Джорджетт Хейер - Смятение чувств

• Название: Смятение чувств
• Автор: Джорджетт Хейер
• Жанр: Исторические любовные романы

Адам Девериль виконт Линтон, герой войны с наполеоновской Францией, после тяжелого ранения возвращается в родовое поместье. За время отсутствия Адама умер его отец, поместье заложили, мать и сестры влачат жалкое существование. Единственный вариант рассчитаться с долгами – женитьба на дочери богатого предпринимателя, желающего дать своему чаду аристократический титул.

---

В его отсутствие установили новую жаровню; надежные обивщики, вызванные из Линкольна, приступили к работе над чехлами для кресел, и вся прислуга была вовлечена в энергичную деятельность, штопала, мастерила, чистила и драила.

Шарлотта, навестившая свою свояченицу, чтобы той не было одиноко, пока Адам в отъезде, изумленно воскликнула:

. – Дженни! Боже правый, насколько все иначе стало выглядеть! Знаешь, я с трудом узнаю доброе старое Фонтли!

– О нет! – умоляюще сказала Дженни. – Не говори так! Не по-другому, Шарлотта! Мне стоило стольких трудов!.. Ты смотришь на новые занавески, но ведь они в точности того же цвета, что были старые, которые совсем обтрепались! Я имею в виду, такого же цвета, какого они были, пока не вылиняли. Ты, наверное, уже забыла, но я, когда распорола швы, увидела, что это был за цвет, и сумела подобрать точно такой же бархат.

– Ну конечно же! – поспешно проговорила Шарлотта. – Дорогая сестра, я вовсе не имела в виду ничего плохого! Какая ты умница! И вся мебель так и сверкает, а от ручки на том сундуке просто глаза слепит! Я подумала было, что он новый!

В своем стремлении убедить Дженни, что испытывает лишь восторг, она слишком уж рьяно расхваливала каждое улучшение до тех пор, пока Дженни не спросила упавшим голосом:

– Тебе не нравится, да?

– Нет, нет, мне все нравится! Мы все так сокрушались, что бедный папа не в состоянии поддерживать дом в надлежащем виде. Я знаю, он был удручающе обветшалым. Просто поначалу это кажется немного странным. Какая я глупая! Ты будешь надо мной смеяться, потому что я скучаю о полумраке и о вылинявших занавесках, но человек так привыкает ко всему!.. Понимаешь, мы так любили его, что нам дорога даже его ветхость!

– Я этого не понимаю, – сказала Дженни. – Ты не хочешь, чтобы Фонтли поддерживали в надлежащем состоянии? По моему разумению, так его любить нельзя. – Она торопливо добавила:

– Прости меня! Мне не нужно было высказываться так открыто.

– О нет! Конечно, ты совершенно права! Вот Адам обрадуется, когда увидит все, что ты сделала!

Но Дженни подумала, что муж вряд ли обрадуется; и, вспоминая, как однажды Лидия высказала надежду, что Фонтли не изменится никогда, спрашивала себя, поймет ли она когда-нибудь Деверилей?

Но Адам, приехав домой, не разразился восторженными восклицаниями и не отшатнулся в испуге. После утомительного путешествия он добрался до Фонтли на несколько часов позднее, чем предполагал. Было больше десяти, уже зажгли свечи, а на высоких готических окнах задернули занавеси. Он вернулся усталым и раздраженным чередой неудач; ему было невдомек, что с лепного потолка исчезли пятна от свечной копоти или что натертая воском мебель сияла. Он лишь подумал, что никогда еще его дом не выглядел таким уютным и красивым.

Его пухлая, невзрачная женушка, сойдя по лестнице ему навстречу, ступала по залу своим твердым шагом. Она не была ни красивой, ни грациозной, она даже несколько не соответствовала столь пышному великолепию; но вот чудеса – с ней было бесконечно уютно. Она улыбнулась ему и безмятежно сказала:

– Как славно! Ты как раз к ужину! Его для удобства подадут в Голубой гостиной.

Он говорил ей, что вернется домой к обеду, который по деревенской привычке подавался в шесть. Ему пришло в голову, что, как бы долго он ни заставлял ее ждать, она никогда не говорила: «Как ты поздно!» или «Отчего ты так задержался?» . Он обнял ее одной рукой, поцеловал в щеку.

– Дорогая, я так раскаиваюсь! Но ты совершенно права, что не устраиваешь мне нагоняя, в этом нет моей вины! Вначале сломанная чека, а потом одно из колес пошло вкривь! Ужасное путешествие!

– Ах, какая досада! А я-то думала, что ты всего-навсего отложил свой отъезд, потому что в Холькхеме тебе подвернулось что-то приятное! Да, это очень скверно, все, что случилось, но Бог с ним! Ужин подадут, как только ты будешь готов.

– Это займет пять минут. – Он обнял ее и снова поцеловал, на этот раз в плотно сжатые губы. – Ты так добра ко мне, Дженни! Не нужно мне попустительствовать, а не то я стану просто невыносим!

