Дэвид Шиклер - Четвёртая сердитая мышь

• Название: Четвёртая сердитая мышь
• Автор: Дэвид Шиклер
• Жанр: Современная проза

---

– Я Джереми Джекс, – сказал Джереми. Его колотила дрожь. – Я выступил отвратительно.

Фрейда тоже содрогнулась. Потом отерла лицо, взяла руку разъяренного юноши.

– Я Фрейда, – сказала она. – Пойдем.

Они пошли в общежитие к Фрейде. Словно по немой взаимной договоренности, Джереми снял с нее одежду. Он сделал это свирепо, как и ожидала Фрейда. Потом они легли.

Совокупляясь с Фрейдой, Джереми вглядывался в ее глаза. Он втискивал свое тело в ее, будто мстя всему этому вечеру. Фрейда издавала ужасные звуки, мало отличающиеся от тех, которые публика слышала от нее в «Шалаше». Когда все кончилось, они остались лежать рядом. Руки у Джереми дрожали. Глаза Фрейды были закрыты. Джереми хотел что-нибудь сказать, но не смог ничего придумать. Тогда он встал, оделся и ушел.

***

Когда ему исполнилось двадцать три, Джереми Джекс вернулся на Манхэттен. К этому времени у него был диплом специалиста по русской литературе, уже начавшие седеть волосы и квартира в Уэст-Сайде. Вдобавок он получил должность помощника режиссера в «Лукасе» – театре на 51-й улице, историей которого Джереми восхищался. «Лукас» был умирающим театром. Он властвовал на Бродвее в 1930-х – тогда здесь прошли мировые премьеры нескольких знаменитых пьес, в том числе «Убейте меня потом» Хантера Франка и «Восемь ящиков» Дэзла Макинтайра. И эти пьесы, и сам «Лукас» снискали славу за свою нарочитую, агрессивную прямоту. В 1938-м постановкой «Убейте меня потом» даже заинтересовалось полицейское управление Нью-Йорка, так как роль жертвы, павшей от руки убийцы, каждый вечер исполнялась новым актером, после чего он сразу же исчезал из труппы. Тогдашний владелец «Лукаса» Себастьян Хай заявил, что это всего лишь уловка, с помощью которой в театр завлекают кровожадных зрителей. Конечно, ньюйоркцы клевали на эту удочку и скупали билеты пачками. Однако к началу 1990-х, когда Джереми Джекс поступил сюда на работу, дни расцвета «Лукаса» остались далеко в прошлом. Само здание театра сильно обветшало. Черные плюшевые сиденья давно пора было обить заново, под потолком гуляло эхо. Кроме того, Майкл Хай, нынешний хозяин и главреж, театра, больше не хотел ставить сенсационные, пугающие спектакли.

– Сатира – прекрасно, – говорил Майкл. – Ирония – замечательно. Только не надо экзистенциализма. И аморальности. Не надо ennui*.

Майкл был у себя в кабинете – беседовал по телефону с драматургом, написавшим для «Лукаса» последнюю – пьесу. Джереми Джекс сидел в своем уголке рядом с кабинетом Майкла и подслушивал.

– Так вот, – продолжал Майкл. – «О мышах и мышах» – хорошая вещь, но у нее есть свои недостатки. Джереми вздохнул. Премьера спектакля «О мышах и мышах» должна была состояться через месяц. Эта новая постановка была нетрадиционной для «Лукаса»; все занятые в ней актеры выходили на сцену в костюмах гигантских мышей.

– С первым актом все в порядке, – сказал Майкл. – Меня беспокоит второй. Что движет мышами во втором? Джереми вздохнул снова. С самого своего рождения «Лукас» принадлежал людям по фамилии Хай – это была знаменитая на весь Манхэттен театральная семья. Её представители всегда выступали как продюсеры и режиссеры своих спектаклей, а иногда еще и редактировали сценарии. Это было неслыханно, но Лукас Хай, основавший театр в 1890-м году, был неслыханно богат и мог позволить себе немного самодурства. Позволяли себе это и его потомки.

– Отлично, – сказал в трубку Майкл Хай. – Завтра жду исправленный сценарий. – Щелкнул рычажок. Джереми вздохнул напоследок, словно подводя итог.

– Слышу, слышу, – раздался голос Майкла. – Что с тобой стряслось?

– Ничего, – промямлил Джереми.

Майкл вырос на пороге. Как и Джереми, он был шести футов ростом, но упитаннее и пятидесяти лет от роду. Еще у него были бакенбарды и галитоз**.

– Выкладывай, Джекс, – сказал Майкл,

Джереми не питал к Майклу особой любви. Однако Майкл платил ему приличные деньги, не перегружал работой и часто интересовался его мнением на репетициях.

– Просто можно подумать, – сказал Джереми, – что вы хотите сделать из «Мышей и мышей» смешную пьесу, а изначально это не предполагалось.

– Вопрос, – сказал Майкл, – Разве Джереми Джекс – эксперт по части смешного?

– Нет, – ответил Джереми.

– Вопрос, – сказал Майкл. – Был ли смешным «Носорог» Ионеско?

