Чарльз Уильямс - Канун Дня Всех Святых

• Название: Канун Дня Всех Святых
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: Terra fantastica, АСТ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012393-0, 5-7921-0499-9

Это — Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.

Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской.

Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.

Это — Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма. Человек, чьи книги приоткрывают для внимательного читателя путь в Неведомое…

---

— Бетти такая забавная, когда плачет. Я хочу смотреть, как Бетти плачет.

— Господи, помилуй! — выдохнул Джонатан.

— Эвелин, если хочешь говорить, давай поговорим, — сказала Бетти. — Не обещаю, что буду плакать, но тебя послушаю.

— Может, не стоит терять время? — сказал Ричард.

Гомункул судорожно дернул головой и мутно посмотрел на всех по очереди. Ясные взгляды троих людей заставили его отступить. С видимым усилием в недрах фигуры родились слова:

— Мне больно. Я не хочу, чтобы вы так смотрели на меня. Это я хочу смотреть на вас. Бетти, ты же всегда меня боялась. Я хочу, чтобы ты испугалась меня опять.

— Ладно, — сказал Джонатан с внезапной решимостью. — Давайте делать то, что в наших силах. Раз мы решили идти, надо идти, — он подошел к столу и взял картину.

— Нам идти, Лестер? — спросила Бетти.

Другой голос, снова заполнив всю комнату, легко ответил:

— Лучше бы пойти. Эвелин не справится, а тело нужно обязательно вернуть. Идемте.

Ричард вслед за Джонатаном быстро подошел к столу и схватил свой бокал. Все посмотрели на него. Он попытался заговорить и не смог. Всех опять выручила Бетти.

Она тоже подняла бокал и просто пожелала:

— Удачи тебе, Лестер!

Люди выпили. Ричард уронил бокал, и осколки зазвенели по полу. Гомункул повернулся и заковылял к двери. Остальные отправились за ним.

Когда они вышли на улицу, было уже очень поздно.

В круг света от ближайшего фонаря выкатилось такси.

Джонатан поднял руку, машина остановилась и шофер, перегнувшись через сиденье, открыл дверцу. Мужчины ждали, пока гомункул медленно и неуклюже забирался внутрь. Бетти быстро нырнула вслед за ним. Ричарду пришлось устраиваться напротив. Джонатан сел рядом. Он пытался припомнить, назвал ли он адрес, но машина ехала вперед, водитель ни о чем не спрашивал, и он решил, что все-таки назвал. Напротив он видел милое лицо Бетти, но даже оно не могло отогнать вдруг охвативший его липкий страх. В памяти возникали то ли вычитанные, то ли слышанные где-то истории, начинавшиеся с подобных полуночных поездок: так бежали свергнутые короли, так увозили в сумасшедшие дома несчастных по коварным наветам, так похищали людей наемные убийцы. Сквозь эти воспоминания сквозил другой слой: аресты еретиков, захват заложников, мученики за веру, ведьмы-жертвы или жертвы ведьм… Во всех городах всего мира зловеще шуршат шинами темные полночные автомобили, и ждут своего часа вещи, неназываемые при свете дня. Что-то мрачное, какое-то простое, жуткое действо под стать этой ночи ждало их впереди. А то не случилось бы худшего. Вдруг ночь сменится рассветом, а вокруг — не привычные лондонские улицы, а другой город, страшный и зыбкий, населенный созданиями, подобными сидящему сейчас напротив, или жуками с жесткими надкрыльями, спешащими по своим делам. А вдруг он и вправду видел их, незримых при свете земного солнца, но становящихся тошнотворно реальными в другом свете, так похожем на призрачную мглу за окнами машины?

Рядом с ним откинулся на спинку сиденья Ричард.

Тоска не мучила его, это он давно пережил. С некоторых пор он пришел к выводу, что на свете вряд ли найдутся вещи, способные потрясти его, и вот ошибся. Вселенная всегда готова доставить нам больше неприятностей, чем мы рассчитываем. Достаточно знать об этом, чтобы обходиться без особенных потрясений. Какие бы кошмары ни измышлял Джонатан, боль от них не сравнится с болью матери, ночь напролет сидящей у постели ребенка, заходящегося в кашле. Ричард испытывал примерно то же самое. Ему не было нужды придумывать кошмары, вполне хватало реальных, упрямых фактов. Оказывается, на свете есть вещи, которых, по его мнению, быть не может. То, чему не следует быть, тем не менее существовало, молчаливо утверждая, что может существовать и большее. В природе вещей, а значит, и в его собственной природе, возникла брешь. То же произошло с его привычными самооправданиями. Здравый смысл больше не приходил к нему на выручку. Самое странное, что Ричард и не звал его. Он принял новое, готов был войти в этот счастливый мир, но уже маячила впереди боль разлуки вечной и окончательной. Он не мог не верить Лестер, когда она говорила об уходе; он даже не сомневался в том, что это правильно, что так и должно быть. Но кроме этого «должно быть» холод, сжимавший его сердце, ничем не отличался от прежнего холода вдруг наступившего одиночества. Ему отказали в новом рождении.

