Татьяна Степанова - Темный инстинкт

• Название: Темный инстинкт
• Автор: Татьяна Степанова
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-006187-0

Словно сама смерть поселилась на роскошной даче всемирно известной оперной примадонны Марины Зверевой: ее мужу перерезали горло, ближайшей подруге разбили голову каминными щипцами, саму певицу задушили в собственной спальне Нет, это не дело рук беглого маньяка-убийцы, бродящего где-то в округе, — к такому выводу приходит следствие. Убийца — человек из ближайшего окружения Зверевой. По ходу расследования выясняются все новые, порой весьма пикантные, подробности жизни столь дружной с виду семьи, члены которой одержимы самыми темными страстями и инстинктами…

---

— Увидите. Нервы-то как, в порядке? А то с непривычки лучше отвернуться.

Пятно света от фар «Хонды» выхватило из мрака сначала стволы сосен, почти вплотную подступавших к дороге, затем группу людей, копошащихся на их фоне, видимо, опергруппу: несколько милиционеров в форме, полную решительную женщину в болоньевой куртке и высоких резиновых сапогах — очевидно прокурорского следователя, судя по папке с бланками в руках, и молоденького парня в клеенчатом защитном костюме — эксперта или патологоанатома. Приятели подошли ближе — в траве, сочно-зеленой и четко обозначенной до самого последнего стебелька от падающего под нужным углом электрического света, лежал человек. Судя по одежде — мужчина. Однако старый или молодой, сразу и не определишь: лицо его было страшно изуродовано, залито кровью. Черная лужа растеклась далеко по траве.

Кравченко присел на корточки.

— Мама родная, кто ж его так отделал? Да и недавно совсем. Кровь свежая.

— Убит около часа назад, — один из оперативников тоже опустился рядом. — Его охрана с дач обнаружила, нас вызвали. Вы когда ехали, никого на дороге не встретили?

— Да разве мы смотрели? — удивился Мещерский. — А потом все равно ночь уже. И к тому же мы только сегодня из Питера прибыли. И на тебе.

— Он местный? — Кравченко оглядывал одежду убитого — грязную и ветхую: допотопный бушлат в заплатах, старые армейские брюки, башмаки без шнурков, изъеденные молью шерстяные носки.

— Не местный, но я его вроде признал, — сказал один из милиционеров. — Валентина Алексеевна, — обратился он к следователю, — сдается мне, из бригады он, что дачи тут строит на озере. Ориентируюсь я по бушлату. Ко мне на участок один тут регистрироваться приходил точно в таких вот тряпках. Фамилия его Коровин, зовут Семен, ну, это того, кто приходил. Сам вроде из Петрозаводска.

— Шабашник? — хриплым прокуренным басом осведомилась следовательша.

— Ну да. Если это тот. Коровин — слесарь по профессии. Они бригадой водопровод к дому Гусейнова вели. Это ж мой участок. Погодите-ка, я его сейчас обыщу. Можно?

Ничего вам тут не нарушу?

В карманах бушлата и брюк никаких документов не оказалось, но зато был извлечен рваный бумажник, а из него уже — деньги в сумме девяти рублей с мелочью.

А кроме того, две бутылки водки «Абсолют».

— Это он, бедняга, из магазина топал. С автобуса сошел. А тут его и… Но выходит, не ограбление. Деньги-то целы.

Мещерский с омерзением смотрел на лужу крови у себя под ногами. "Вот тебе и сон, — вертелось у него в мозгу. — Вот тебе и баба Лена со своими «предчувствиями».

Вот вляпались-то, а? Надо же — ухлопали бомжа, а нас и поднесло".

— Чем его? — спросил он у лейтенанта, остановившего их на шоссе.

— Острым и тяжелым предметом. Топором наверняка.

Видишь, как изрубили. Как кочан на засолку.

— Юрий Петрович, диктуйте, сколько ран, их расположение, — следовательша притулилась на поваленной коряге и, согнувшись в три погибели, начала деловито заполнять зелененький бланк протокола.

— Всего ему нанесено около двадцати ран. Но могу и ошибиться пока. Пишите везде примерно, — патологоанатом подвинулся к трупу, и Кравченко с его соседом пришлось уступить ему место. — Так, обширные повреждения лицевого отдела. Фактически и лица тут уже не осталось: девяносто пять процентов кожного покрова уничтожено.

Так, пишите: проникающее ранение…

Мещерский слушал: «рубленые раны в количестве… на участках ушного, шейного отделов.., перелом обеих ключиц.., перелом гортани…» К горлу подкатила тошнота.

Кравченко стоял поодаль, потом повернулся и пошел к машине. Агахан Файруз так и стоял там все это время, тяжело опершись на капот. Он был мертвенно-бледен.

— Вам плохо? — спросил Кравченко.

— Да… Что-то не по себе вдруг стало.

— Вы не смотрите, не надо. Вдохните глубоко.

— Не беспокойтесь. Не обращайте внимания. Вот уже прошло. Это все запах.

— Какой запах?

— Ну, я иногда остро реагирую на запахи, это моя особенность. — Секретарь предупредительно открыл дверь машины, но Кравченко покачал головой, мол, спасибо, не сяду. — А тут порыв ветра и такая ужасная вонь, как на бойне.

