Вирджиния Эндрюс - Сквозь тернии

• Название: Сквозь тернии
• Автор: Вирджиния Эндрюс
• Издательство: Вече
• Жанр: Современная проза
• Год: 1994

Четвертая книга, продолжающая историю злоключений семейства Доллангенджеров.

---

— Я бы не хотел, чтобы над моей преданностью подтрунивали. Кэти, не провоцируй меня твоими глупыми шутками. Я люблю тебя со страстью, которую, наверное, можно было назвать идиотической.

— Идиотической?

— Конечно, ведь ты не отвечаешь мне тем же! Ты нужна мне, Кэти. Не нужно возрождать к жизни эту повесть вновь.

— Я не понимаю.

— Ты понимаешь! Наше прошлое понемногу оживает и обретает прежние очертания. Да, да, по мере того, как ты пишешь о нем в своей книге. Я иногда подглядываю за тобой и вижу твое лицо, вижу, как по нему бегут слезы и капают на страницы. Я слышу, как ты смеешься и говоришь вслух, вспоминая Кори или Кэрри. Ты не просто пишешь, Кэти, ты оживляешь прошлое.

Она опустила голову, а ее распущенные волосы упали ей на лицо:

— Да, все это правда. Я сижу за столом и вновь проживаю всю свою жизнь. Я снова вижу сумрак чердака, пыль, пространство его; я слышу оглушающую тишину, более страшную для меня, чем гром. И тогда одиночество, хорошо мне знакомое по тем годам, вновь накрывает меня с головой; я с изумлением гляжу по сторонам, пугаясь того, что шторы не опущены на окна, ожидая, что вот-вот придет бабушка, поймает нас на том, что мы раскрыли окна, и накажет. Иногда я с удивлением гляжу на Барта, стоящего в дверях и наблюдающего за мной. Бывает, я думаю, что это Кори, потом никак не могу увязать облик Кори с его черными волосами и карими глазами. А иногда я смотрю на Синди и удивляюсь, отчего она такая маленькая, думая в это время о Керри, и сама смущаюсь, что путаю прошлое с настоящим.

— Кэти, — позвал папа. Голос его был тревожен. — Кэти, тебе надо покончить с этим.

Да, да, папа… заставь ее покончить со всем этим!

Она всхлипнула и упала ему на руки. Он крепко прижал ее к своей груди, шепча ей неслышно на ухо какие-то ласковые слова. Они стояли, обнявшись, как настоящие любовники. Как те парочки, за которыми я подглядывал иногда недалеко от бабушкиного дома — на «поляне любви».

— Не можешь ли ты ради меня отложить издание своей книги, подождать, пока подрастут дети и обзаведутся семьями.

— Я не могу! — В ее голосе слышалось страдание. — История моей жизни кричит во мне, я хочу, чтобы люди знали о материнском преступлении. Интуиция подсказывает мне, что только тогда, когда книга будет продана издателю и выпущена, только тогда я, наконец, буду свободна от ненависти к матери, которая меня душит!

Папа ничего не сказал. Он держал ее на руках, укачивал, как ребенка, и голубые глаза его, устремленные4 куда-то в пространство поверх ее головы, отображали муку.

Я тихо отошел, чтобы поиграть в саду. Приезжает бабушка Джори — эта старая ведьма. Не желаю снова ее видеть. Мама тоже ее не любит, это заметно по тому, какой она становится напряженной и осторожной в ее присутствии, будто боится, что ее острый язык ее выдаст.

— Барт, милый, — позвала из-за толстой белой стены моя родная бабушка, — я ждала тебя целый день. Когда ты не приходишь, я беспокоюсь и чувствую себя несчастной. Милый, не сиди, надувшись, в одиночестве. Вспомни, что у тебя есть я, и я сделаю все на свете, лишь бы ты был счастлив.

Я побежал что было духу к стене. Я залез на дерево, а с другой стороны стены была приставлена лестница, всегда меня ожидающая здесь. С этой же самой лестницы бабушка подглядывала за нами.

— Я всегда буду оставлять эту лестницу здесь, — прошептала она, покрывая все мое лицо поцелуями. Слава богу, она перед этим сняла с лица свою вуаль. — Не вздумай прыгать со стены, я не хочу, чтобы ты упал и поранился. Я так тебя люблю, Барт. Я гляжу на тебя и думаю о том, как горд был бы тобою твой отец. Такой красивый, умный сын!

Красивый? Умный? Вот это фокус… я не считал себя ни тем, ни другим. Но было приятно это слышать. Она вселила в меня надежду, что я не хуже Джори, а может быть, и так же талантлив. Вот это настоящая бабушка! Такая, какая мне нужна. Такая, которая будет любить меня, только меня одного, и никого больше. Может, Джон Эмос все наврал про нее.

Снова я сидел у нее на коленях и позволял кормить себя с ложечки мороженым. Она накормила меня печеньем, куском шоколадного пирога и дала стакан молока. С набитым желудком я чувствовал себя гораздо комфортнее. Я снова устроился у нее на коленях и откинул голову на ее мягкую грудь. От нее пахло лавандой.

