Людо Экхаут - Молчать нельзя

• Название: Молчать нельзя
• Автор: Людо Экхаут
• Жанр: Историческая проза

Освенцим — рядом с деревней, Биркенау — за железной дорогой. Угрожающе высятся сторожевые башни, наводя гнетущий страх на людей. Здесь нет уже часовых, нет пулеметов, сеющих смерть. Во тьме не рыщут прожекторы. Не слышно стука кованых эсэсовских сапог и грубой брани мрачных охранников. Не видно скелетоподобных призраков, бредущих навстречу гибели.

Но страшное прошлое оживает, как только входишь в ворота бывшего лагеря и оказываешься за двумя рядами колючей проволоки, на которой сохранились таблички с грозной надписью: «Ахтунг!» — «Осторожно! Ток!»

---

Наверное, и у немцев есть вера, подумал Мариан. Если бы они ни во что не верили, то они не превратились бы в таких бессовестных извергов, чудовищных садистов. Только их вера порочна и служит злу. У всех же других — евреев, христиан, коммунистов — он открыл веру в справедливость и высокое назначение человека.

Может быть, бог позволил силам зла временно торжествовать, чтобы все остальные люди на земле стали братьями? Может быть, бог избрал эсэсовцев своим орудием, чтобы потом, позже, настала эпоха прекрасной жизни? Может быть, и Юп Рихтер, чьи тяжелые шаги он слышит позади себя, тоже орудие божье?

— Я буду молиться за тебя там, на небесах, — сказал он Юну.

— Повернись!

Мариан повиновался, казалось, что его лицо излучает свет.

— Повтори-ка!

— Я буду за тебя молиться, — повторил Мариан.

Тяжелый сапог со страшной силой ударил его в пах. Мариан упал на колени, корчась от боли, но продолжал улыбаться Юпу.

— Ты — орудие божье, — прошептал он. — Вы слабых превращаете в героев, врагов — в братьев. Ты — орудие божье, Юп Рихтер, я буду за тебя молиться…

— Я — орудие смерти! Слышишь ты, вонючий, вшивый ясновидец, — заорал Юп, выходя из себя от слов и улыбки Мариана.

Он бил сапогами по лицу и тощему телу ксендза, ломая ему ребра. Он топтал беднягу до тех пор, пока Мариан Влеклинский не превратился в кровавое месиво. Несчастный избавился от пыток в одиннадцатом блоке.

Но Рихтеру не удалось стереть с разбитого лица Мариана радостную улыбку победителя. Юп визгливо ругался, видя, что, несмотря на разорванную щеку, расплющенный нос и разбитые губы, покойник улыбается. Эта улыбка будет преследовать его несколько недель, пока он в свою очередь не познакомится со страшной действительностью Освенцима.

Подошел эсэсовец.

— Эй, Юп, чего так разозлился?

— Готов! — с сожалением произнес Юп. — А я собирался проучить его в одиннадцатом блоке. Это был ксендз…

— Почему же не довел до блока?

— Он обозлил меня, — еще не отдышавшись, сообщил Юп. — Эта свинья обозвала меня орудием божьим!

Эсэсовец так и затрясся от смеха.

— О! Это стоит рассказать! Юп Рихтер — орудие божье! — Он поспешил к приятелям.

Беглецы слышали вой сирен, затем наступила тишина. Они не могли знать, что поиск велся в другом месте. Там, где работала команда, в которую их вписал Рихтер.

Была глубокая ночь, когда до них донеслись грубые голоса и лай собак. Собаки были страшнее всего, но их обоняние в лагере притуплялось. Стереотипный запах нищеты, голода, несчастий и грязи исходил от каждого заключенного. Собаки озлобленно лаяли, рвались с привязи и хватали заключенных за ноги, иногда по приказу хозяина перегрызали им глотки.

Но ни эсэсовцы, ни собаки не искали беглецов на насыпи в карьере. Им по душе был запах крови, а не запах экскрементов.

Медленно тянулись минуты,

— Мне нужны двадцать человек. Прежде чем повесить, я собственноручно выколю им глаза, вырежу языки, — бесновался Грабнер.

— Рихтер, отбери эту сволочь.

— Не нужно! — раздался твердый голос.

Один из заключенных вышел вперед. Стояла мертвая тишина. Здесь еще не было ни одного случая, чтобы пленный на поверке осмелился произнести слово…

Грабнер в ярости бросился к нему и изо всех сил ударил по ногам.

— Прежде чем повесить, я отрежу тебе уши и распорю живот, — бушевал он.

— Я тоже иду добровольно, — следующий вышел вперед.

— И я…

— И я…

Вслед за словами — решительный шаг вперед. Вначале вышли те, кто жил в одном отсеке с Янушем, затем весь восемнадцатый блок и, наконец, весь лагерь.

Вперед шагнули тысячи людей, замерли, высоко подняв головы. В их глазах была такая сила, которую не сломить никакой смерти.

Грабнер опешил. От гнева? Или от изумления перед этим неслыханным мужеством?

— На работу! — закричал он. — Команда, вперед, бегом…

В этот день у кухни никто не стоял…

Прошлую ночь Рихтер не слал. Широко открытыми глазами он уставился в темноту. Всюду чудился ему улыбавшийся Мариан. Он почувствовал дух Мариана, когда увидел, как решительно выходили заключенные из строя. Он не сводил глаз с команд, уходивших в тот день на работу. Пленники, выпрямив спины, твердо шагали, словно тайные силы вдохнули в них бодрость.