– Ну… – замешкался Джереми.

– Нет, – отрубил Майкл. – Я видел его в Лондоне в семьдесят пятом. На сцене были двадцать человек, переодетых носорогами, и никто в зале даже не усмехнулся. – Майкл упер руки в бока, – Мыши не смешат. Мыши пугают.

– Ладно, – пробормотал Джереми. – Проехали. После своего провального выступления в колледже Джереми решил поставить крест на карьере комика. Он нашел утешение в Чехове и Достоевском. Джереми чувствовал: русские писатели понимали, что такое тоска. У них могли быть свои выверты, но они верили в Дьявола, и чтобы проникнуться их мрачностью, не надо было любить черный кофе или одеваться в черное. В том, что казалось ему «русским духом» Джереми ценил именно тьму, которую он открыл в себе в ту ночь несколько лет назад – в ту единственную ночь, проведенную с Фрейдой. У них так и не завязался роман. Они сошлись однажды как неудачники и совокупились как неудачники, но с тех пор избегали друг друга. В воспоминаниях Джереми Фрейда была страдающей, трагической фигурой, вроде обреченного Карамазова или Фауста. Он думал о ней иногда, шагая по Бродвею в «Черривудс», где так часто сиживал по вечерам его покойный дед. В «Черривудсе» Джереми потягивал у стойки «Катти Сарк» и наблюдал за комиками, которые пытались занять на здешней эстраде место Робби Джекса. Это были двое актеров лет тридцати пяти, с редеющими волосами и в приличных костюмах. Они закатывали глаза и отпускали шуточки насчет женщин.

Комики – не мужчины, – сказал Джереми. Он обращался к своему старому однокашнику, Патрику Рилу. Теперь Патрик работал на Уолл-стрит. Он был известным сердцеедом и носил с собой пистолет.

– Русские – вот настоящие мужчины, – сказал Джереми. Патрик пожал плечами.

– Посмотри на этого парня, – Джереми кивнул на эстраду, где один из комиков пищал в микрофон, как ребенок.

– Он разыгрывает сценку про свидания, – пояснил Патрик. Джереми взял в рот кубик льда из виски. Он катал его там, пока у него не заломило зубы.

– Он высмеивает идиллические романы, – сказал Патрик.; Русские, подумал Джереми, не разыгрывают сценок.

***

Была самая обычная среда, когда Джереми Джекс стал Четвертой Сердитой Мышью. Это случилось быстро, и если бы у Джереми хватило времени на то, чтобы посовещаться со своей внутренней тьмой, он, наверное, отказался бы от этой роли. Но когда Майкл Хай влетел в комнату, Джереми был вялым после ланча.

– Вызови скорую, – сказал Майкл.– Четвертая Сердитая Мышь в обмороке.

– Что случилось? – спросил Джереми, Майкл покачал головой.

– Он ругал Первую Добродушную Мышь и вдруг упал. Гипервентиляция или еще что-нибудь.

В пьесе «О мышах и мышах» было восемь персонажей: четыре Добродушных Мыши и четыре Сердитых Мыши.

Все восемь актеров надевали почти одинаковые костюмы – мыши отличались друг от друга только по цвету панталон и манере двигаться. Например, Вторая Добродушная Мышь иногда выбивала чечетку, а Третья Сердитая ездила верхом на других мышах.

Оказалось, что дело серьезное. У Четвертой Сердитой Мыши, заядлого курильщика, произошел коллапс легкого.

– Джереми, – Майкл поманил Джереми в кабинет. Было четыре пополудни, по-прежнему среда. Скорая приехала и уехала. – Джереми, – повторил Майкл. Он говорил тихо, чуть ли не благоговейно. – Ты нужен «Лукасу».

– То есть? – спросил Джереми. Майкл сжал его руку повыше локтя.

– Ты должен стать Четвертой Сердитой Мышью.

– Черта с два.

– У нас нет дублера. – Лицо Майкла было серьезно. – А премьера уже в пятницу.

– Позвоните в профсоюз, – сказал Джереми. Майкл нахмурился.

– По возможности в «Лукасе» стараются обходиться своими силами.

– По возможности, – сказал Джереми, – я стараюсь не изображать грызунов.

– Не валяй дурака, Джереми. – Майкл тянул пальцем в калькулятор. – Я буду платить тебе полторы сотни за вечер, пока мы не подыщем на замену профессионала, если в этом возникнет нужда. Роль почти без слов, спектакль будет идти два месяца, и ты знаешь его назубок. Вдобавок…

– Вдобавок что?

– Вдобавок, я подозреваю, что ты понимаешь душу Четвертой Сердитой.

– У нее нет души, Майкл, бога ради. Это просто паршивая мышь.

Майкл щелкнул пальцами.

– Ага! Вот оно. Как ты сейчас произнес. Это тон Четвертой Сердитой. Ее Weltanschauung***.

– Нет и нет, – сказал Джереми.

– Три сотни за вечер, – сказал Майкл.

– По рукам, – сказал Джереми.

Репетиция началась двадцать минут спустя. Джереми облачился в костюм гигантской мыши и вышел на сцену. Остальные мыши столпились вокруг.