Эдуард Скобелев - Катастрофа

• Название: Катастрофа
• Автор: Эдуард Скобелев
• Издательство: Мастацкая лiтаратура
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1984
• ISBN: 4-7020-1020-0-145

Действия романа происходят в стране, формально освободившейся от колониального гнета, но фактически зависимой от монополистического капитала.

Произошел атомный взрыв. Война или несчастный случай? Этого мы не знаем. Мы видим людей, привыкших жить по — волчьим законам, — противостоящих друг другу, равнодушных к судьбам человечества.

Роман разоблачает антигуманную сущность империализма, его политики и идеологии, призывает к сплочению всех демократических сил в борьбе за мир.

---

Я отвернулся в другую сторону… Макилви, обняв шефа полиции, поглаживал его по голове, Ван Пин-ченг вместе с епископом пробовал на ходу ловить летучую рыбу.

Уютнее всех чувствовал себя, по-видимому, капитан Грей. Его храп временами заглушал шум гребных винтов. Все отпускали шуточки по этому поводу, но вот что я заприметил: стоило Кордове подняться на узкую верхнюю палубу к рубке, как там же оказался Грей с запасным пробковым жилетом в руке.

Катер закрепили в лагуне на два якоря, ожидая то ли прилива, то ли отлива. На шлюпке перебрались на берег, где почти у воды светлели стволы пальм, перистые зонтики которых поднимались высоко в небо.

В этом месте горы вплотную подступали к океану. Нас встретил сплошной жалобный гул. Над отвесными скалами кружили птицы — величиной с альбатроса. Это и были чайки масиго, которых мы собирались ограбить.

— Кто не собирал яиц на скалах, не почувствует их вкуса, — предупредил Герасто. — Главная задача — отличить свежее яйцо от насиженного. Обычный способ сбора: люди идут по четыре в ряд и топчут кладки, скажем, на площади в четверть акра. Затем спускаются вниз, отдыхают и развлекаются, через два часа поднимаются на свой участок и собирают абсолютно свежее яйцо — тысячи штук…

— Тысячи раздавленных птенцов и еще тысячи, какие никогда не родятся, — покачал головой Верлядски. — Не кажется ли вам, что мы чуточку не джентльмены?

— О нет, — Герасто едва коснулся взглядом поляка, явившегося на пикник, как я узнал, вовсе без приглашения. — Мы более защищаем природу, чем губим ее. Знаете ли вы, сколько рыбы пожирает эта зловредная птица? При больших отливах она склевывает в лагунах все живое…

Первая партия мужчин быстро взобралась на скалы и сбросила веревку, пользуясь которой наверх поднялись остальные. У подножия остался один Верлядски, сокрушенно повторяя: «Нет-нет, друзья, это зрелище не для меня…»

Скалы покрывал толстый слой помета. Пахло удушливо, хотя ветер тотчас срывал испарения. Кругом белели крупные чаечные яйца. Иные лежали разрозненно, другие в аккуратных кладках. В воздухе, как снежинки в февральскую пургу, носились обезумевшие птицы. Я увидел раздавленных, немощных еще птенцов. Оперившиеся пытались спастись бегством. Те из них, которые со страху прыгали со скал, разбивались о камни или тотчас погибали в волнах прибоя.

Несмотря на суматоху и крайнее возбуждение люди Герасто не теряли времени. Свежие яйца они раскалывали и выплескивали в бидон, а насиженные отшвыривали в сторону. Остальные пикникеры наполняли яйцами плетеные корзинки и подносили их для контроля главным сборщикам, которые работали ловко и споро, как автоматы.

Кордова, капитан Грей и Макилви, азартно крича и размахивая руками, устрашали чаек. В какой-то момент Грей выхватил пистолет. С каждым выстрелом на скалы падал окровавленный комок из перьев. Затем стрелял Макилви, состязаясь в меткости с капитаном, и тоже не промахнулся ни разу.

В сборе яиц участвовал и шеф полиции Атанга, предусмотрительно захвативший с собой в помощники двух матросов-меланезийцев. Эти матросы тащили пластиковые мешки, которые пригоршнями наполнял Атанга. Лицо его раздулось, глаза сияли, он пел песню, слов которой я не разбирал.

Из кучки праздных зрителей выделялся Око-Омо. Беспрестанно кивая головой, он энергично жевал резинку, руки его бесились, и он спрятал их в карманы. Наконец он повернулся и, скользя по слою гуано и разбитых яиц, побрел к спуску.

У меня на душе тоже было нехорошо. Меня мутило, я чувствовал себя соучастником преступления.

Наконец все спустились со скал. Герасто был неузнаваем: на бледном лице торжествовала улыбка героя.

— Тут, на скалах, — выкрикнул он с дрожью в голосе, — сразу видно, что ты за человек!..

Он неожиданно расхохотался и велел тащить доверху нагруженные алюминиевые бидоны к шлюпке.

— Капитан Грей и Макилви отличные стрелки! Когда-то и я, клянусь всеми чертями преисподней, мог бы поспорить с ними!.. Мистер Фромм, солдат, впервые в упор убивающий врага, скверно спит свою ночь. Его тошнит, как и вас. Вам не знакомо чувство охоты!

