Вирджиния Эндрюс - Сквозь тернии

• Название: Сквозь тернии
• Автор: Вирджиния Эндрюс
• Издательство: Вече
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994

Четвертая книга, продолжающая историю злоключений семейства Доллангенджеров.

---

Впереди шум в джунглях! Я остановился, едва переводя дух после быстрого бега.

Голоса. Шипенье змей?

— Крис, мне все равно, что ты скажешь. Нет необходимости навещать ее вновь этим летом. Довольно. Ты сделал для нее все, что мог. Так забудь ее и посвяти себя нам, твоей семье.

Я осторожно поглядел сквозь кусты. Мои родители сидели вдвоем в самой отдаленной и заросшей части сада. Мама рыхлила землю вокруг роз.

— Кэти, ты что, навсегда осталась ребенком? Неужели ты не научилась прощать и забывать? Может быть, ты и можешь представить себе, что она просто не существует, но я не могу. Я не могу не думать, что у нее больше никого не осталось. — Он поднял ее с колен и приложил свою ладонь к ее губам, потому что она уже приготовилась возражать. — Хорошо, хорошо, держись за свою ненависть, но я — врач, и я обязан сделать все, что я могу для любого несчастного. Душевные болезни иногда опаснее физических. Я хочу видеть ее здоровой. Я хочу вывести ее из этой клиники, и не надо метать на меня такие взгляды и говорить, что она никогда не была сумасшедшей. Чтобы совершить такое, что совершила она, надо было тронуться умом. К тому же, вследствие некоторых известных фактов близнецы так и не выросли бы, они не были бы здоровы. Как Барт. Ведь Барт слишком отстает в росте от своих сверстников. Боже мой, разве правда?

— Кэти, как могу я жить и уважать себя, если я забуду собственную мать?

— Ну что ж, прекрасно! — разъярилась мама. — Езжай, езжай и навести ее! Мы с Синди и мальчиками останемся у мадам Мариши. Или полетим в Нью-Йорк навестить некоторых старых друзей, пока ты не найдешь для нас время. — Она язвительно улыбнулась. — Если, конечно, ты еще хочешь быть вместе с нами.

— Куда я могу деться от тебя? Кто еще будет волноваться, жив ли я или умер, кроме тебя и наших детей? Кэти, подумай: когда я отвернусь от своей матери, я откажусь тогда от всех женщин… и от тебя.

Она упала в его объятия, и начались все эти любовные ласки, которые я так ненавижу. Я уполз подальше в кусты, думая о том, что именно мама говорила о его матери, и отчего она так ее ненавидит. Меня даже затошнило от волнения: а что, если эта бабушка в черном — действительно мать моего приемного отца? И она действительно сумасшедшая, а любит меня она только потому, что должна любить, как внука? Что, если Джон Эмос не врет?

Все это было так сложно понять. Коррин Малькольм — она действительно дочь Малькольма, которая «искушала» Джона Эмоса в юности? Или это сам Малькольм ненавидел какую-то полуодетую и красивую женщину?

Иногда, читая дневник Малькольма, я чувствовал смущение: он писал так подробно обо всех глупостях своего детства, будто детство было для него важнее, чем взрослая жизнь. Как это странно: я жду — не дождусь, когда стану взрослым.

Я услышал голоса родителей вновь. Они шли как раз ко мне. Я побыстрее отполз под кусты.

— Я люблю тебя, Крис, так же сильно, как и ты меня. Иногда мне кажется, мы оба слишком сильно любим. Если ты ушел, я просыпаюсь в ночи. Мне бы хотелось, чтобы ты не был врачом. Чтобы ты каждый вечер и ночь был со мной. Я боюсь. Мне не хотелось бы говорить о нашей тайне сыновьям, но я чувствую, что каждый день они к ней приближаются. Я думаю, что они не поймут нас и станут ненавидеть.

— Они поймут, — сказал папа.

Как он мог знать? Я не понимал и более простых вещей, а тут было что-то такое… неприятное, из-за чего мама даже не могла спать ночью.

— Кэти, разве мы были плохими родителями? Разве мы не делали для них, что могли? После того, как они вместе с нами взрослели, умнели — разве они не смогут понять? Мы все им расскажем, откроем все факты… Они поймут и удивятся, как я удивляюсь иногда, как вообще мы смогли выжить и не потерять рассудок в той жизни.

Джон Эмос прав. Они сильно грешили, иначе чего бы им так бояться, что мы не поймем их? А в чем же тайна? Что именно они скрывают?

Они ушли, а я еще долго оставался там в кустах. У меня были в саду любимые потайные местечки, и я чувствовал себя в них, как маленький лесной зверек, который боится человека. Потому что, если только человек увидит меня, он убьет.

Малькольм не выходил у меня из головы. Он, его хитрость и мудрость. Я думал о Джоне Эмосе, который учил меня словам Божьим, Библии и тому, как распознать грех. Но как только я думал об Эппле и о бабушке, я чувствовал себя хорошим. Не совсем хорошим, но хотя бы немного.

