Томас Трайон - Другой

• Название: Другой
• Автор: Томас Трайон
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Священник говорил о том, как часто в последнее время им приходится собираться в этой гостиной по столь печальному поводу, а Нильс смотрел на Холланда, такого нарядного в синем пиджачке и белом воротничке, повязанном отцовским галстуком, волосы гладко причесаны, туфли начищены, он стоял прямо за левым плечом Ады и смотрел прямо перед собой.

За ним сидела Винни Козловская, за ней Лино Анжелини, все еще крепкий мужчина, но с кривыми ногами и сгорбленный, кожа лица старая, продубленная, похожая на колонну шея вся в складках, руки мускулистые, стальные усы под длинным в прожилках носом скрывают очертания губ. Он первый нашел Рассела, вместе с Винни — она чистила редиску у насоса, он умывался, спешил скорее в дом, проголодался, и вдруг услышал крик. Они нашли Рассела в сене, он еще шевелился, корчась от боли, и они пытались вытащить вилы из его груди, зубья прошли сквозь тело и вышли наружу со спины, и, когда Лино сумел выдернуть их, кровь так и хлынула пульсирующим алым потоком, подгоняемая ударами сердца мальчика. Ужасное несчастье. И какая странная случайность: мистер Анжелини всегда был очень аккуратен со своим инструментом. Он был уверен, совершенно уверен, что повесил вилы на их законное место в инструментальной кладовой после того, как распряг лошадей.

Чуть вытянув шею, Нильс мог видеть сестру Торри и ее мужа Райдера Гэннона, подошедших к дяде Джорджу и тете Валерии. Бедная тетушка Ви, что за превращение, из кудахчущей несушки она обратилась в нахохлившуюся воробьиху. Ей можно посочувствовать, все, что ей остается, — плакать и обвинять себя в том, что разрешила Расселу играть в столь опасном месте, куда детей и близко нельзя подпускать. Дядя Джордж отдал строжайший приказ: никто больше не должен прыгать с сеновала. И еще он дал мистеру Анжелини замок, чтобы тот навесил его на Дверь Рабов. Слишком поздно, увы.

Нильс посмотрел на бабушку. Она была в черном платье, золотой полумесяц на груди, руки спокойно сложены на коленях, голова чуть заметно непроизвольно покачивается, глаза смотрят не на священника, даже не на открытый гроб, а на картину напротив. Будто пытается решить загадку трех изображенных на картине лиц. Это ее дочь Александра, которая кажется еще выше в длинном черном платье, — стройная элегантная фигура контрастно выделяется на фоне серой в полоску обивки кресла; в руке она небрежно держит ветку сирени. Взбитые кудри — как клубы дыма над красиво очерченной головой, длинная изогнутая шея, пленительная улыбка, глаза темные, завораживающие. Холланд по одну сторону от нее, в руке лодочка, Нильс по другую, со своим ящером на цепочке, изображения братьев сверхъестественно одинаковы, все трое смотрят из золоченой рамы, будто владеют нераскрытым, но забавным секретом. «Мадонна с младенцами» — называют в семье картину. Ей больно видеть ее.

Под монотонное бормотание священника мысли Нильса уносятся в дальние дали, из времени, окрашенного в траурные тона похоронами кузена, в ранние, более светлые времена. Он словно рассматривает фотографии в альбоме: уголки снимков аккуратно вставлены в прорези, мгновения остановлены и подписаны, на одних тонкий слой пыли, другие поблекли, выгорели. Мысленно он перелистывает страницы, задерживаясь, чтобы разглядеть знакомую картинку.

«У насоса». Холланд и Нильс, голые, в бассейне под желобом. Бассейн наполнен, их обрезанные по пояс фигуры отражаются в воде, удваиваются, как фигуры на игральных картах. В момент наивысшего наслаждения, в порыве нескрываемой радости, их руки находят друг друга, ладони сжимаются в приступе счастья. Их единение выглядит не только физическим, но и духовным. Оба улыбаются, радуясь мгновению полного единства. Отец фиксирует мгновение своим «кодаком».

«Катание на пони». Холланд и Нильс улыбаются чуть испуганно из плетеной тележки с высокими красными колесами; пони зовут Дональд. Отец ведет пони под уздцы. Отец в толстом матросском свитере и курит трубку — «Принц Альберт». Он настоящий гигант, выше Атласа, мудрее Соломона (богаче Креза... увы, нет), галантнее Галахада, глаза светятся юмором, на губах приятная улыбка. Отец — Мужчина Вашей Мечты. Он умеет все — ну, практически все. По крайней мере, так думает Нильс.

«В кино». Огромная пещера кинотеатра. Серебряные гиганты скачут по экрану. Нильс отошел попить; возвращаясь, он обнаружил, что заблудился. Холланд подходит, берет его за руку, отводит на место.