Я подтвердил, что ни разу в жизни не подстрелил никакой дичи. Герасто потер руки.

— Оно и видно! А между тем каждый мужчина — прирожденный охотник! И чем легче дается дичь, тем сладостнее ее преследование!

Я не оскорбился, но что-то в моей душе восстало. «Бог с ним, — сдержался я, не желая спора. — Человеку в такой глуши нужен громоотвод, иначе всей накопленной энергией отрицания он ударит в собственное сердце».

Компания налегке шагала по песчаному берегу. Солнце ушло за остров или за тучи по ту сторону острова. В этот вечерний час все вокруг поражало спокойным величием — природа как бы прощала своих детей за безумный день. Будто она и вовсе не имела права сердиться на них: или не она произвела их на свет? или не она отвечала за их многочисленные пороки?

Я поделился мыслью с Око-Омо.

— Нет-нет, — тотчас же возразил он, будто давно ожидая моих слов. — С человека нельзя снять ответственности. Если бы он всецело покорялся природе, тогда другое дело, но он тщится встать над нею все выше, похищая ее тайны, как враг. Дерзкое животное может насиловать природу, но оно не помышляет встать выше. Уже одна только мораль человека не дает ему никакого права на диктат. Природа была и остается выше всех именно потому, что никто не может сравниться с нею в бескорыстии и терпении…

Тонко скрипел укатанный прибоем песок. На секунду закрыв глаза, я увидел деревеньку Фрюлинсбэхер, — полосы леса, уступы гор и ветхий, приземистый, осветленный солнцем и дождями дом, возле которого стояла покосившаяся ограда из жердей, — там весной держали теленка. В этом доме я написал лучший свой роман. Не мудрствуя, не изобретая хитросплетений сюжета, день за днем я честно фиксировал свою однообразную жизнь бродяги и жизнь моих хозяев, радушных, немногословных старичков, ни разу не видевших большого города, не роптавших ни на судьбу, ни на людей, в которых они умели видеть те же неодолимые силы природы…

Песок сменился наносами глины — где-то рядом была река. Мы свернули в глубину острова, поднимаясь по мертвым водостокам. Их называют «крикс» — русла, по которым разбухающая во время дождей река сбрасывает избыток воды.

Стеною стоял непролазный скрэб, колючие кустарники и низкорослые деревья. Среди акаций на холме Макилви показал мне стрекулярию, бутылочное дерево, накапливающее в своем стволе влагу на случай засухи. По моим понятиям, в этих местах стрекулярии было нечего делать, но что значили мои понятия о целесообразности в сравнении с ожиданиями природы? Кто из нас мог проницательнее прозирать будущее?..

Перебравшись через разлом в скалах, мы вышли вновь к морю — пересекли мыс, сокращая себе путь.

В сумеречной дымке показалась широкая лагуна. По берегам ее темнели кокосовые и саговые пальмы. Горел костер. Молодые меланезийки готовили для нас ужин. Здесь уже стоял катер и суетились люди Герасто.

Я осмотрел земляную печь и пошел в хижину, выстроенную специально для нашего приема. Утомленные гости, рассевшись на циновках, ожидали угощения. Вахины в коротких юбчонках-тапа вскоре принесли бамбуковые сосуды с хмельным напитком из кокосового молока, свежее рыбное филе, плоды авокадо и пухлые, действительно вкусные лепешки из кукурузной муки, смешанной с яйцами чайки масиго.

Меланезийки едва-едва понимали пиджин. Они не могли принять участия в общей беседе, и их решили угостить отдельно. Но все переиначил Верлядски. Он раньше всех приготовился есть и уже запихнул за несвежую майку салфетку, которую носил при себе в особом футляре. Не обнаружив, однако, подле себя крутобокой толстушки, он возмутился:

— Исключая полицию и сыск, я более всех знаком с местными обычаями! Если мы не угостимся с женщинами сообща, нам ни за что не заманить их потом на танцы! Клянусь честью, они не простят неблагородства. Или мы колонизаторы времен Изабеллы?

— Конечно, — после паузы сказал Кордова, — мы не заинтересованы в осложнениях с местными жителями. Напротив, мы должны быть для них примером культуры и цивилизации.

— Все люди — дети господа, и разделение на касты — верх предубеждений, — добавил Ламбрини. — Не следует отделяться.

Провести переговоры с вахинами поручили полковнику Атанге. Он довольно быстро вернулся с шестью женщинами. При свете керосиновых ламп они выглядели уже не так соблазнительно, как в таинственных сумерках. Простые крестьянки, знакомые только с хозяином плантации, они подчинились приглашению, как приказу. Лица их были хмуры.

— Чем они испуганы? — спросил Герасто.

— Тут только что прошел патруль, — объяснил Атанга. — Женщины боятся, что будут стрелять в их поселке. Они хотят домой.

Герасто переглянулся с Кордовой:

— Объясните им, что партизан в этом районе нет. Это обычный патрульный рейд правительственных войск…