— …Коррин любила лаванду, — бормотал я, засыпая, засунув палец в рот. — Спой мне песню: никто никогда не пел мне колыбельной, как мама поет Синди на ночь…

— «Спи, мой мальчик…»

Она тихо пела, а мне снилось, что мне всего два года, и что я сижу точно так же на маминых коленях… давным-давно… давным-давно это было… я помню… и она так же поет мне песню.

— Просыпайся, милый, — проговорила бабушка, проводя рукавом платья по моему лицу. — Пора домой. Родители будут беспокоиться, а они у тебя и так настрадались, чтобы страдать из-за тебя.

Из-за угла показалась фигура Джона Эмоса. Он подслушивал! В его водянистых голубых глазах сверкнула опасная усмешка. Он не любит бабушку, моих родителей, не любит Джори и Синди. Он не любит никого, кроме меня и Малькольма Фоксворта.

— Бабушка, — прошептал я так, чтобы ему не было видно движение моих губ, — бабушка, никогда не говорите при Джоне Эмосе, что жалеете моих родителей. Вчера он сказал, что они не заслуживают сочувствия.

Я почувствовал, как она вздрогнула. Я не сказал ей, что Джон стоял рядом.

— А что это значит — сочувствие?

Она вздохнула и крепче обняла меня.

— Это такое чувство, когда ты понимаешь страдания других. Когда ты хочешь помочь, но не можешь ничего сделать.

— Тогда что же хорошего в сочувствии?

— Ничего особо хорошего в конкретном смысле. Просто хорошо, когда видишь, что ты еще человек и можешь сострадать. А лучше всего, когда сочувствие заставляет человека действовать и решать проблемы.

Когда я уходил украдкой через стену в вечерних сумерках, Джон Эмос прошептал:

— Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Запомни это, Барт.

Он мрачно и сосредоточенно переворачивал страницы маминого манускрипта:

— Положи это точно в то место, откуда взял. Не запачкай. А когда она напишет еще, принеси, и тогда ты сможешь, наконец, решить все свои проблемы. Ее книга сама подскажет тебе, как. Разве ты не понимаешь: она поэтому и пишет ее.

СО ВРЕМЕН ЕВЫ

Итак, она приезжает. Приезжает из Грингленн, Южная Каролина, где могил, как травы в поле. И каждый день возвращаясь домой, я буду видеть, что она уже там. Ее злые глазки на безобразном лице будут разглядывать меня.

Моя собственная бабушка в тысячу раз лучше. Тем более я уже несколько раз видел ее без вуали. Она даже слегка подкрашивалась, чтобы мне было приятно, и мне очень понравилось, в самом деле. Иногда она даже одевалась красиво, но только для меня, чтобы не видел Джон Эмос. Только для меня она хотела быть красивой. А для Джона она была, как всегда, вся в черном с вуалью на лице.

— Барт, прошу тебя, не проводи с Джоном слишком много времени.

Джон много раз предупреждал меня, что ей это не понравится.

— Нет, мэм. У нас с Джоном ничего общего.

— Я рада. Потому что он злой человек — холодный и бессердечный.

— Да, мэм. Он не любит женщин.

— Что, он говорил тебе об этом?

— Ага. Говорил, что любит одиночество. Еще, что вы обращаетесь с ним, как с грязью и не разговариваете целыми днями.

— Ну и оставь его в покое. Приходи ко мне, а его избегай. Ты — это все, что у меня осталось.

Она указала мне на место на софе рядом с собой. Теперь я знал, что, когда Джон уезжает в город, она пересаживается на удобную мягкую мебель. Он часто ездил в город.

— А что он делает в Сан-Франциско? — спросил я. Нахмурясь, она притянула меня к себе, прижав к шелковому розовому платью:

— Джон, старик, но у него аппетит на удовольствия.

— А что он любит поесть? — заинтригованный, спросил я, потому что знал, что кроме мусса, желе и размоченного в молоке хлеба Джон, как правило, ничего не ел. Его искусственные зубы не могли сжевать даже курицу, не говоря уж о мясе.

Она усмехнулась и поцеловала мои волосы:

— Расскажи лучше, как дела у твоей мамы. Она ходит уже лучше?

Хитрая, свернула на другую тему. Не хочет говорить мне о том, что ест Джон. Ну что ж, я сделаю вид, что не заметил.

— Поправляется понемногу, как она обычно говорит папе. Но теперь совсем другое дело. Когда папы нет, она ходит с тростью, но папе она об этом не велела говорить.

— Почему?

— He знаю. Теперь она только играет с Синди или пишет. Вот и все, что она делает! Эта книга для нее — то же самое, что танцы, так что иногда она ничего не слышит из-за нее и вся озабочена.

— Как я надеялась, — проговорила бабушка едва слышно, — что она ее бросит…

Да, я тоже надеялся. Но похоже, что зря.

— Совсем скоро приедет бабушка Джори! Я, наверное, сбегу из дома, если она остановится у нас.

И снова она огорченно вздохнула, но ничего не сказала.