Эвелин Энтони - Шаг до страсти

• Название: Шаг до страсти
• Автор: Эвелин Энтони
• Издательство: Терра — Книжный клуб
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-300-02884-3

Роман о сложном, противоречивом чувстве между сотрудницей ООН и полковником КГБ.

---

Он мог бы слетать на недельку домой. Если, как он подозревал, Голицын и другие ретрограды в разведке ведут атаку на его позиции, тогда ему повредит утрата дочери героического Юрия Максимова, развод по ее инициативе и по причинам, которые враги за его спиной без труда превратят в политический капитал.

Он раздавил сигарету и выругался. На столе высилась гора бумаг, и хотя он не испытывал энтузиазма по поводу большей их части, однако был раздражен тем, что домашние проблемы оторвали от более важных дел. Вместе с тем Свердлова привело в бешенство письмо Томарова; его поучительный тон, словно они с Еленой пара подростков, а не зрелые взрослые люди, которым пришлось провести значительную часть своей семейной жизни раздельно. Елена не отличалась привязанностью к домашнему очагу, не тяготилась пустой квартирой. Карьеристка по натуре, она готова была пожертвовать многим, включая и мужа, чтобы вести тот образ жизни, который ее устраивал. Если они разведутся, это может оказаться политическим просчетом, но эмоциональной раны ему не нанесет. Он подумал о том, что голицинский соглядатай прочитал это письмо. Конверт она уничтожила, так что не докажешь, был на нем гриф или нет. Теперь, узнав о разводе, Голицын испытал, несомненно, огромное удовольствие. Елена Максимова была женщиной в его вкусе — теоретически, по крайней мере. Себе он выбрал толстую простушку из родных мест, для которой слово равенство было чем-то непонятным.

Для Голицына его развод — настоящий подарок. Свердлов запер извещение и томаровское письмо в ящик письменного стола и еще раз выругался по поводу того, что жена не предупредила его заранее. Если бы это случилось до смены правительства в Москве, он бы спокойно дал ее заявлению идти своим чередом и не прореагировал бы на него. Теперь же это было бы неумно. Возможно, даже не безопасно.

Придется ехать домой и встретиться с ней.

Он вызвал Анну Скрябину и продиктовал телеграммы: одну — Томарову, другую — жене. После этого велел заказать место на самолет в Москву на конец недели.

* * *

— Ты не знаешь, — сказала Джуди. — Ты можешь почувствовать себя совсем по-другому, когда увидишь ее снова.

Они сидели за ленчем, и на этот раз место выбрала она. Это была маленькая территория в центре Манхэттена, где кормили просто, но добротно блюдами итальянской кухни и куда вряд ли забредает кто-нибудь из дипломатов. Последний месяц они проводили вместе два-три вечера в неделю, и он часто уговаривал ее встретиться за ленчем. Перед Свердловым стояло неизменное виски, он обещал ей попробовать кьянти, но без энтузиазма.

— Почему я должен почувствовать себя по-другому? Разлука не способна сделать сердце более нежным. Только память и страдает.

— Ты не хочешь с ней помириться?

— Нет, — сказал Свердлов. — Чем ближе мой отъезд, тем меньше мое желание увидеться с ней. Пожалуйста, не смотри на меня так, не пытайся быть доброй христианкой и не уговаривай меня любить жену. Любить просто потому, что она жена. Наша свадьба обошлась без церковного благословения.

— Не стоит напоминать мне об этом, — сказала Джуди. — Я и не стараюсь быть хорошей христианкой.

— Тогда ты пытаешься убедить себя, будто тебе все равно, — предположил он. — Будто я буду счастливее, любя ее, и что ты совсем не ревнуешь. Понимаю. Дразнить тебя не буду, извини. — Он взял ее руку и поцеловал. Она царапнула его руку ногтями. — Так праведники не поступают, — заметил он. — Тебе следует быть кроткой и покорной. Смотри, остались следы!

— Сам заслужил, — парировала она. — Хотя бы минуту ты можешь быть серьезным?

— Хорошо, буду серьезным, если ты настаиваешь. Но, когда я с тобой, я не могу быть серьезным. Я могу быть только счастливым. И я не чувствую себя счастливым со своей женой. Это ответ на твой вопрос?

— Нет, вовсе нет, это ставит еще один вопрос. Если ты ее не любишь и хотел бы развестись, зачем же ты летишь туда, чтобы помешать ей?

— Ага. — Он запрокинул голову назад и полуприкрыл глаза. — Ага, на этот вопрос нелегко ответить. И дело тут вовсе не во мне и Елене. Дело в политике.

— Не понимаю, — сказала Джуди. — При чем тут политика? Это же твоя частная жизнь.

— А что, на Западе женитьба или развод не влияют на карьеру? Ну-ну, давай, видишь, ты сама-то ничего не знаешь о собственном обществе.

— Я говорю о твоем обществе, не о своем. Я думала, у вас развод получают так же просто, как делают аборт. По требованию.

