Галина Романова - Любитель сладких девочек

• Название: Любитель сладких девочек
• Автор: Галина Романова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-09677-9

Сидорова Марь Иванна… Стоит ли жить с таким именем? Стоит ли пытаться быть счастливой? Особенно если злодейка-судьба занесла тебя в стан воров, убийц, злостных хулиганов, карточных шулеров. От таких пощады не жди! Так оно и вышло. К Маше пытается приставать бандит Федька, которому она прилюдно отвешивает пощечину, после чего ожидает расправы. Но события разворачиваются неожиданным образом. Федора находят мертвым.., в ее комнате. Маше угрожает серьезная опасность — именно ее обвиняют в убийстве. Выручает девушку Володя Панкратов — он женится на ней, увозит из этих ужасных мест и отправляет на дачу своего друга. А потом.., исчезает. Машу одолевают сомнения: почему он женился на ней, какая участь ей уготована? Что это — добрый жест с его стороны или наглая подстава? Нужно попробовать разобраться со всем этим самостоятельно. А вдруг на этот раз повезет?..

---

Но не говорить же ей об этом сейчас, когда опять проснулся с именем бывшей супруги на устах! Кто бы мог предсказать, когда перестанет наконец мучить его это наваждение. Может, присутствие этой леди сумеет хоть немного скрасить его одиночество и сможет вытеснить образ Катерины из его памяти…

— Так что со мной не так? — Маша, устав дожидаться, дернула его за рукав джемпера. — Куда вы смотрите, наконец?

— А? Ах да! С тобой, в принципе, все в порядке.

За исключением одной маленькой особенности.

Поправь меня, если я ошибусь… — Он почти виртуозно сманеврировал, отцепив ее руку от своего рукава, уложив ее ей на колено и пристроив радом свою ладонь: оно было голым, гладким и теплым.

Таким теплым, что мысли мгновенно приняли иное направление и он сказал совсем не то, что собирался сказать.

— Первое впечатление, которое ты производишь на мужчин, это жалость. Нет, не так. Сначала раздражение по поводу твоей беспомощности, а потом жалость и желание уберечь. Уверен, что соверши ты на самом деле преступление, тебе бы легко удалось избежать наказания. Поверить в твою виновность очень сложно, очень…

— Как и в твою! — крикнула вдруг звонко Маша, тяжело задышав и резким движением высвобождая свое колено. — Уверена, что сюда никто не приехал за туманами! Уверена, что каждый привез сюда с собой свою тайну и по большей части они ужасны! Вот вы.., ты!.. Ты сюда почему приехал?

Занимаешь привилегированное положение на заводе, однако каждый день наверняка ставишь отметку у коменданта!

— Наблюдательная… — задумчиво хмыкнул Володя, потирая пальцы, хранившие восхитительную упругость ее колена.

— Какую тайну ты оберегаешь? Что произошло в твоей шикарной жизни? Отчего ты оставил свою красавицу жену и укатил к черту на кулички? — Маша выслушала его замечание и продолжала кричать, всплескивая руками, с которых до самых локтей скатывались рукава широкого свитера. — Только последний идиот способен оставить такую женщину в одиночестве! Подобных красавиц не оставляют даже на день…

— Это она меня оставила, а не я. — Володя с грохотом поставил локоть на край стола, уложил на сжатый кулак щетинистый подбородок и задумчиво уставился на Марию. — Я никогда бы не посмел оставить ее. Никогда. Это она меня оставила. Просто взяла и ушла из моей жизни навсегда. И уже никогда и ни за что не вернется. Потому я и здесь.

Все просто.

— Чушь! Нельзя было так просто сдаваться! Когда-нибудь она все равно вернулась бы. Ты же любил ее. Любил?

— Больше жизни. Так, во всяком случае, мне тогда казалось. Казалось до тех пор, пока… — Он умолк, не отводя взгляда от ее раскрасневшихся щек.

— Она все равно вернулась бы!

— Ты не поняла. — Володя медленно, словно в кадре замедленной съемки, протянул к ней руку и легонько коснулся ее порозовевшего лица. — Ты очень-очень молода… Молода и прекрасна… И нужно совсем немного усилий, чтобы сделать это лицо совершенным.

Он принялся водить кончиком пальца по ее бровям, векам, овалу лица и контуру губ, слегка надавливая, приподнимая и поглаживая кожу, словно умелый скульптор, пытающийся придать несовершенной заготовке законченный вид.

Маша зачарованно молчала. Ее никто и никогда прежде не трогал именно так. Гладили, ласкали, тискали, принимая такой, как есть: невыразительной, блеклой и безнадежной. Пытаться что-то вылепить из ее внешности не пробовал никто и никогда, даже мать, поставившая на Машино будущее все свое состоятельное "я".

— Твои губы удивительной формы, — продолжал говорить Володя, взяв ее лицо теперь уже в обе ладони. — Такой нежной, непередаваемо нежной формы и цвета. Кажется, что тебя никогда и никто прежде не целовал. Это самообман… Конечно же, это самообман, но он прекрасен…

И он поцеловал ее. Без всякой предварительной подготовки и вступлений. Просто приблизил свое лицо к ее и, не отнимая своих рук от ее щек, долго и жадно поцеловал ее.

— Как тебя зовут? — спросила она, когда он отпрянул, тяжело и прерывисто дыша.

— Хорошенькое начало… — последовало его смущенное покашливание, и он запоздало представился:

— Владимир… Панкратов Владимир Николаевич. А ты Мария.

