Роберт Уилсон - Маски иллюминатов

• Название: Маски иллюминатов
• Автор: Роберт Уилсон
• Издательство: Янус, Экслибрис
• Жанр: Триллер
• Год: 2002
• ISBN: 5-901620-15-1

...Мир — шахматная доска, явления этого мира — фигуры, так называемые законы природы — правила игры. Игрок по другую сторону шахматной доски сокрыт от нас.

...Боже! Только подумайте, о чем вы говорите. Это слишком невероятно, слишком чудовищно; такое попросту невозможно... Должно быть какое-то объяснение, какое-то избавление от всего этого ужаса. О, нет, будь такое возможно, Земля была бы сущим адом.

...Если Господь не сомневается в существовании демонов, с какой стати сомневаться нам?

...Древние всегда были, Древние есть, Древние всегда будут. После лета наступает зима, после зимы наступает лето. Они правили там, где сейчас правит человек, они будут править там снова. Они спокойно ждут вне пространства и времени, Незримые для нас.

...Истина! Истина! Истина! кричит Владыка Бездны Галлюцинаций... Эту Бездну еще называют «адом», или «множеством», или «сознанием», или «миром»...

---

Доктор Бэбкок скончался от внезапного сердечного приступа 16 июня 1904 года, когда восемнадцатилетний сэр Джон мучительно и болезненно заканчивал свой последний год в Итоне. Семейный адвокат объяснил сэру Джону, что тот не только стал единственным владельцем двадцати тысяч акров земли, но и унаследовал два крупных состояния, которые, будучи вложенными в дело, должны были приносить ему около четырех тысяч фунтов в год. Таким образом, ему не пришлось заботиться о своем пропитании и пачкать руки таким богомерзким для любого цивилизованного англичанина занятием, как зарабатывание себе на жизнь.

Сэр Джон был стройным юношей с красивым нервным лицом. В школе и колледже он неизменно становился козлом отпущения и жертвой всех дурацких шуток. Товарищи называли его не иначе, как «тихоней», «зубрилой» или «чудаком». Счастливым он чувствовал себя только тогда, когда блуждал в одиночестве по самой густой части леса в унаследованном поместье, наслаждаясь «зелеными мыслями», как выразился Эндрю Марвелл[11]. Иногда, особенно в те часы, когда предзакатное солнце играло своими красновато-золотыми лучами на изумрудно-зеленых ветвях, ему казалось, что перед ним вот-вот отворится дверь в иной мир. Он почти различал быстрые и в то же время робкие движения дриад, запах серы и сандалового дерева, поднимающийся из скрытых в толще земли огромных пещер троллей. В эти волшебные моменты он грезил, что завеса вот-вот приподнимется, в лесной дымке возникнут неясные очертания средневекового замка, раздастся протяжный звук грубы и позовет его в мир романтики и волшебства, опасностей и триумфа.

Однажды он поймал полевую мышь и долго смотрел в ее испуганные глазки, с ужасом размышляя о том, что одним ударом камня может оборвать ее жизнь так же быстро и бессмысленно, как были оборваны жизни всех, кого он любил. Он был напуган не тем, что в его голове возникают такие жестокие фантазии, и даже не тем, что какая-то первобытная сила внутри него побуждала его совершить убийство, познать ужасную радость сознательного греха. Он был напуган метафизически: знанием собственной силы, тем фактом, что убийство возможно, что жизнь так хрупка и ее так легко оборвать. Ароматы розы и клевера, изумрудные и бирюзовые тени деревьев, первобытная красота природы — все это внезапно напугало его, ибо он увидел, что. за всем этим стоит лишь смерть и любовь к убийству. Он отпустил мышь — «зверек проворный, юркий, гладкий»[12], процитировал самому себе, — и долго смотрел, как она убегала прочь. Он почувствовал тот же страх, который чувствовала мышь, в одно мгновенье увидел глазами Бентли Бэбкока и Чарльза Дарвина миллиарды лет борьбы за выживание и наконец-то дал волю слезам, которые глупость и застенчивость помешали ему выплакать на похоронах дяди. Почувствовав себя трижды осиротевшим, хотел было проклясть Бога и умереть, как жена Иова, но не осмелился.

Тот момент остался в его памяти навсегда, и однажды, много месяцев спустя, когда один из преподавателей, зная его блестящие способности и сочувствуя его одиночеству, попросил его прочесть любимые строки из Шекспира, сэр Джон немедленно процитировал — как вы думаете, что? Нет, не «Быть или не быть», и не «Завтра, завтра, завтра», а мрачное место из «Лира»:

Как мухам дети в шутку,
нам боги любят крылья обрывать.[13]

Преподаватель был настолько удручен отчаянием, прозвучавшим в голосе сэра Джона, что счел его «безнадежным случаем» и больше никогда не пытался говорить с ним по душам.