— Это зависит от того, кто ты, — пояснил он. — Это не должно было бы влиять, но влияет. Не улыбайся, я тебе ничего не уступил. Моя жена — известная личность, из важной семьи. Если она разведется со мной, это отразится на моей карьере. Развод ей дадут, но моему начальству это не понравится. Вот о чем я думаю сейчас.

— Не знала, что ты такой честолюбивый, — сказала Джуди.

— Я хочу остаться в живых.

— Шутишь!

— Чуть-чуть, но не совсем. Почему ты не ешь, остынет.

— Федор, перестань говорить такое. Ты профессиональный военный на дипломатическом посту, разве развод может быть для тебя до такой степени опасен? Боже мой, ты же не на дочери Сталина женат!

— Ее отец был знаком с ним. Разве твой посольский не рассказал обо мне?

— Нет, — сказала Джуди. — Ни слова. Я звоню ему каждый раз, как мы встречаемся. Я же говорила тебе.

— Ведь я тебе нравлюсь, да?

— Да. Ты же знаешь, что нравишься.

— Очень?

— Довольно сильно. — Она стала чертить ножом узоры на клетчатой скатерти. — Надолго ты уезжаешь?

— Не знаю. Это зависит от того, сколько уйдет времени на то, чтобы убедить ее забрать заявление. Перестань резать скатерть и посмотри на меня. Когда я вернусь, мы увидимся?

— А вдруг ты и не захочешь, кто знает, вдруг ты снова влюбишься в жену, когда увидишь ее! Если ты не позвонишь, я все пойму. Мне все равно.

— Если тебе все равно, — громко рассмеялся он, — отчего же у тебя такой несчастный вид? Послушай меня, я не мальчик, спешащий домой к разбитой любви. Я отсутствовал три года, и только беспокойство за собственную шкуру заставляет меня возвращаться к ней. Она для меня ровно ничего не значит. Я желаю ей добра, всегда буду рад встрече, но как женщина... ничего! Все кончено! — Он стукнул кулаком по столу. — А что касается тебя, то у нас вообще еще ничего и не начиналось. Ты мне постоянно твердишь свое «нет». Ты что, тайный маоист?

— Как ты догадался? — Джуди невольно улыбнулась. — Я не начинаю дня, не прочитав его «Мысли».

— А я не смог бы начать день, если бы их прочитал, — сказал Свердлов. — Однообразный бред китайского мегаломаньяка. Ты знаешь, они разошлись тиражом, большим чем Библия?

— Ну и что это доказывает? — Джуди приходила в себя. Для нее было ударом услышать, что он намеревается ехать в Россию.

Он нагнулся и поцеловал ее в шею.

— Что-то китайцев слишком много.

— Федор, у тебя там действительно будут неприятности, правда? Или ты пошутил?

— Нет, — сказал он совершенно серьезно. — Вовсе не пошутил. Разве ты не понимаешь, что, с политической точки зрения, я могу попасть под подозрение, если не попробую помириться? Многие из верных учеников ее отца сейчас у власти. У нас все повернулось назад, а не вперед. Запад этого еще не понял.

— И ты все еще чувствуешь, как на Барбадосе, что больше не веришь в коммунистические идеалы?

— Я утратил интерес, — сказал Свердлов. Они пили кофе, и он высыпал себе в чашку чуть ли не треть сахарницы. — Можешь называть это верой. Было время, когда я верил, что наш образ жизни — это единственный разумный ответ на проблемы мира. Я никогда не был фанатиком вроде Елены. У меня всегда возникали вопросы. Но после Сталина перестали говорить об уничтожении половины мира ради распространения коммунизма. Стало больше свободы, больше умеренности. Я работал во имя этого, и я в это верил. И продолжаю верить. Но все изменилось. — Она взглянула ему в лицо: никогда Свердлов не был так серьезен и сосредоточен. — Все изменилось, и мы откатились на тридцать лет назад. Так что я — как большинство. Хочу выжить, если получится. Вот что я имел в виду, когда мы беседовали на острове. Никакой справедливости, никаких идеалов, только практичность и удовольствия, вроде того чтобы встречаться с тобой за ленчем. Возьми русскую сигарету.

— Почему же ты не выходишь из игры, если все так плохо? Почему ты просто не сойдешь с самолета где-нибудь в Европе и не исчезнешь?

— Потому что я русский и не хочу, чтобы меня высылали из моей страны. Буду продолжать работать, возможно, еще раз все переменится. Надеюсь, ты не собираешься уговаривать меня перебежать?

— Ты же знаешь, что нет. Ведь ты бы действительно изменил своему народу, если бы перебежал к нам. Я хотела сказать только то, что сказала. Исчезни. Просто сгинь. Но это глупо, просто невозможно.

— Нет, — согласился он, и на лице мелькнула кривая улыбка. — Мне было бы очень трудно спрятаться где-либо без посторонней помощи. Не остается ничего иного, как уплатить за ленч и отвезти тебя обратно в ООН, чтобы ты продолжала работать на гнилой западный капитализм. Я улетаю в пятницу. Надеюсь вернуться дней через десять, или меньше, если сумею уговорить жену. И тогда позвоню тебе.