Я встал на четвереньки и начал вынюхивать. Я вынюхивал то, что спрятал на прошлой неделе, а, может быть, месяц назад. Я поискал даже в небольшом прудике, который придумал папа, чтобы мы видели, как рождаются мальки. Я видел, как они появляются из икринок, и родители снуют туда-сюда, как сумасшедшие вокруг них.

— Джори! Барт! — позвала мама из открытого окна кухни. — Обедать!

Я вглядывался в воду. Я видел свое лицо с грязными разводами, со спутанными волосами, совсем не курчавыми и красивыми, как у Джори. В моем лице было что-то уродливое, темно-красное, что было будто не из этого прекрасного мира и сада. Я плакал кровавыми слезами. Я опустил руки в воду и вымыл лицо. Потом сел, мне надо было подумать. И только тогда я заметил на колене кровь — очень много крови, которая уже засохла лепешкой. Не важно, подумал я, главное, что не болит сильно.

Интересно все-таки, откуда взялась кровь? Я вспомнил, как я полз. Или я ободрался об ту доску со ржавым гвоздем? Может быть, я всадил себе гвоздь? Папа говорил, что очень важно, чтобы кровь из раны вытекала свободно. Моя текла так свободно, что ноги и даже руки были в крови.

Я на всякий случай расковырял рану пальцем, чтобы кровь текла еще свободнее. Люди со странностями, вроде меня, не находят ничего необычного в том, чтобы делать такое, а люди пугливые, вроде мамы, сразу от этого падают в обморок. Кровь была густая и горячая, вроде того вещества, что наложил кучкой Эппл.

А может быть, я вовсе и не со странностями, потому что внезапно я почувствовал боль. Настоящую боль — и очень сильную.

— Барт! — свирепо заорал папа с задней веранды. — Немедленно иди есть, или я тебя выдеру!

Когда они все сидели в столовой, они не могли видеть, как я проскальзываю в другую дверь, а именно это я и сделал. В ванной я вымыл руки, надел пижамные штаны, чтобы скрыть мою кровавую коленку, и, тихий и покорный, сел за стол.

— Самое время, — проговорила мама.

— Барт, почему каждый раз, как мы садимся за стол, ты заставляешь себя ждать? — спросил папа.

Я опустил голову. Не то чтобы мне было стыдно, я просто неважно себя чувствовал. Колено дергало от боли, наверно, это есть наказание Божие, и Джон Эмос прав. Эта рана — мой собственный адский огонь.

На другой день я прятался в саду в одном из своих потайных местечек. Весь день я провел там, наслаждаясь болью, потому что она означала, что я нормальный человек, как все. Я был наказан Богом, как и все остальные грешники. Я хотел пропустить обед и пойти проведать Эппла. Я уже не помнил, был я у него сегодня или нет. Я попил воды из рыбного пруда — лак, лак, как кошка.

Мама с утра улыбалась и складывала веши. Первыми она уложила мои.

— Барт, постарайся сегодня никуда не лазить и вести себя хорошо. Приди к обеду вовремя, и тогда папе не придется наказывать тебя перед сном. Он ведь не любит наказания, но надо тебя как-то дисциплинировать. Постарайся есть побольше. Тебе будет не до удовольствий в Диснейленде, если ты заболеешь в пути.

Солнце собиралось закатиться. Джори побежал на улицу, чтобы поглядеть на цвета заката, которые, он говорил, были «как музыка». Джори умел «ощущать» цвета; они делали его грустным, радостным, одиноким или «мистическим». Мама тоже. Теперь, когда я могу ощущать боль, может быть, я научусь и «ощущать» цвета.

Наступила ночь. Темнота приводит с собой привидения. Эмма позвонила в свой хрустальный колокольчик, зовя меня к обеду. Я хотел есть, но не мог пойти.

Позади меня что-то отвратительно пахло. Я заглянул в дупло дерева. Фу! Там, наверное, птичьи яйца. Я осторожно засунул туда руку. Нащупал что-то твердое, холодное и покрытое шерстью. На этом «чем-то» был ошейник с такими колючими шипами, что я укололся. Что это — колючая проволока? Или этот сдохший зверь — Кловер?

Я разрыдался, охваченный диким страхом.

Они подумают, что я сделал это.

Потому что, что бы ни случилось плохого, всегда думают на меня. А я любил Кловера. И всегда хотел, чтобы он любил меня больше, чем Джори. А теперь Кловеру уже не жить в этом чудесном домике, который я когда-нибудь дострою.

Джори бежал навстречу мне по дорожке. Он ищет меня.

— Барт, выходи! Барт, не надо перед отъездом раздражать родителей!

Хорошо еще, я нашел новое место, которого он не знает, и лежу здесь, притаившись, на животе.

Джори убежал. Вышла мама.

— Барт, — позвала она. — Уже поздно… Пожалуйста, Барт. Прости меня, что я тебя ударила сегодня утром.

Я отер слезы, выступившие от жалости к самому себе. Я ведь утром хотел помочь. Я случайно высыпал в раковину целую пачку порошка, думая, что меня похвалят. Откуда я знал, что одна маленькая пачечка наделает столько пены? Пена и содовые пары наполнили всю кухню.