Но сэр Джон также знал, что боги, или слепые безличные силы мира естественного отбора Дарвина и дядюшки Бентли, так же бесстрастно, как они лишили жизни его мать, отца и дядю, наделили его материальным богатством, которое считается великим благословением в мире, где три четверти населения отчаянно борются за выживание и где большинство рабочих умирает без зубов и без сил, не дотянув и до сорока, растратив все свое здоровье на мрачных Мельницах Сатаны, заклейменных еще Вильямом Блейком. Тем не менее, все знали, что без этих Мельниц невозможен Прогресс и что до появления электричества участь большинства людей была еще более плачевной. Сэру Джону было очень трудно понять все это. Еще труднее ему было понять, чего мир хочет от него и какую роль он ему уготовил, если уготовил вообще. Его мудрствования были в самом разгаре, когда их неожиданно прервало событие, потрясшее весь мир, — убийство Плеве, министра внутренних дел России. Оно стало еще одним звеном в длинной цепи бессмысленных и зверских убийств. Сэр Джон слышал, как одни говорили о том, что в мире воцаряется жестокость и беззаконие, а другие, причем с еще большим страхом, — о том, что за этими чудовищными убийствами стоит какой-то всемирный заговор.

Пять лет спустя, в 1909 году, сэр Джон с отличием окончил колледж Святой Троицы. В том году мир снова содрогнулся — убили японского принца Ито. Вновь все начали рассуждать о всемирном заговоре и тайных обществах (одни утверждали, что всему виной сионисты, другие клеймили иезуитов), но к тому времени все эти разговоры стали для сэра Джона не более чем посторонним шумом, так как душой и сердцем он уже был в другом мире, точнее, сразу в двух мирах — истории и мифологии, хотя сэр Джон и отказывался признать разницу между ними. Он влюбился в мертвый мир, который, в отличие от реального, не мог причинить ему боль и в то же время был полон загадок и очарования.

Примерно в это же время сэр Джон прочел утопию лорда Эдуарда Бульвер-Литтона «Вриль, сила грядущей расы» и был совершенно зачарован, причем не только перипетиями сюжета, но и познаниями автора в оккультизме и политической психологии. Наибольшее впечатление на сэра Джона произвело то, что лорд Бульвер-Литтон, в отличие от Брэма Стокера, не придумывал оккультные подробности и не заимствовал их из народных сказок; судя по всему, он отлично разбирался в средневековой каббалистике и учении розенкрейцеров. В течение следующих трех месяцев сэр Джон купил и с возрастающим интересом прочел все остальные книги лорда Бульвер-Литтона — «Реинци», «Последние дни Помпеи», а также другие романы стихи, пьесы, эссе и даже сказки. Его очень удивило, что этот огромный вклад в литературу был сделан всего одним человеком, который к тому же выпускал ежемесячный журнал, был членом парламента и одним из главных советников Дизраэли.

Сэру Джону, как и сотням тысяч других читателей, которые помогли Бульвер-Литтону стать одним из самых популярных писателей девятнадцатого века, не давал покоя вопрос, в той или иной форме присутствовавший во всех этих книгах: Если оккультные знания имеют под собой реальную и прочную основу, следует ли верить в то, что розенкрейцеры до сих пор существуют и управляют таинственной силой вриль, которая может превратить людей в сверхлюдей?

В свои двадцать четыре года сэр Джон был романтически, болезненно и, конечно же, ошибочно убежден в том, что между ним и его сверстниками существует непреодолимая эмоциональная пропасть. Денежные дела вызывали у него отвращение и скуку (он унаследовал достаточно денег для того, чтобы ни в чем себе не отказывать); такие же чувства вызывала у него слабая и мягкотелая англиканская церковь — единственное поле для деятельности и строительства карьеры, которое одобрила бы его семья. Итак, ему оставалось только учиться и заниматься научными исследованиями. Но и эта стезя его не привлекала, так как он считал себя слишком особенным, бунтующим человеком (конечно, этот бунт не выходил за рамки хорошего вкуса, морали и британского здравого смысла; он все еще был девственником, так как проституток считал жертвами социальной эксплуатации, которая вызывала у него возмущение, а искать расположения благородных дам ему казалось неприличным, да он и не знал, как это делать). Что еще хуже, он был преисполнен решимости противостоять пагубному влиянию свалившейся на него огромной независимости (а именно это слово он предпочитал употреблять вместо слова «наследство») и менее всего хотел стать прожигателем жизни и мотом. В конце концов он решил писать книги; пусть даже никто не станет их читать, его это не волновало. Он еще не нашел свою душу, но у него, по крайней мере, уже была своя роль; он был «ученым мужем в роду Бэбкоков».

В колледже сэр Джон изучал средневековую историю и языки Ближнего Востока. Выпускная работа, в которой он исследовал влияние Каббалы на средневековые оккультные общества, оказалась настолько глубокой и удачной, что он решил издать ее отдельной книгой под названием «Тайные вожди». Нельзя сказать, что эта книга была замечена широкой общественностью, но в нескольких изданиях все же появились краткие отзывы, большинство из которых носило в целом благоприятный характер. Самым нелестным среди них была статья некоего профессора Ангуса Макнотона, опубликованная в «Историческом журнале» Эдинбургского университета. Профессор упрекал сэра Джона в «чрезмерном романтизме и пылкости ума, которые позволили молодому автору предположить, что некоторые из описываемых им тайных обществ продолжают существовать в наш просвещенный век — идея, которой место скорее в книгах лорда Бульвер-Литтона, чем в работе, претендующей на историческую точность».