Ее щеки запылали; она хрипло сказала:

– Для меня – никогда. А теперь, позволь, Кинвер снимет с тебя ботинки и даст тебе домашние туфли, только не старайся разодеваться! Вот чем особенно хороша жизнь в деревне: можно не бояться, что в столь поздний час к тебе нагрянут гости!

Он поймал ее на слове, появившись вскоре в халате с застежками из тесьмы и поглядывая на нее с озорным блеском в глазах. Она хмыкнула и сказала:

– Ну, по крайней мере, теперь тебе будет удобно! Как ты съездил в Холькхем? Веселая была вечеринка?

– Очень, но, думаю, ты была права, что отказалась. Уйма народу, и все разговоры – о сельском хозяйстве. Надеюсь, обсуждения пошли мне на пользу, но я чувствовал себя таким невежественным, как будто впервые пошел в школу! Расскажи мне про себя! Как ты себя чувствуешь?

– О, я совершенно здорова! – заявила она. – Шарлотта была так добра, что навестила меня, и доктор Тилфордтоже, и, насколько я понимаю, сделал это по вашему распоряжению, милорд! Он – разумный человек и говорит, что не нужно себя нежить.

– Он мог бы не тратить силы понапрасну! Как называется это великолепное блюдо из цыпленка? Итальянский салат, да? Отсюда я заключаю, что к нам вернулся Шолес – и слава Богу! Твою новую жаровню привезли? Очень хлопотно было произвести замену?

– Не труднее, чем я ожидала, – ответила она. – Заодно нам вычистили трубы, побелили стены и потолок, так что ты с трудом узнаешь свою закопченную старую кухню.

Она тут же пожалела о своих словах, но Адам лишь сказал:

– Не представляю, как вы готовили обеды, пока все это происходило!

– О, очень просто! – сказала она, не открывая ему, с его мужским невежеством, что эти три ужасных дня прислуга перебивалась чем придется. Вместо этого она попросила его описать стрижку овец.

Вообще, он старался не докучать ей разговорами о сельском хозяйстве, но в голове его столько всего накопилось, что стрижка подвела его к рассказу об экспериментальной ферме мистера Кока. Она слушала, наблюдая за ним и думая о том, что он говорил больше себе самому, чем ей. Когда он завел речь о стойловом откорме, о переводе овец на турнепс, об утроении поголовья скота с помощью удобрений почвы, о шортгорнской породе и о Северных Девонах, она знала, что на уме у него не угодья мистера Кока, а свои собственные. Адам сидел, обхватив ножку своего бокала и разглядывая осадок в нем, отвечал на ее вопросы довольно рассеянно до тех пор, пока она не спросила, применяет ли мистер Кок рядовую сеялку Талла. Тут он быстро вскинул взгляд, удивленный и веселый одновременно, и ответил:

– Он делал это годами – но что ты знаешь о сеялке Талла?

– Только то, что я прочла. Она делает ямку в почве, высаживает семя, ну и закапывает его, да? Она применяется здесь?

– Пока нет. Где ты прочла об этом, Дженни?

– В одной из твоих книг. Я заглядывала в них и старалась понемногу учиться.

– Бедная девочка! До чего ты дошла! А я-то думал, что ты привезла из Лондона полную коробку книг!

– О, я привезла! Но «Мэнсфилд-парк»[23] – пока единственное, что мною прочитано. Я держала эту книгу при себе и принималась за нее, когда «Искусственные удобрения» и «Четырехпольная система» начинали надоедать. И должна признаться, Адам, они действительно надоели! Но эта сеялка, по-моему, превосходная машина, и, полагаю, тебе следует ее завести.

– Я собираюсь это сделать и побудить своих арендаторов последовать моему примеру – я надеюсь! А что касается удобрения, то мы используем колюшки.

– Колюшки?

– А также голубиный помет.

– О, ты смеешься надо мной! – воскликнула она.

– Нет. Колюшки – это лучшее из всех удобрений. Мы получаем его из Бостонской гавани по полпенни за куст. Утесник хорош для турнепса; а на пустынных нагорьях расстилают солому и сжигают ее.

– Боже правый! А я тут пыталась разобраться с известковой глиной и рапсовым жмыхом!

– Бедняжка Дженни! Для тебя будет утешением узнать, что этим мы тоже пользуемся? Зачем тебе набивать себе оскомину такими скучными вещами?

– Мне нравится разбираться в вещах, которые интересуют тебя. Домашняя ферма недостаточно большая, чтобы сделать из нее экспериментальную, да? Ты хочешь взять себе еще одну, как сделал мистер Кок? Я знаю, что некоторые здесь сдаются на короткое время.

– Очень многие, – сказал он. – Да, возможно, когда-нибудь я на это решусь, но вначале нужно сделать так много другого, что, боюсь, придется с этим повременить.

– Это очень дорого стоит – привести в порядок такое вот поместье? – решилась она спросить.

– Очень. Я смогу это сделать лишь постепенно.

– Думаю, что нет… – Она остановилась, – А потом, когда он вопросительно поднял брови, выпалила – Почему бы тебе не продать городской дом?

Едва только эти слова сорвались с ее уст, она тут же пожалела о них. Он ответил с безукоризненной любезностью, даже улыбнулся; но она понимала, что он отступил за столь смущавшие ее барьеры.