николай. Но что за наваждение! Он оказался в больнице и, кажется, не способен врубиться в ситуацию. Блуждающий взгляд, мокрое, как после бани, воспаленное лицо.

- Сильно болит? У тебя, похоже, сильный жар, старик... - Филя сник. Мне лучше прийти завтра.

- Погоди! Придвинься. Ближе, ближе... - Николай отдышался и горячо прошептал в Филину щеку: - Ты оказался прав, Моцарт! Все правда, все. Та шкура... Ха-ха-ха... Для меня приготовлена. Для меня... Я не заметил, как стал монстром. А началось с пустяка... - Задыхаясь, он упал на подушки. Заглянувшая медсестра поспешила удалиться, повинуясь отчаянному взгляду больного.

- С родинки? - Филя отпрянул, косясь на забинтованные руки. Николай заговорил быстро, не поднимая век:

- На поляне у фабрики я продал душу дьяволу... Эх, что я тогда понимал - мальчишка... Но потом... Слушай, Филя, самое страшное: там, в Афгане должен был упасть на гранату я! Не сержант Петренко - я! Нас было семеро, я и Сашка шли первыми. Она шипела у моих ног, за моей спиной замерли ребята. Долго, так долго... Секунды могут стать вечностью. Мы все стояли, а Сашка был за моим плечом. Он оттолкнул меня и бросился на землю... Нас расшвыряло во все стороны. Живых. Вся сила пришлась на Сашкину грудь, в которой только что билось сердце... Я попал в московский госпиталь с множеством осколочных ранений. Меня наградили за героизм, показывали по ТВ, я говорил слова.... Хорошие слова, про тех, кто остался там. А сам не вернулся на фронт. Стал делать карьеру в Москве. Здесь надо уметь вертеться... Такое доверие - привлекли к помощи Очину! Его-то организации не окажешь, сам понимаешь... Разве я мог поддержать твою версию Уничела? Разве мог рассказать про Ад, на котором свихнулся умом твой Вартанов? Или про наступающий хаос?... Страшно, Филя страшно быть вышибленным из обоймы хозяев жизни. Это тебе нечего терять, можно было остаться чистеньким...Ты всегда восполнял дефицит придумками, сочинял, если чего не хватало приключений, красивой жизни, героических поступков... А у меня не получалось! Я старался быть сильным и делал гадости, гадости... Уходил потихонечку к НИМ... Не хочу! - Больной рванулся, пытаясь подняться.

- Тихо, тихо...Тебе бы лучше поспать, - Филя мягко прижал горячие плечи больного к подушке. - Постарайся скорее выздороветь и мы поговорим обо всем этом.

- Ты про Дикуля слышал? Силач такой, который сломался, но сам себя из омертвения вытащил и всеми силами других вытягивает. Больницу свою выбил по инстанциям пороги обивал, не гордый. Ведь не за себя - за других просил... А я отказал! Мне ж везде ворюги, наживающиеся на благотворительных акциях мерещатся! Что ж я - уже человека от слизняка отличить не могу?!

- Колян, тут вопрос очень запутанный... - отвел глаза Филя.

- Пойми, пойми же... Я не хотел становиться оборотнем! Не хотел, клянусь. Я хотел, что бы всем жилось лучше! Погоди, погоди... сейчас расскажу... Было, ведь было! Знаешь, прямо сердце щемило и слезы текли. Жалость, такая жалость и небывалая гордость за себя... настоящая... Из-под опущенных век покатились к вискам крупные, быстрые капли. - Когда магазин террористы рванули жертв развезли по больницам, многие имущие, особенно банки, взялись помогать пострадавшим. Я тоже выбрал по списку женщину по имени Ира - как моя жена. Набрал пакеты всяких фруктов и двинулся с пустой душой. Ну, не по своему, разумеется, желанию, для общественного реноме. Полагается нам с народом общаться, управленцам-благодетелям. Прибыл в сопровождении телерепортера. В палате ожоговой реанимации кошмарики, и не спрашивай. А у постели моей Ирины работницы торговли двадцати трех лет, сидит парень и старательно так закрывает её от всего ужаса и от нас - прибывших, своим сутулым, хилым телом. Камера снимает, я со своими подношениями лезу... А на неё и смотреть боюсь. Парень этот спиной отгородился и говорит ей громко, почти кричит:

- Держись, Ирок. Мы с тобой в августе на Кипр поедем. Я бабки заработаю. Все как собирались...

Понял я, почему он кричит - в отключке девочка, а ему выть охота... Тут врачи понабежали, стали про необходимые лекарства мне рассказывать и все свое нищенство живописать. И привез я им через час лекарства! На свои деньги купил - капельницы, перчатки какие-то, белье антиожеговое - все, что просили. Две путевки оплаченные на Кипр... Два дня жил с праздником на душе и об Ирине этой, как о сестре думал. Сам себе, как никогда, нравился. Умерла она... Все забывается. И я забыл, как поклялся себе тогда, что теперь по-другому жить стану. Помогать всем, как могу. Могу ведь много... Забыл... - Николай приподнял марлевые культи. - Они... они покрылись лиловой чешуей. Ты понимаешь, что это значит? - Он совсем по мальчишески шмыгнул носом. - Вчера я вылил в себя пол - литра водки. Потом добавил. Но не опьянел. С трезвой головой скипятил кастрюлю и сунул в неё руки... Поздно, да? Уже поздно, скажи мне честно, Филя? Но ведь я же как все! Не хуже, не хуже... - больной зарыдал, тщетно пытаясь спрятать в подушке искаженное лицо.

- Колька, держись, - Филя сжал трясущееся плечо. - Ты ошибся, клянусь, ошибся! Обычная у тебя болезнь, человечья!

- Нет, Филя, нет... В жар бросает и на коже выступает пот, скользкий, лиловатый. Посмотри, что там под одеялом! Я не чувствую ног, Теофил!... У меня есть ноги? Нет, отойди! Тебе нельзя прикасаться. Оставь меня. Спасай Тею, бегите к Источнику... - Николай затих, закрыв глаза. Филя тихонько поднялся, стараясь не скрипнуть стулом.

- Прости меня... твои стихи... - чуть слышно прошептал больной. Может, это главное, что я должен был сделать - наечатать их.

- Издашь еще. Я врал, что пишу мало. У меня ж припрятана целая куча! Колян, ты держись, слышишь! Главное - не сдавайся! - орал Филя над обессилевшим больным.

- Что за дебаты, господа!? Посторонних просим удалиться! - в палату, сопровождаемый дюжими санитарами, вошел врач, смахивающий на памятник Дзержинскому. Полы длинного халата лежали твердо, клинышек бородки казался острым. Он чуть кивнул одетым в голубые робы парням. Один из них, подхватив посетителя под руки, стал любезно оттаскивать его к двери, другой нацелил блестящую иглу в вену больного. Николай забился и стих.

- Те фигурки... Сожги... На поляне была судьба. Я выбрал не ту дорожку и ушел во мрак, - блаженно улыбаясь пролепетал он. - Теперь я знаю, знаю правильный путь...