Он все никак не мог понять, что для второго рождения есть только один путь. Он отчаялся.

Лестер тоже было знакомо это отчаяние по первым часам после смерти, проведенным в мертвом Городе.

Позже непреложность его законов вытеснила чувство покинутое™. Еще ненадолго она поддалась нетерпению, когда обучалась управлять магическим телом, но теперь ее не занимало и это. Ее нынешняя сила позволяла одинаково принять и «миллионнолетнее ожидание», и тщетность всех ожиданий. Когда она садилась в машину, фальшивая плоть передала ей ощущение дождевых капель на фальшивой коже; эти капли стали предвестниками сияющих вод разлуки. Оставались две задачи, всего две: убрать гомункула с лондонских улиц, а потом уйти самой. Беззаконие должно вернуться к своему истоку и там перестать быть. Прах да возвратится во прах. Город получит принадлежащее ему в том виде, в котором допустил его к жизни на своих улицах. Она больше не думала о туннелях и подземных переходах. Они не пугали ее. Материя была чиста и земля свободна, а если еще нет, то обязательно станет такой. Но вместо тоннелей текла неумолимая река. Лестер тоже пора было уходить.

Такси неторопливо катило по улицам. Лестер видела все четыре фигуры в салоне автомобиля. Она знала, что стоит ее новому видению укрепиться еще немного, и ей станут видны не только цилиндры и поршни работающего двигателя, но и внутренняя сущность плоти истинной и плоти ложной. Она уже видела так Ричарда, чудесный замысел, все частицы которого были одновременно и плотью, и духом, а все вместе составляли человека. Таким она любила его еще больше. Лестер смотрела, как шевельнулась Бетти, как она повернулась к уродливой фигуре в углу, и как та под ее живым и понимающим взглядом начала терять подобие женщины. Она увидела яркую, живую ладонь, поглаживающую мертвую лапу.

Она услышала голос Бетти: «Эвелин!» И еще раз: «Эвелин! Давай поговорим!» а затем расслышала сквозь невнятное бормотание ответ Эвелин:

— Я тебя больше не хочу.

Она увидела — и больше уже не могла смотреть — как плавится неподвижная, мертвенно-бледная маска лица, с какой испуганной злобой выглядывает из фальшивой плоти призрак, и тоже вскрикнула:

— Эвелин, не уходи от нас!

Она попыталась удержать ее, но тут же отступила.

Справиться с фальшивой плотью не составило бы для нее труда, но с тем, что теперь находилось в ней, она справиться не могла, и даже не старалась. Эвелин прошипела:

— Я вас ненавижу!

Мертвая лапа, почти потерявшая даже отдаленное сходство с человеческой рукой, попыталась стряхнуть руку Бетти, а когда та сильнее сжала ее, задергалась, высвобождаясь. И как только распадающийся гомункул сумел освободить руку, такси остановилось.

Глава 10 Законы Города

Канун Дня Всех Святых выдался дождливым и тусклым. Прохожих на лондонских улицах почти не осталось, большинство освещенных окон отгородилось от ненастной ночи плотными занавесками. Даже радости наступившего мира не хватало, чтобы открыто смотреть в глаза приближающемуся празднику. Да и погода не благоприятствовала.

Клерк в одиночестве так и сидел в своей большой гостиной с тех пор, как отправил гомункула во внешний мир. Где-то в Городе, как он полагал, бродил в магическом теле и тот дух, который столь бесцеременно помешал его работе. Маг не хотел признаваться даже самому себе, насколько его беспокоило развитие событий. Две причины не давали ему покоя. Во-первых, почему Бетти не нашла ни слова о нем, когда пересказывала заголовки будущих газет? Он видел только одно объяснение: она, неожиданно ослабела и не смогла доставить ему полной информации. Вообще-то, это объясняло и неудачу магического ритуала. Существо, которое он поймал и послал теперь подальше, наверное, подействовало на нее и заставило молчать. Поэтому будущее не соответствовало ее рассказам. Он даже не допускал возможности, что будущее не содержало упоминания о нем по той простой причине, что его там не было. Он, словно наркотиком, взбадривал сознание иллюзией. Иллюзия для чародея — вещь не менее опасная, чем для святого. Но этим страдали и величайшие из мастеров некромантов. В глубине сердца каждого из них обязательно селилась крошечная иллюзия. Рано или поздно ее отрава расползалась по всему существу мага, предвещая его конец. Саймон уже испытал на себе ее воздействие. Она заставила его спешить.

Пока он удерживал себя от шагов, к которым принуждала царившая с некоторых пор в сознании сумятица.