Эрнст Удет - Жизнь летчика

• Название: Жизнь летчика
• Автор: Эрнст Удет
• Издательство: Doubleday
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

Эрнест Удет – один из самых ярких летчиков в истории немецкой авиации, легендарный истребитель в годы первой мировой войны, в 1930-е годы стоявший у истоков Люфтваффе, пилот-испытатель, космополит по своим политическим взглядам, путешественник, способный художник-карикатурист, человек, имевший множество друзей и поклонников по всему миру.

Удет родился в семье мюнхенского предпринимателя 26 апреля 1896 года и заинтересовался авиацией еще в детстве. Cемейная легенда гласит, что первым его знакомством с воздухоплаваньем стал прыжок с крыши дома с зонтиком в руках. Удет начал первую мировую войну в качестве курьера-мотоциклиста, но был переведен в авиацию и впоследствии стал одним из наиболее известных пилотов-истребителей Имперской германской армии. Одержав 62 подтвержденные победы в воздухе, он пережил войну, добившись второго результата после «Красного барона» Манфреда фон Рихтгофена. Невероятный успех Удета отчасти объясняется тем, что в нем удачно совмещались два ключевых для пилота-истребителя качества – превосходный пилотаж и выдающееся тактическое зрение. Но немаловажную роль сыграла и просто удача. Удет был практически единственным пилотом-асом первой мировой войны, который сумел покинуть в воздухе поврежденный самолет и остался при этом в живых.

---

Я открываю огонь с расстояния 150 метров и вновь останавливаюсь. Слишком далеко, еще слишком далеко. С расстояния восемьдесят метров я выпускаю еще одну очередь. На этот раз я ясно вижу результат. Кадрон дрожит, правый двигатель выпускает маленькое облако дыма, пропеллер замедляет свой ход и останавливается. Пилот оборачивается и смотрит на меня. Через секунду самолет входит в крутое пикирование. Я следую за ним. Он летит только на одном моторе, никак не может оторваться от меня. Я сейчас так близко к нему, что ощущаю поток воздуха от его пропеллера. Новая очередь – пилот пригибается к штурвалу. Затем заедает пулемет: во время почти отвесного пикирования перекосило патроны в пулеметной ленте. Я бью по пулемету обоими руками. Никакого толка, пулемет молчит. Я не могу стрелять, у меня нет другого выбора кроме как оставить в покое своего оппонента и вернуться домой. В пять двадцать пять я приземляюсь на аэродроме в Хабсхайме. Я взлетел в четыре шестнадцать. Все заняло у меня чуть больше часа. В середине поля стоит капитан Макентхун, командир Хабсхаймской базы. Он стоит, расставив ноги, и наблюдает за боем в бинокль. Я подхожу к нему: «Сержант Удет вернулся с боевого задания. Сбит двухместный Фарман». Он опускает бинокль и смотрит на меня, его лицо не отражает никаких эмоций, как будто заморожено. «Только что на острове Наполеона разбился наш большой самолет», говорит он. Я знаю, что пилотом на нем был лейтенант Курт, близкий друг Макентхуна. Я отдаю честь и иду к ангарам. Только вечером мы смогли разобратся в том, что произошло. Французская атака, первая крупномасштабная воздушная атака на Германию, отбита. Пять вражеских машин было сбито на нашей стороне фронта. Из девяти офицеров французского подразделения, взлетевшего в полдень, вернулось только трое. Из наших летчиков не вернулось на базу три человека: Курт, Хопфгартен, и Валлат, экипаж AEG из 48-й эскадрильи. Они атаковали Фарман, были протаранены во время боя другим самолетом, обломки упали прямо на остров Наполеона. Это произошло 18 марта 1916 года. В нашей вилле в Хабсхейме окна были освещены всю ночь. Сегодня погибли наши, но и мы не просто так покатались по воздуху. Пфальцер, Вайнгартен, Глинкерман и я, каждый из нас сбил по самолету. Мы молоды, и мы празднуем победу.

Смерть летит быстрее

В полдень приходит приказ: всей эскадрильи сниматься с места! Вечером мы уже собрались и ждем на железнодорожной станции в Мюльхаузене. На платформе полно людей. В бледном свете ламп, которые затенены на случай воздушного наблюдения, мы похожи на призраков. В толпе много женщин, большинство из них плачет. Мы были расквартированы недалеко от Мюльхаузена, где проводили все свое свободное время, в течении трех лет. У нас со всеми хорошие отношения и мы уже и сами стали частью города, как будто в нем и родились.

Я попадаю в одно купе с Эссером. Его невеста приехала из Фрейбурга чтобы повидаться. Это красивая девушка с гордым, непроницаемым лицом. Она не плачет. Он перегнулся через окно купе и говорит с ней. «Не забывай одевать перчатки и теплую одежду», говорит она. Когда она говорит, уголки ее рта дрожат. Всем ясно, что на самом деле она хочет сказать совсем другое. Затем поезд катиться в ночь, место назначения неизвестно. Мы чувствуем, что тихие деньки подошли к концу и нас бросят в какое-то горячее место на фронте. Это чувство наполняет нас напряжением, немного смешанным с дурными предчувствиями. Сможем ли мы принять вызов великих воздушных битв?

Три дня и три ночи нас переводят то на один путь, то на другой, как будто мы оказались на гигантской сортировочной станции. Мимо проходят составы с боеприпасами и госпитальные поезда с грузом страданий за закрашенными белой краской окнами. На третий день, с наступлением ночи мы разгружаемся. Мы смотрим по сторонам и затем друг на друга. «Шампань», бормочет наш командир. Идет мелкий, холодный дождик, он укутывает плоские равнины в серую мантию заброшенности и уныния. Несколько стройных тополей вдоль шоссе мерзнут на мартовском ветру.

