Иван Шевцов - Голубой бриллиант

• Название: Голубой бриллиант
• Автор: Иван Шевцов
• Издательство: Издательство «Голос»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7117-0375-7

Книги знаменитого писателя Ивана Шевцова популярны у читателей свыше сорока лет. О его романах шли яростные споры не только дома, на кухне, но и в печати. Книги Шевцова никого не оставляют равнодушными, потому что в них всегда присутствует острый сюжет, яркие сильные характеры, а самое главное – то, чем живут его герои, волнует всех именно сейчас, сегодня.

В новой книге Шевцова только новые ни разу не публиковавшиеся, кроме журналов, романы «Голубой бриллиант», «Крах» и «Что за горизонтом?». Все они о нашем времени, о нашей жизни, о преступлениях, порожденных свершившейся в нашей стране криминальной революцией. На наших глазах политическая мафия, слившись с уголовной, погрузила во мрак жизнь России, но не убила в нас генетически заложенного стремления к добру, к свету. Обо всем этом страстно и ярко пишет Иван Шевцов.

---

В «цеху» был включен электрообогреватель, Иванов мельком взглянул на термометр, столбик которого показывал плюс двадцать шесть, и снял с себя светлый безрукавный шерстяной свитер, остался в темно-коричневой рубахе. Расстегнутый ворот обнажил короткую жилистую шею. Обычно он работал в черном парусиновом фартуке, сегодня решил не надевать его, чтобы выглядеть перед молодой дамой опрятным. Вообще Алексей Петрович следил за собой постоянно, независимо, где и с кем он находился. Темно-русые усы и такая же бородка, отмеченная с обеих сторон двумя мазками седины, всегда были аккуратно подстрижены и причесаны. Седые, изрядно поредевшие волосы крутой прядью падали на упрямый, изрезанный двумя глубокими морщинами лоб. Подвижные, темные, без намека на седину брови во время работы хмурились, делали его взгляд суровым и холодным. Ожидая выхода натурщицы, Иванов крепкими натренированными руками разминал податливую, серую, с зеленоватым оттенком глину и накладывал ее на проволочный каркас, на котором и должна появиться девушка с ромашкой.

– А у вас там свежо, – раздался за его спиной тонкий, вкрадчивый голос Инны.

– Здесь потеплей, – равнодушно ответил Иванов и, повернувшись, деловито осмотрел обнаженную женщину. Гибкая стройная фигура молодого упругого тела, отличавшегося чистой белизной, превзошла его ожидания. «Русская Венера, наверняка не рожала», – подумал он, любуясь изяществом и гармонией девичьей стати. И только огромные невероятной конструкции серьги, прикрепленные к далеко не изящным ушам без мочек, казались совсем неуместными. «Серьги придется снять», – подумал Иванов и обратил внимание на кольца. Их было целых пять: на обручальное и витое из белого металла. На другой – на двух пальцах три кольца: отдельно с жемчугом и два с камнями. «Многовато, – подумал Иванов. – Очевидно, что б отвлечь внимание от не изящных пальцев». Предложил:

– Прошу вас на трон, примите позу, как это изображено в пластилине, возьмите в руки вот этот цветок. Представьте себе, что это ромашка с последним лепестком. – Инна легко взошла на помост, где рядом с креслом стоял включенный электрообогреватель, и привычно приняла предложенную позу. Иванов поглядел на нее прищуренно и продолжал: – Вам надо войти в роль. Попробуйте. Вы влюблены пылкой девичьей любовью. Быть может, первой в своей жизни. Вспомните свою первую любовь – это же ничем и никем неугасимый пожар! Ваши чувства – они написаны у вас не лице, во взгляде, в глазах, даже они отражаются в руках, в этих трепетных пальцах, держащих спасительный цветок, надежду и мечту. Перед вами море, даль безбрежная, светлая мечта.

На чистом здоровом лице Инны заиграла вежливая улыбка, а в глазах искрились лукавые огоньки, и Иванов понял: «Не получится у тебя, детка. Тебе, наверно, не пришлось испытать пожара первой любви. Она, кажется, была у тебя первая, но только без пожара, и ты ее уже не помнишь». Но ничем не выразил своей досады и продолжал:

– Ну хорошо, это оставим на потом. А сейчас займемся фигурой. Рука с цветком должна быть энергичней и в то же время ласковой, нежной. Руку с лепестком ослабьте, лепесток этот сейчас упадет. Правую ногу опустите чуть пониже, у вас красивые ноги, чудесное тело, красоту нельзя скрывать, как и нельзя навязчиво демонстрировать, – все должно быть естественно, как в самой природе.

Его поощрительный теплый взгляд, приятный, мягкий, слегка приглушенный голос и эти лестные по ее адресу слова согревали душу и вызывали ответную симпатию, – она не считала их дежурным комплиментом. «Этот человек искренний, добрый и нежный», – думала Инна, глядя на Иванова прямым, полным любопытства взглядом. Он вызывал в ней симпатию как художник, работы которого ей пришлись по душе, особенно тот мраморный портрет девушки. «Так и не ответил, кто она. Похоже, что его первая любовь, – думала Инна, наблюдая как быстро в руках этого немногословного мастера обыкновенная глина превращается в женский торс. – Он так искренне, трогательно говорил о любви, в которой, надо думать, знает толк. Интересно, он женат?» Спросить пока не решалась, это успеется.

