Николай Скоморохов - Боем живет истребитель

• Название: Боем живет истребитель
• Автор: Николай Скоморохов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: История
• Год: 1975

---

Ну так что ж, спросит дотошный читатель, значит, и вас прельстила красивая форма?

Это не совсем так. Дело в том, что в те времена авиация и ее люди были окружены ореолом героизма. И меня, как и других юношей, не могли не волновать подвиги М. В. Водопьянова, И. В. Доронина, Н. П. Каманина, С. А. Леваневского, А. В. Ляпидевского, В. С. Молокова, М. Т. Слепнева, которым первым в стране было присвоено звание Героя Советского Союза.

И мы не могли не восхищаться беспосадочным перелетом из Москвы через Северный полюс в США экипажа в составе В. П. Чкалова, Г. Ф. Байдукова, А. В. Белякова, а затем – М. М. Громова, А. Б. Юмашева и С. А. Данилина, смелостью советских летчиц В. С. Гризодубовой, М. М. Расковой, П. Д. Осипенко.

Тогда на всю страну прозвучал клич: «Комсомолец, на самолет!»

Отсюда понятно, что на летчиков, приезжавших в отпуск в Астрахань, мы смотрели как на людей иного мира. И многие из нас потянулись в этот неведомый нам удивительный мир. Потянулся туда и я.

У летчиков, окончивших аэроклуб, всегда остаются самые лучшие воспоминания о первых полетах. Таково не только мое мнение – многие прославленные асы находят самые яркие слова, когда говорят о своей учебе в аэроклубе.

В чем тут дело?

Я думаю, все объясняется необычностью и новизной впечатлений, которые приходится переживать в аэроклубе. Взять первый самостоятельный полет. Он производит столь сильное эмоциональное впечатление, которое трудно с чем-либо сравнить. Ты – обыкновенный земной человек, и вдруг становишься хозяином высоты! Чувство высоты – необычное, оно вызывает в душе трепетное волнение и остается незабываемым на всю жизнь.

Вот почему то, что окружало тебя в аэроклубе, приобщало к чувству высоты, навсегда остается самым дорогим воспоминанием.

Для меня нет лучшего аэроклуба, чем Астраханский, и нет лучшего инструктора-летчика, чем Лев Иванов, у которого я учился.

Это был человек завидной выдержки.

При первом же ознакомительном полете нам показывали штопор. Зона находилась почти над моим заводом. Помню, взлетели мы, набрали высоту. Глядя вниз, я размечтался о том, как было бы хорошо, если бы мой отец, мои товарищи знали, что я сейчас лечу над Волгой. И вдруг наш самолет задрал нос, потом завалился на крыло и, вращаясь, устремился к земле. Забыв обо всем, я одной рукой уцепился за сиденье, второй – за борт кабины. Мне и невдомек, что инструктор в зеркало наблюдает за мной.

– Спокойно, Скоморохов, возьмись мягко за ручку управления, смотри, что я буду делать.

Я «взялся» за ручку так, что инструктор с места не мог ее сдвинуть.

– Отпусти, не напрягайся, – снова слышу спокойный голос.

Постепенно прихожу в себя и вижу, что мы снова в горизонтальном полете.

Нет, хорошо, что меня не видят ни отец, ни друзья…

А потом потекли учебные будни. Научиться летать оказалось непросто. Но вот что мне давалось без труда – так это пространственная ориентировка. Я всегда знал, где нахожусь, куда нужно лететь. Другим такое умение не сразу давалось. Меня же оно не раз выручало потом в самых невероятных ситуациях.

Лев Иванов всячески развивал во мне эту способность, подчеркивая, что летчику-истребителю надеяться не на кого – он сам себе и штурман, и пилот. Почему он решил, что мне быть истребителем, – не знаю. Я в то время просто с увлечением летал. А он нас изучал, прикидывал, кто на что способен.

Я и сейчас вижу Льва Иванова: он в «квадрате», откуда ведется наблюдение за курсантами, совершающими первые самостоятельные посадки. Вот он чуть приседает, – значит, самолет подходит к началу полосы. Затем Лев Иванов весь устремлен к посадочному «Т», к которому приближается машина. Его пальцы теребят ремешок упавшего на траву планшета. «Ниже, ниже, еще ниже», – шепчут его губы, а сам он все приседает и приседает, его правая рука как бы подтягивает ручку управления, и он неожиданно для себя садится на землю…

Говорят, что артистов быстро старят чрезмерные эмоциональные нагрузки. Не ошибусь, если скажу, что с летчиками-инструкторами происходит то же самое. И подчас ни в какое сравнение не идут физические перегрузки, которые они переносят в воздухе, с теми психологическими, что выпадают на их долю на земле.

Сороковой взлет я совершил самостоятельно. Один над Астраханью, над Волгой! В душе – песня. Потом я проведу в воздухе тысячи часов, но больше никогда не испытаю такого радостного, возвышенного чувства.