Он силился уловить какой-нибудь ответ на дне ее непроницаемо-темных глаз, но тщетно: там было сумрачно, как в омуте. Ни малейших намеков на лихорадочный блеск, разбуженный его прикосновением, ни трепета острых ресниц, таких прямых и длинных, что, кажется, уколешься. Стоит только прижаться щекой покрепче, и уколешься непременно, но она этого не хотела. Он понял сразу. По тому, как она целовалась, как просто, без эмоций отреагировала на его поцелуй. И как смело и выжидающе смотрела на него после всего этого.

— Да, я Мария. — Она шумно втянула в себя воздух и со злобной гримасой, мгновенно исказившей ее лицо до неузнаваемости, выпалила:

— Сидорова Марь Иванна. Как тебе это? Не слабо? Чуть лучше, конечно, чем Иванов Иван Иваныч, но тоже хорошо. Это для меня похлеще родимого пятна на щеке. Это епитимья, которую наложили на меня мои родители. И, наверное, именно из-за этого мне постоянно не везет! Только-только пытаюсь войти в нужную мне комнату, как непременно попадаю в другую, выход из которой непременно упирается в тридцать три тупика. Черт знает что!.. Что ты так смотришь на меня?!

Володя нехотя отвел глаза и быстро, словно боялся, что его перебьют, заговорил:

— Гм-м-м… Твоя теория относительно твоего имени ошибочна, поверь мне. Над каждым из нас тяготеет рок. Просто иной умеет его обойти, свернув в нужный момент, другой просто-напросто не заметит. Ну а такие вот, как мы с тобой, обречены всю жизнь тащить его досаждающую тяжесть. Сгибаться до самой земли, корчиться и кряхтеть… Потом пытаться все это сбросить с себя, но… Но мы обречены…

Она вдруг все поняла. Почему? Ни за что на свете она не смогла бы дать вразумительного ответа на этот вопрос. В какой-то непередаваемо краткий момент это ударило ей в голову, и она все поняла.

— Как давно умерла твоя жена?.. Ты убил ее?..

Володя не отпрянул, не вскинулся в гневном протесте, не накричал на нее. Его спина мгновенно прогнулась, превращая его молодое тренированное тело в жалкое немощное туловище нахохлившегося старца. Голова безвольно повисла меж поникших плеч, и тут он отчаянно замотал ею из стороны в сторону, скорбно выкрикивая:

— И ты туда же?! И ты тоже?! Как ты могла?!

Как ты могла подумать такое?! Ты!.. Которая прошла тот же путь, что и я! Да я любил ее! Любил даже тогда, когда узнал о ее изменах… Представляешь, она мне изменяла! Хотя это невозможно представить!..

— Это не так уж трудно, — Маша заметила, как уязвленно дернулся его подбородок, и поспешила утешить:

— Я не тебя имела в виду, а себя. Мой муж… Все дело в нем… Мой покойный муж считал делом чести трахнуть любую женщину, подошедшую к нему ближе, чем на пару метров. Он был… таким.., безупречно красивым.., мерзавцем… Боже, каким красивым было его тело! Его совершенное, гладкое тело в буграх мышц. Такого золотистого оливкового цвета, которое хочется гладить и ласкать бесконечно… Он любил, когда на него смотрели.

Когда им любовались… Представляешь, он заставлял меня присутствовать в ванной, пока он купается! Я могла делать что угодно: сидеть на стульчике и смотреть на него, чистить зубы, сушить волосы феном, но мое присутствие было для него обязательным. Сначала мне это нравилось, потом ничего, кроме боли, не причиняло. А однажды он рассмеялся мне в лицо, открыв совершенный по форме рот. Оскалил безукоризненные зубы в хищном оскале… И сказал мне, что трахнет мою мать… Что она осталась единственной женщиной в городе, которую он еще не трахнул… И я…

— И ты швырнула ему в ванну включенный фен?! — Спина Панкратова выпрямилась и натянулась тетивой, а руки впились в край стола, словно он боялся лишиться опоры и упасть, услышав ее ошеломляющий ответ.

Если бы он ее ударил, ей было бы легче. Но он произнес вслух то, что она больше всего боялась услышать.

Маша взвилась с табуретки, подскочила к нему вплотную, ухватила за плечи и начала трясти что было сил, громко вопя и брызжа слюной ему в лицо.

— Я не делала этого, понял? Я не делала этого!

Меня вызвали на улицу телефонным звонком! Кто-то позвонил и сказал, что на нашей машине сработала сигнализация. Он ударил меня пинком в зад и отослал во двор. Это был его «Форд Сьерра»! Как же! Его любимая тачка, почти новенькая. И он шлепнул меня мыльной ступней по заднице, оставив на ней мокрое пятно, и выгнал на улицу проверить, так ли это. А когда я вернулась, все уже.., все уже случилось! Он лежал, аккуратно уложив голову на подголовник и свесив свои умопомрачительные кисти в клочьях пены. Рот оскален… Глаза открыты… И фен… Он всегда был включен в розетку и висел на крючке. Там, с той стороны, где ноги. Теперь же фен плавал меж островков пены, а он.., он был мертв…

Володя встал, оторвал ее руки от своих плеч и крепко прижал к себе. Дрожащую, вопящую и брыкающуюся, пытающуюся вырваться из его рук и что-то доказать кому-то незримому за его спиной.