«Речной пароход». Холланд и Нильс стоят на песчаной отмели посреди реки. Последний колесный пароход проходит мимо. Лоцман машет рукой. Он курит трубку из кукурузного початка. Когда пароход проходит, случается чудо: Нильс находит деньги. Он находит наполовину зарывшийся в песок серебряный доллар.

"Нильс находит деньги — часть вторая". Листая дедушкину Библию, он натыкается на большой зеленый банкнот. Выпущен во время Гражданской войны, говорит отец. Кто ищет, тот всегда найдет. Деньги уходят в карман Холланда, оттуда — в тайник, оттуда, вновь обнаруженные, — на банковский счет.

Нильс снова обманут.

«Благотворительный маскарад». Субботняя ночь, печеные бобы на ужин, наспех сколоченные столы в амбаре. Холланд и Нильс, притаившись на сеновале, наблюдают толпу из деревенского клуба, пьющую коктейли с джином, которые сбивает отец. Все в маскарадных костюмах, танцуют на току.

Очень весело, покуда Нильс не начинает слишком громко смеяться над невозможным нарядом отца и обоих отправляют в постель.

«Яблочный погреб». Субботнее утро, конец ноября. Холланд наверху, на току, подтаскивает пустые корзины отцу и мистеру Анжелини, которые наполняют их и сносят вниз по лестнице, где ждет Нильс с лампой. Мистер Анжелини начинает подниматься по лестнице, отец спускается вниз через люк с очередной корзиной. Ноги Холланда мелькают в проеме. Отец спускается, и тут крышка люка начинает падать... падает... Крик... кровь. «Отец!» Люк открывается, Холланд спускается вниз. Берет брата за руку и выводит1 через Дверь Рабов в каретник. Когда Нильс видит отца снова, он лежит здесь, на этом самом месте, где лежит теперь Рассел... возле камина... гроб... шелковая стеганая обивка... спущенные шторы... цветы и свечи... нижняя часть тела закрыта крышкой. Нильс смотрит на лицо на подушке, слышит, как тот же священник повторяет те же слова:

— ... во веки веков, аминь. — Унисон певчих, ведомых мистером Тассилем, закончил молитву Богу; на этом панихида по Расселу Перри завершилась. Дальше поездка на кладбище возле церкви, где мистер Тассиль прочтет — обязательно — 23-й псалом и поручит душу Рассела Жизни Вечной. Затем наступит часть последняя, погребение — в шесть лопат закидают грязью недавно вырытую яму. Но мало кто останется, чтобы наблюдать за этим. Нильс глянул на своего близнеца, отметил выражение Холланда — сонное и отстраненное, все тот же взгляд лунатика, глаза затянуты тусклой пленкой. Бусинки пота оросили верхнюю губу, влажный рот приоткрыт. О чем он думает? Похоже, он не обеспокоен и не растерян: значит, мысли его далеки от перстня в табачной жестянке — или от голубого бумажного свертка. Нет, ясно, этим он ничуть не обеспокоен. Лицо его, одновременно хмурое и безразличное, спрятано за странной азиатской маской.

Чтоб вывести его из задумчивости, Нильс счел необходимым энергично кивнуть ему, и он поднял руку в отрывистом приветствии, салютуя гробу, отправляющемуся в последний путь, и Ада, уловив движение за своим плечом, беспокойно поднялась, сжимая записную книжку черными перчаточными пальцами, в то время как последний певчий покидал гостиную.

* * *

Наверху, в своей комнате, Александра скользящими шагами нервно пересекла цветастый ковер, проскользила к двери, к окну, к постели, туалетному столику, задержалась возле трюмо красного дерева, снова зашагала взад-вперед по ковру, пока не услышала звук приближающегося мотора, голоса у подъезда, где все почему-то замешкались. Выждав минуту-другую, она приоткрыла дверь и выглянула в щелочку. В коридоре звучали шаги. Она протянула руку и втащила Нильса в комнату.

— Привет, мама! — Он встал на цыпочки, чтобы коснуться ее губ.

— Там все кончилось? — Она опустилась в обитое ситцем кресло, а он примостился на пуфике у туалетного столика, разглядывая ее бледное лицо и читая на нем следы беспокойства. От нее пахло туалетной водой, свежий цветочный аромат которой ему нравился, но сквозь него пробивался другой запах, хотя она нарочно держала надушенный платок возле губ.

Кончено? Да, все кончено. Рассела похоронили, и тетя Валерия заперлась у себя в комнате, не в силах остановить рыдания.

Нильса поразила отчетливость, с какой он мог различить собственное изображение в темной сердцевине маминого глаза; так же легко прочитывалась в нем боль. Как объектив камеры, останавливающий навсегда живые образы, эта мерцающая радужка преследовала его, заставляя вновь и вновь вглядываться в картину полета Рассела Перри с сеновала вниз, на холодную сталь, таящуюся в сене.