— А на бензин вы так не реагируете?

— Нет.

— А вы бывали на бойне?

Иранец молча кивнул и сел, за руль. Он так и не выключил радио. Только громкость убавил: «Европа-Плюс» грустила о любви вместе с Адриано Челентано.

Аварийка из отдела милиции прибыла часа через два.

И все это время им поневоле пришлось провести на месте убийства. ""

— Не нравится мне все это, Валентина Алексеевна. — Судмедэксперт, окончив осмотр, стянул резиновые перчатки и бросил их в пластиковый мешок. — Обратите внимание, какая странная, я бы сказал, неэкономичность и нецелесообразность действий. Остервенелость прямо. И какое чудовищное количество ран для столь малой поверхности — лица! Зачем? Он же убил его с первого удара. А затем просто рубил череп. И метил именно в лицо.

Кравченко заметил, как при этих словах оперативники в штатском быстро переглянулись.

— Что, не первый случай такого рода? — улучив момент, спросил он их.

Они смерили его с ног до головы, потом один, плотный брюнет лет тридцати пяти с родинкой-мушкой на щеке, ответил:

— Нет, убийство пока первое. Иных подобных не зафиксировано. Но…

— Значит, почерк знакомый?

Брюнет явно колебался, отвечать или нет любопытному очевидцу. Кравченко решил склонить чашу весов в свою сторону.

— Я, конечно, не специалист и слабо разбираюсь в вашем кодексе, но сдается мне, — он помедлил, а потом интимно понизил голос, — осмотр места происшествия у вас малость незаконный вышел. Без понятых ведь, а?

— А вы что ж с товарищем, откажетесь в случае чего? — брюнет прищурился.

— Да боже упаси. Только мы ведь до сих пор не предупреждены. Ну в протоколе-то — ответственность там за ложные и тэ пэ… Закорючек-то наших нет там в графе «подпись», а значит, осмотр незаконный, без понятых.

— Да где ж мы в лесу, кроме вас, понятых найдем? Да еще ночью!

Кравченко сочувственно вздохнул: «Ай-яй-яй, но разве это ко мне вопрос, дорогие мои?»

— Ну ладно, друг. — Опер, мгновенно сориентировавшись, положил увесистую длань ему на плечо. — Выручили вы нас, спасибо. Кстати, меня Александром зовут, фамилия моя самая простая — Сидоров.

— Меня Вадимом зовут, а приятеля Сергеем. А фамилии наши в паспорте.

— Да брось ты, «паспорт-паспорт…». — Опер беспечно махнул рукой и улыбнулся — губами, глаза остались настороженными. — Вы на дачу Зверевой едете, так? В гости, что ли?

— В гости.

— Хорошие у вас знакомые. Мне б таких, да вот не приглашают. И долго пробыть там думаете?

— Неделю, может, дней десять. Пока не выгонят.

Опер Сидоров кивнул задумчиво:

— Мда-а, убийство это нехорошее. Вот что я, Вадим, тебе скажу. И есть кое-какие соображения насчет его.

Кравченко поймал его быстрый взгляд: искорка вспыхнула и угасла. Недобрая искорка.

— Ищете кого-нибудь, что ли?

— Ищем.

— Психа?

Опер снова смерил его взглядом, потом наклонился и шепнул, вроде бы доверяя, а там уж…

— Из областной спецбольницы был побег. Три дня назад. У сбежавшего диагноз — язык сломаешь. А упекли его в дурдом за покушение на убийство, тяжкие телесные одному причинил. А потом уже, в больнице, тоже история была с кровянкой. Признали невменяемым. А он, видишь ли, дал деру. А теперь вот и кумекай: он — не он? К нам, что ли, этот полудурок подался? Или это наши гаврики по пьянке своего зашибли? Я это все к тому говорю, во-первых, ты — гость, а гостей беречь надо. А во-вторых, нам помог от души. А мы это ценим в людях. Так что гляди в оба в случае чего.

— Ладно. Телефон свой дай на всякий случай.

— Записывай. И пойдем, заодно подмахнете нам с дружком бумажку. Валентина Алексеевна, они нам в протоколе распишутся. Понятые — лучше и не найти, с полуслова все понимают!

Вот так, неожиданно для себя, Кравченко и Мещерский попали в понятые по делу об убийстве. Агахан Файруз попытался было протестовать: "Офицер, но как же это?

Вы же просто помочь просили, а теперь надо подписывать какие-то документы". Но его никто не стал слушать.

Наконец их отпустили. Файруз развернулся, и они двинулись по темному шоссе.

— Начали мы круто, — подытожил Кравченко. — Агахан, и часто у вас тут такие вещи приключаются?

Секретарь пожал плечами — то ли труп еще не мог позабыть, то ли еще что, но говорить беззаботно, видимо, ему было еще не под силу. Потом он несколько собрался с духом:

— Прошу великодушно простить — это я виноват. Из-за меня вы попали в столь неприятную историю. Я не представлял, что они потребуют что-то подписывать.

— Да бросьте извиняться, Агахан. Время сейчас такое — едешь на свадьбу, попадешь на похороны. Зато, как говорится, выполнили свой гражданский долг в кои-то веки. Это почти полузабытая обязанность сейчас на Руси-матушке. Реликт.