Вот почему так дорог мне аэроклуб!

Вечером в комбинезоне, шлеме, очках отправился домой. Это разрешалось тем, кому утром взлетать первым. Шел по городу, плыл на пароходе и всюду замечал восторженные взгляды людей, особенно молодых парней – моих сверстников. Мне было немного не по себе от такого внимания – я смущался и краснел.

Пришел домой. Отец знал, что я посещаю аэроклуб, матери пока об этом не говорили. Она не сразу и поняла, почему я появился в таком виде.

– Мама, поздравь меня, я сегодня впервые, понимаешь, сам поднял самолет в воздух…

И тут до нее все дошло, она прижалась к моей груди, заплакала.

Мама, мама…

Много перенесла ты и выстрадала, мало радостей выпало на твою долю. Думала, что хоть сын будет рядом – утешение в жизни. А его потянуло в небо. И тут ничего не изменишь, раз небо, на которое раньше лишь богу молились, властно влечет к себе людей, покоряется им.

Небо действительно разлучило нас. Осенью 1940 года начальник аэроклуба майор Палло поздравил нас с успешным окончанием учебы, впереди – летное училище. С той поры я редко виделся с родителями. Сейчас в живых только мать – Елена Лазаревна. Ей девятый десяток, живет она в нашем родном селе. Отец умер после войны, прожив восемьдесят лет.

Я получил назначение в Батайскую авиационную школу. Здесь готовили летчиков-истребителей.

С декабря 1940 года началась моя действительная военная служба.

Батайск – тогда небольшой уютный городишко, неподалеку от Ростова-на-Дону. Это второй новый город в моей жизни. Потом их будет много. Но Астрахань и Батайск займут особое место в памяти – здесь я преодолевал первые ступеньки на тернистом пути в небо.

В школе летчиков порядок строже. Выросшему на привольных волжских берегах к нему не просто приспособиться. Я вначале пошел было «в гору» – назначили командиром отделения, затем – старшиной звена. А потом – бац – пять суток гауптвахты. Пострадал за доверие и простодушие. Дело было так. Старшина отряда Цоколаев не любил сам проводить строевые занятия – поручал это иногда мне. А какой у меня командирский опыт? Пожалуются один-другой из курсантов, что ноги натерли, – верю, освобождаю их от занятий. Командир эскадрильи вдруг взял и проверил – все оказались здоровыми. Их на гауптвахту и меня вместе с ними. Даже не поговорил со мной. Возможно, что такой крутой мерой он хотел меня научить непреложному командирскому правилу: доверяй подчиненным, но не забывай проверять их. Только все это больно ударило меня, оставив в душе глубокий и болезненный след. С той поры я всю жизнь избегаю крутых решений там, где они касаются людей. Ситуации бывали всякие, вынуждали быть жестким, крайне требовательным, но «внутренний сторож» всегда страховал меня там, где легко ошибиться, нанести человеку незаслуженную душевную травму.

Программа школы летчиков ни в какое сравнение не шла с аэроклубовской. Тут мы получали основательные теоретические знания и много летали. Преподаватели, летчики-инструкторы были опытные. Помню, младший лейтенант Костырко Показывал мне фигуры высшего пилотажа – они получались у него мастерски. И мне захотелось так же овладеть техникой пилотирования.

Мы проучились в школе год и три месяца.

За это время произошли события, которые круто изменили судьбу миллионов людей.

22 июня 1941 года мы были в лагерях.

Воскресенье – день не летный, подъем не чуть свет, а нормальный, в семь утра.

Вставало яркое летнее солнце, мы занялись физзарядкой, начали готовиться к завтраку… Возможно, мы были в числе тех не очень многих людей, которые прожили мирной довоенной жизнью на несколько часов больше, чем другие – у нас в лагере отсутствовало радио.

Потом в штабе раздался телефонный звонок, он принес страшную весть – война!

Вначале все же подумали: произошла какая-то ошибка. Недоразумение – решили многие.

Но все оказалось правдой.

Эта тяжелая весть нас не ошеломила. «Лезут? Хорошо – сотрем в порошок!» Такое убеждение было у всех. Потом откуда-то пришла весть, что Сталин приказал Тимошенко в течение пяти часов вышибить гитлеровцев за пределы нашего государства. Мы, наивные люди, смотрели на часы и ждали, когда телефон сообщит, что с наглыми захватчиками покончено.

От наших иллюзий не осталось и следа после митинга, на котором выступил приехавший из школы политработник. То, что мы от него услышали, поразило нас. Как же случилось, что фашист топчет нашу землю, а мы не можем его остановить? Ведь мы думали, что готовы дать сокрушительный отпор любому агрессору, если он посмеет на нас напасть. Мы свято верили в нашу силу и мощь. И вот что теперь получается…