Томас Трайон - Другой

• Название: Другой
• Автор: Томас Трайон
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

— Зато какие глаза — миндалевидные, как у китаеза, точно?

— Надо говорить «китаец», а не «китаез», — мягко поправила она. — Обзываются только хулиганы и пьяницы...

— Как дядя Джордж, — сказал он дурашливо.

— Нильс!

— Но я ведь слышал, как тетушка Ви кричала, что он опять...

— Не дерзи, детка. — Она пыталась говорить строго, но совсем не могла притворяться, что тоже свойственно всем бабушкам.

Какое-то время они развлекались, отыскивая интересные лица и формы в процессии кучевых облаков: слон, корабль с матросами, буйвол, три толстые леди «с огромными задницами» — Нильс нарисовал в воздухе два полукруга.

— Что у тебя опять с пальцем? — Она взяла его за руку, склонилась над ней. — Придется положить листеокторин на ранку.

Листерин был для нее панацеей на все случаи жизни.

— Нет, все нормально, бабуленька. — Отказавшись от медицинской помощи, он пососал ранку и сплюнул.

— У тебя это единственная рубашка?

— Нет.

— И теннисные туфли у тебя есть свои. Зачем ты таскаешь старые вещи Холланда? — Ах, думала она, посмеиваясь над собой, как далеки друг от друга мальчишки и старые леди. Да разве может она надеяться когда-нибудь навести мост через пропасть? Пока она сжимала ему палец, чтобы выдавить кровь, он смотрел мимо, в сторону луга, где виден был мистер Анжелини, метавший в кучу свежескошенное сено, и где время от времени вспыхивало алое пятно — это он останавливался и утирал пот цветным платком. А у амбара — другие цветные пятна, вот розовое, там отсиживается Холланд, а вот голубое — Рассел Перри, передохнув после своих одиноких развлечений, снова цепляется за цепь блока.

— И чем же ты занимаешься с утра до вечера?

— Я?

— Угу, ты. Расскажи, что ты делал сегодня.

— Ну, я много чего делал. Я сходил в Центр и купил тебе мозольный пластырь.

— Спасибо.

— На здоровье. И пилюли, они стоят на полке над раковиной. Можешь выписывать еще один рецепт.

— Спасибо.

— На здоровье. И я занимался.

— На пианино?

— Нет, фокусами. Для представления. С Холландом.

— Что? Ах да, трюки Холланда... — Она прижала палец к губам и говорила полушепотом. — Что за трюки на этот раз?

— Карточные фокусы. «Королевский марьяж» — его делают с картинками.

— С фигурными картами.

— Ну да. И еще похороны. Так грустно. Крыса умерла.

— Умерла? Как?

— Ну просто — умерла. Холланд велел мне избавиться от нее, я так и сделал.

Она прервала его взглядом:

— Холланд?

— Да.

— А ты?

— Я сделал это. Похоронил ее. Настоящие похороны: нашел коробку из-под печенья, положил в нее крысу и зарыл в укропе. Потом я хотел положить цветы на могилку, но вместо этого отдал их маме.

— Отдал Сане?

— Да. Клевер. Это был клевер, тот самый, который она так любит, ну я и отдал его ей. Она...

— Да?

— Нет, ничего. — Он вспомнил обещание хранить секрет Александры. Нильс сел на пристань и похлопал по доскам рядом с собой. Не замечая протянутой руки, она сбросила парусиновые туфли с V-образными вырезами спереди и села рядом, свесив ноги, погрузив пальцы в воду. Осторожно, чтобы этот лунатик не взбрыкнул, прижала его голову к груди, стала перебирать и легонько подергивать вихры. От этого волосы становятся крепче, утверждала она: в роду Ведриных плешивых не водилось. Она начала проделывать манипуляции с их волосами, когда они с Холландом были совсем крохами.

— Почему мама так любит клевер? Ведь это просто сорняк, да?

— Клевер один из самых распространенных у нас диких цветов, но не сорняк. Ты же знаешь эту историю с клевером. Свадебный букет твоей мамы. — И снова она начала рассказывать о том, что была мировая война и папа, ждавший отправки в Форт-Диксе, и Саня, его мама, решили срочно пожениться, пока его не отправили в Европу. И о том, как были приглашены дядя Джордж и тетя Валерия и в последнюю минуту тетушка Ви вспомнила, что у невесты нет букета, и перепрыгнула через ограду ближайшего пастбища, где нарвала клевера...

— И наступила на коровью лепешку, — добавил он.

— Да. На коровью лепешку, если тебе так хочется. И с тех пор, — закончила она, — твоя мама всю жизнь украшает себя клевером. А у тебя уже есть свой любимый цветок?

— Не-а...

— Что бы это такое могло быть? — спросила она и указала на охапку свежесрезанного камыша, лежавшего неподалеку на речном берегу.

— Камыш, — сказал он с невинным видом.

Она пустила в ход излюбленную стратегию.

— Да, догадываюсь, это камыш. И что же ты будешь делать с этим камышом, юноша?