Он работал быстро, напористо, вдохновенно с юношеским задором. По крайней мере этого творческого огня она не замечала у тех художников, которым позировала. Словно угадав ее мысли, он спросил:

– Вы давно работаете с художниками? Какой у вас опыт?

– Считайте меня начинающей. – Глаза ее лукаво блеснули. Подумала: «Самое время спросить о возрасте». – Вы такой энергичный, такой жадный в работе. Простите за нескромный вопрос, сколько вам лет?

Он сверкнул на нее мгновенным взглядом и, не отрываясь от глины, негромко проговорил:

– Умножьте свой возраст на два и получите мой.

– Думаю, вы ошибаетесь: мне не двадцать и не двадцать пять. Гораздо больше.

– Под тридцать или за тридцать, – утвердительно произнес он.

– В таком случае вам за шестьдесят? Не поверю.

– Я и сам не верю. Потому и не стал отмечать свое шестидесятилетие. Не почувствовал его, или просто забыл. Это было давно, – бросил он мимоходом, не отрываясь от работы.

Инна продолжала изучающе наблюдать за ним; ее поражал творческий порыв Иванова, его прицеливающийся, энергичный взгляд, которым он торопливо обстреливал ее, словно боялся что-то упустить, куда-то опоздать. Она восхищалась серьезным, сосредоточенным выражением его свежего, здорового лица. «Не уж-то ему за шестьдесят? Интересный мужчина. А эти две серебряные вспышки в его темной бородке, седые усы и черные брови – какая прелесть!»

– А почему б вам не назвать эту свою работу «Первая любовь», – неожиданно для себя сорвалось у нее с языка. Он промолчал, лишь выпрямил крепкие крутые плечи. Она продолжала: – Вы так хорошо говорили… о первой любви.

– В жизни человека любовь – святое чувство, а первая любовь – святейшее. Потому оно долго не выветривается из памяти сердца, – сказал Иванов, отводя от натурщицы глаза, полные страстного возбуждения, он не сказал, что «Первой любовью» он называет портрет Ларисы.

«А вот я свою первую не помню. И была ли она вообще? – подумала Инна, и мысль эта неприятно уколола ее. Ей было неловко, и досадно, и завидно пожилому скульптору, который так бережно хранит свою первую любовь. – Возможно, это его жена, и он строго хранит супружескую верность. Чушь, таких не бывает, и я это докажу. Я нравлюсь ему, он сам об этом сказал. Может, импотент? Но таких не бывает – бывают неопытные женщины, как говорит профессор сексологии Аркадий Резник», – будто от какой-то обиды мысленно взорвалась она.

Аркадий Резник был ее мужем.

Инна считала, что она знает мужчин и разбирается в их психологии. В этом деле она к тридцати годам имела солидный опыт. Женщина повышенной сексуальности, она не вступала с приглянувшимися ей мужчинами в длительную связь, в основном это были «одноразовые»: удовлетворив свою похотливую страсть, она больше не возвращалась к своему избраннику. Корыстных целей она не преследовала. «Половой альтруизм», – проиронизировала она над собой.

– Не замерзли? – спугнул ее размышления приятно-доброжелательный голос Иванова.

– Немножко, – ответила ее кокетливая улыбка.

– Отдохните.

Инна легко соскочила с подмостка и, играя податливым телом, плавной походкой поплыла в кабинет, где лежала ее одежда. Первый час позирования для нее пролетел быстро, она нисколько не устала, хотя малость озябла. В кабинете она набросила не себя свой пуховый дымчатого цвета платок. Она брала его всякий раз, идя на позирование: он хорошо согревал после сеанса. Из кабинета с сигаретой в зубах заглянула в зал, куда неумолимо влекло ее необъяснимое желание – ей хотелось еще раз посмотреть беломраморный портрет юной девушки. Стоя перед ним и внимательно вглядываясь в одухотворенное лицо, она старалась разгадать тайну притягательной силы белого мрамора, одушевленное колдовским искусством мастера. «Могучий талант, – мысленно оценила она и тут же поправилась: – нет, такое определение не подходит. Могучий – это когда на площади монумент. А этот нежный, задушевный, ласкающий. Добрый талант или гений», – подытожила она свои размышления. Она еще раз обратила внимание на тонкую лепку изящных рук, на плавные линии пальцев, подпирающих круглый подбородок, на слегка намеченную тугую грудь, с трепетным соском. Она заметила эту деталь только сейчас. «Это сделано не навязчиво, целомудренно, с большим тактом», – отметила про себя Инна, и мысль ее сразу же обратилась к композиции «Девичьи грезы», над которой «она с Ивановым» сейчас работает. У нее хватило ума и фантазии, чтобы представить себе эту будущую скульптуру и по достоинству оценить замысел автора. Если здесь только портрет «бюстового» размера, хотя и с руками, то там – во весь рост, обнаженная во всей прелести своего изящного тела. Эта приятная мысль льстила ей и вдохновляла. Она представила себя беломраморную, а может, в дереве (нет, лучше в мраморе или в бронзе) среди выставочного зала, толпящихся вокруг нее зрителей с тайным вопросом: кто она – эта богиня красоты? «Алексей это сделает с блеском: он добрый гений». Ее гений, – твердо решила Инна, направляясь в «цех».