Мы расквартированы в небольшом городке Ле-Сельве. Мы с Эссером остаемся вместе. Наша комната совсем аскетична, но Эссеру вскоре приходит в голову решение. Он и его ординарец реквизируют из заброшенного поместья красные вельветовые занавеси. Пара шелковых пижам переделана в абажуры. И наша комната приобретает черты знойного комфорта. Напротив нас размещена французская элитная эскадрилья. Полагают даже, что среди них Нунжессер и сам Гийнемер, ас из асов, Рихтгофен противника. Они летают на одноместных Спадах с 180-сильным мотором Испано. Быстрые, проворные машины, превосходящие наших Альбатросов, особенно в пикировании, когда плоскости наших крыльев начинают вибрировать так сильно, что мы боимся как бы они не оторвались в воздухе. Более прочные Спады выдерживают эти перегрузки гораздо лучше. Противовоздушная оборона организована намного серьезнее по сравнению с Вогезами.

Я замечаю это во время самого первого вылета. Осколок зенитного снаряда расщепляет переднюю стойку и я с трудом сажаю самолет на своем аэродроме. Почти все воздушные бои не приносят результатов и наша мораль падает день ото дня. Однажды вечером, мы с Эссером сидим в нашей комнате. Его сообразительный ординарец притащил откуда-то граммофон. Мы набиваем в его рупор тряпки чтобы приглушить звук и теперь он звучит так же меланхолично, как песня деревенской девушки на заднем дворе. Эссер сидит и пишет письмо своей невесте, он делает это каждый день, строя планы на будущее.

16 апреля наша эскадрилья наконец добивается своего первого успеха. Глинкерман сбивает Кадрон, Эссер – Ньюпор. Другие пилоты наблюдают за тем, как Эссер преследует другой вражеский самолет и исчезает на западе. Больше о нем ничего не слышно и я провожу ночь один в комнате с красными вельветовыми занавесями. На следующий день нам звонят из траншей. Наш командир едет туда и к вечеру возвращается. В его автомобиле лежит мешок, такой маленький, что там может поместиться только ребенок, это все, что осталось от Эссера. Командир пишет его родителям, он просит, чтобы я написал его невесте во Фрайбург. Мне трудно писать, это самое трудное письмо, которое я писал когда-либо в своей жизни, но вскоре мне предстоит написать много таких писем. На следующее утро после похорон Эссера, ко мне подходит Пуц. Его круглое, курносое лицо полно симпатии. «Знаешь, Коротышка», говорит он, «Это так ужасно, жить одному в комнате с пустой кроватью. Если хочешь, я могу переехать к тебе». Мы пожимаем руки и вечером ординарец меняет карточки на двери. Карточка «Летенант Хейниш» висит теперь там, там где раньше была карточка «Лейтенант Эссер».

24 апреля я одерживаю свою первую победу на этом участке фронта. Над Шавиньоном я встречаюсь с Ньюпором и зажигаю его после короткого боя. Я вижу как он взрывается на земле, среди воронок от снарядов. Это моя пятая подтвержденная победа, потому что после моего боя над Мюльхаузеном я сбил еще три самолета, когда мы базировались в Хабсхайме. Через два дня, 26 апреля, – мой день рождения. Я пригласил всех своих друзей в красный салон. С помощью Беренда испечены три фунтовых торта. У нас есть какао и стол, покрытый белой скатертью, стоит посредине комнаты, как будто на детском празднике. Мы сидим вокруг него и ожидаем возвращения нашего командира, первого лейтенанта Рейнхольда. Два часа назад, вместе с двумя другими летчиками, он вылетел на патрулирование. В два часа двое других возвращаются. Они говорят, что потеряли его из виду во время воздушного боя, когда он преследовал своего оппонента, пытавшегося скрыться в облаках. Они смущены и расстроены. Конечно, они говорят правду. Но тень сомнения все равно остается, потому что в воздухе группа должна держаться вместе, как кисть и плечо, как голова и тело. Каждый ответственен за жизнь своего ведущего как за свою собственную. Это делается для того, чтобы ведущий чувствовал прикрытие сзади и смог бы сконцентрироваться на атаке.

В три тридцать я говорю: «Давайте начнем. Поскольку он опоздал, ему придется есть одному». Все начинают есть. Хотя все голодны и у торта отличный вкус, командиру оставлены два куска. Рейнхольд как бы среди нас. Никто не говорит о нем, но наши мысли постоянно возвращаются к нему. Это заметно и по разговорам, быстро затихающим и беспредметным. В пять звонит телефон. Глинкерман, который сидит ближе всех, и подает мне знак, передавая трубку. Но другие уже заметили это и в комнате стоит гробовая тишина. На том конце линии я слышу скучающий голос: «Это у вас пилот пропал?» «Так точно», отвечаю я поспешно. На том конце – тишина. Затем приглушенный разговор – я могу разобрать лишь отдельные слова – «Как он выглядел, тупица?»… Снова слышится скучный голос в трубке: «Что он еще носил, кроме летного шлема?» Я вспоминаю, что Рейнхольд всегда носил пару наушников. «Да, это он», кричу я, «Лейтенант Рейнхольд у вас?» «Мы не нашли никаких документов», и тихо: «Какой у него был полковой номер, Отто?» Затем, громче, обращаясь ко мне: «На его погонах номер 135». «Мертв?» «Да!» «Где вы находитесь, мы сейчас приедем». "Неподалеку от Лиерваля. Вы издалека увидите его самолет. Я вешаю трубку и смотрю на остальных. Все бледны и серьезны. «Пошли!», говорю я.