— А ничего! — ответил он в излюбленной манере тринадцатилетних мальчишек. — Он просто для ничего.

Она взяла его за подбородок, просветила насквозь своими древними, искрящимися юмором, мудрыми глазами.

— Ну? — сказала она, ожидая с видом сивиллы, а он смотрел в сторону, чувствуя, зная подсознательно, что от нее не спрячешь свою ложь.

С некоторыми оговорками он поведал ей о Доке Сэвидже и Снежном Королевстве в Акалуке.

Фантастическое воображение, подумала она, гладя его по щеке.

— Что такое гермафродит? — спросил Нильс.

— Считается, что это такое существо, полуженщина-полумужчина, только я не верю, что оно есть на самом деле. Это все из мифологии: половина Гермеса, половина Афродиты, понимаешь? А что?

Он рассказал о карнавале пожарных и мальтийском чудовище.

— Как твои руки? — спросил он, видя, как она осторожно разжимает сведенные судорогой пальцы.

Она оставила вопрос без внимания. Никогда не слышал он жалоб на боль, что грызла ее суставы. Чтобы развеселить ее, за серебряную цепочку он вытащил из-за пазухи хамелеона и посадил на солнышко между ними.

— Он задохнется там у тебя внутри, — сказала она, думая, каким очаровательным он может быть иногда.

— Да нет, он нормально дышит. Мне нравится, как он царапается. И это не хамелеон, это василиск. Видишь, у него вместо глаза — алмаз. Не смотри ему в глаза, а то он превратит тебя в камень.

— Ящерица Медузы по меньшей мере... — Как странно. Что делать с этим мальчишкой? Но от кого же он услышал про василиска, как не от нее? И об единороге, и русалках Рейна — эти водяные создания прячутся рядом, в глубине, еще один секрет, которым он с ней поделился. Она покачала головой и укрыла влажным мхом цветы в корзинке: подсолнух, анютины глазки, львиный зев, крапчатые лилии и лютики. Взяв лютик, он сунул его ей под подбородок. Да, ей нравятся лютики. Но самый любимый цветок — подсолнух. Он взял один и дунул в него, распустив в воздухе облачко пыли.

— Да, здесь подсолнухи всегда покрыты пылью... — Но ей все равно приятно на них смотреть. Они напоминают ей Санкт-Петербург, где ветры русских степей сдувают пыль с этих цветов.

— Это правда, что подсолнух весь день поворачивается лицом к солнцу?

— Думаю, просто суеверие. Но ведь русские все суеверны, ты знаешь. Смотри! — Она зажала его лицо в ладонях и повернула к солнцу.

— Подсолнух! — воскликнул он, гордо улыбаясь и щурясь на солнце. Она позволила глазам еще немного отдохнуть на его лице; ах, чистота его черт, цветочно-нежная кожа с золотистым налетом ниже челки. Вот он, ее podsolnechnik, ее здешний подсолнух; утратив подсолнухи России, здесь она нашла самый драгоценный цветок ее сердца.

— Чему ты улыбаешься?

— Ах, — сказала она, — я вспоминаю тот день, когда мы играли с тобой в подсолнух и ты испугался этой гадкой вороны. Мой douschka, какой же ты был плакса!

— Неправда! — оттолкнул он ее.

— Правда. Ведь все люди плачут. Это полезно для легких. Ага. Когда твой дядя приедет домой, поможешь мне отвезти цветы?

Он побледнел, глядя на нее с испугом. Дядя Джордж? Домой?

— Отвезти цветы? — повторил он дрожащим голосом, к горлу подступила тошнота.

— На кладбище. Когда дядя Джордж приедет. Винни отвезет нас на его машине, и мы украсим могилы. Мы уедем тайно и никому ничего не скажем, так что твоя мама не расстроится, а?

Он бросил взгляд в сторону амбара, где силуэт Рассела то и дело мелькал в люке. «Погоди, вот мой папа приедет домой!»

— Да, конечно. Я поеду с тобой. — Он глубоко вздохнул, стараясь делать это медленно и осторожно, чтобы она не заметила его испуга. О, эти тайны, которые он должен хранить...

— А разве ты не пойдешь на гольф, носить клюшки для дяди Джорджа?

Отсрочка приговора! Он забыл, что дядя Джордж играет в гольф после службы. Если он захочет пройти вторые девять лунок, то не явится раньше семи, к тому же он всегда делает перерыв перед девятнадцатой лункой, чтобы выпить.

Вид Нильса пробудил в ней подозрения. Она нацелила на него пристальный взгляд.

— Ну так как?

Да, выкрикнул он, больше он не будет таскать клюшки для дяди Джорджа, никогда. Почему? Ну, потому что сегодня утром его исключили из гольф-клуба. За что? Ну, они с Холландом пришли пораньше и взяли электрическую тележку возле вторых лунок, чтобы пособирать потерянные вчера мячи, и работник, подстригавший газон, поймал Нильса, и теперь его исключили.