Он направился в женский лагерь. Уж там-то он отыграется.

Но когда дошел до места, где убил Мариана, задрожал и остановился.

В сером полумраке раннего утра перед ним встала скелетоподобная тень Мариана, и он снова услыхал: «Ты — орудие божье, Юп Рихтер!»

— Каналья, проклятая вонючая свинья. Я уничтожу весь сброд! Всех… — заорал Рихтер и бросился бежать к своей конторке.

В конторке он выхватил из кармана платок и развязал его. Задрожал, увидев деньги, и вдруг вспомнил того, о ком когда-то говорил учитель в школе. О простом парне, по имени Христос.

В следующую ночь было тихо. Янушу пришлось выдержать упорную борьбу с нетерпеливым Генеком. Лежать было тяжело. Все тело отекло и нестерпимо болело. Страшно хотелось пить. Хлеба они. захватили достаточно, а воды не хватило. В горле пересохло, язык и губы распухли. Теперь они поняли, какие муки претерпели Казимир и Тадеуш.

Не было слышно ни звука, и Генек рвался на волю, но Януш хорошо знал, что эсэсовцы прочесывают теперь местность за большим сторожевым поясом. И, только задев самолюбие Генека, ему удалось утихомирить вояку.

— На словах ты герой, а на деле не выдержал даже боли в спине и судорог…

Обидевшийся Генек промолчал несколько часов. Днем, когда послышался шум работы, он опять заговорил о том, что пережил в крематории.

Януш, сцепив зубы, слушал о чудовищных, невероятных преступлениях немцев, но молчал. Он знал, что страшные картины придадут Генеку сил.

Януш пытался думать о Гене. Но сквозь образы, на рисованные его мечтой, прорывались жуткие видения из монотонного рассказа Генека: трупы, мешки волос, лифт, подъемник, печи. И опять трупы, волосы, лифт, подъемник, кран, трупы…

Время от времени они пытались проглотить кусок хлеба, но в пересохшее горло ничего не лезло. Когда снова настал вечер и Бжезинка замолкла, Януш больше не удерживал Генека.

Убедившись, что совсем стемнело, Януш отодвинул крышку. На голову посыпались камни. Было очень неудобно. Януш удивился, как это Казимиру и Тадеушу удалось оставить им ящик без единого камня. Впрочем, теперь он больше не нужен, и они проталкивали осыпавшиеся камни в глубь ящика.

Вскоре беглецы увидели над собой непривычно чистое темное небо с мерцавшими звездами.

Они выбрались из ящика, посмотрели на пламя, вылетавшее из труб крематория, и на темневший вдали лес.

— Пошли! — сказал Генек.

— Сначала надо забросать ящик, — ответил Януш.

— Зачем? Ведь он больше не понадобится.

— Да! Но если его найдут, сразу поймут в чем дело, станет ясно, что мы не смогли уйти далеко, и поиски начнут вновь.

Одну лопату они оставили в ящике, второй Генек забросал убежище, положил ее на плечо, как ружье.

— На случай, если встретим эсэсовцев, — смеясь, пояснил он.

Друзья спустились с насыпи и заторопились уйти из карьера. Шорох камней пугал, как удары грома. Они сняли ботинки и, нагибаясь, пошли к лесу. Острые камни ранили ноги, но беглецы не чувствовали боли. Пот струйками бежал по худым телам, сердца бешено стучали.

Передохнули только у леса.

— Нам нужно идти прямо до речки, затем повернуть налево вдоль нее до мостика, — объяснял Януш. — Мостик охраняют двое немцев. Он километрах в четырех отсюда. Но сначала надо пройти мимо большого сторожевого пояса. Казимир и Тадеуш прошли. Пройдем и мы. Если только не напоремся на один из постов.

— Я пойду вперед, — ответил Генек. — Иди за мной. В этом деле у меня больше опыта. Я не раз охотился за немцами. Кроме того, я вооружен, — постучал он рукой по лопате.

Они поползли. Медленный темп раздражал. Пот заливал лицо. Сердце громко стучало. Казалось, что его стук слышен за километры. Стояла глубокая тишина, не нарушаемая ни треском ветки под лапой кролика, ни шорохом крыльев ночных птиц.

Им показалось, что они ползут уже часы, и Януш спросил:

— Может быть, мы уже давно оставили большой сторожевой пояс позади?

— Тс-с-с… — прервал его Генек.

Они замерли: издали доносилось приглушенное пение.

— Здесь должен быть пост! Пошли дальше, но поглядывай! — добавил он.

Мелодия стала слышней. «У нее чудесные… « — услышали они слова ненавистной освенцимской песенки.

И тут увидели деревянную будку. В ней, освещенные электрической лампой, сидели шесть эсэсовцев в расстегнутых мундирах, с бутылками в руках и пели пьяными голосами.

Янек заметил, как Генек вцепился в лопату.

— Не валяй дурака, — удержал он приятеля.

— Я прыгну в окно и размозжу их вонючие головы, прежде чем они сообразят, что происходит, — проговорил Генек.